Горло стиснул спазм, а известняковая стена расплылась перед глазами. Девушка бросилась бежать быстро, быстро, лишь бы поскорее скрыться за этими белыми пятнами. Рядом уже не было леса, который прежде выслушивал ее плач, оставалось лишь прятаться у дома Виктории, пока сестра отсутствовала, вдали от чужих вздохов и неискренних постукиваний по спине. Эрис уселась на мозаику, которой был украшен двор перед домом, и уткнулась в кожаные поножи[5], пряча слезы.
Неподалеку послышались отцовские шаги. Они приближались. Девушка утерла нос и глаза кончиком рубашки, но было уже слишком поздно. Отец стоял у порога, опираясь на трость, и встревоженно хмурился. В уголках его глаз залегли морщинки.
Все хорошо, заверила его Эрис. Голос прозвучал куда гнусавее, чем ей самой бы хотелось.
Отец натянул улыбку.
Хочу тебе кое-что показать. Это точно поднимет тебе настроение.
Отец повел Эрис на задворки, и она так и ахнула. У дома пышным цветом цвели розы. Их стебли нарушали симметричную мозаику, украшавшую двор. Они пробивались сквозь землю, оставляя в ней тонкие трещинки, и ползли вверх по известняковой стене, разбавляя коричневато-белое море изумрудными и алыми мазками.
Только раскрылись, сообщил отец. А я уже и забыл, что сажал их.
Где ты их взял? спросила девушка, вытирая слезы. Она подошла к одной и погладила бархатистый лепесток, зажав его меж указательным и большим пальцами. Годы ведь неурожайные, и вырастить что-то в наших краях почти невозможно.
Это из старых запасов.
Эрис нахмурилась.
Ты же не сбегал из дома за черенками? Виктория и Стаци будут вне себя, если узнают, что ты выходил один.
Уголки отцовских губ дрогнули в улыбке.
Тогда ты им скажешь, что в городе меня не видела, правда же? Он обнял дочку и прижал к себе, а потом поцеловал в лоб. Я думал, они тебе понравятся.
Еще как! Такие красивые! воскликнула Эрис, прильнув к отцу в ответ.
Я приберег семена, сказал отец. Когда мы только прибыли в город и тут еще не было никаких мозаик, я успел разбить небольшой садик. Выращивать розы непростое дело, и я уже думал, что они вовсе не появятся, но Отец закашлялся и достал платок. На белом хлопке проступили алые капли. Между приступами отец сделал несколько судорожных вздохов.
Стаци сказала, что для тебя сделали лекарство получше. Эрис обняла отца за пояс и повела обратно в дом. Тебе надо отдохнуть.
Только не надо укладывать меня в постель, заворчал он. Дай мне на улице побыть, насладиться видом!
Шея будет болеть, если уснешь в кресле, напомнила девушка. Лучше окошко тебе открою.
Помнишь, как как мы ходили в деревню? Отец снова закашлялся и тяжело опустился на кровать.
Эрис кивнула и откупорила бутылочку с сиропом от кашля, которую принесла с собой.
Открой рот, попросила она и влила лекарство.
От противного вкуса отца передернуло.
Виви вечно ходила за мной хвостиком, спрашивала, что ей дальше делать. Стаци шла прямиком в святилище читать книгу о королях. А ты ты была настоящей исследовательницей. Так и норовила улизнуть, но мы мы вовремя тебя ловили, а иначе ты бы бог весть как далеко убежала! Он усмехнулся и устроился поудобнее. Когда тебе было лет пять или шесть, ты все-таки потерялась. Я тебя, наверное, целый час искал, а ты все это время сидела одна-одинешенька у старого пня, плакала и звала меня. Помнишь?
Рассказ всколыхнул смутные воспоминания.
В детстве я была такой плаксой, проговорила Эрис. Да ей и остаюсь.
Я понял, что твои побеги не прекратятся. И научил тебя ориентироваться по солнцу и звездам. Отец крепче сжал руку Эрис. Взгляд Виктории был холодным и пронзительным, у отца же за десятилетия тяжелых трудов в поле он успел помутиться. Ты же можешь отсюда сбежать, так почему все еще здесь?
Эрис вздрогнула.
Ну я Девушка скользнула по комнате рассеянным взглядом, подыскивая ответ. Я ведь вас всех люблю! Да и ты болеешь. Я не могу сейчас уйти.
В тебе течет моя кровь. Я умею ориентироваться, этому меня научил отец, произнес он. Мы, видать, из семьи рыбаков, которым пришлось навсегда сойти на берег, когда шторма стали мешать промыслу. Может, мы чересчур часто теряли курс в море. Отец рассмеялся, а после закашлялся. Моя кровиночка, моя радость. Я ведь, как и ты, любил исследовать лес, топтать грязь у ручейков. Постоянно сбегал, а отец ловил меня и давал подзатыльники. Только меня это не останавливало
Но потом ведь перестал?
Отец кивнул.
Когда отец постарел подай, пожалуйста, вон ту подушку, я перестал убегать. Мне пришлось работать, чтобы кормить его. А потом и вас, моих дочурок.
Можно вернуться вместе, предложила Эрис, когда ты поправишься. Переберемся домой ради воспоминаний.
О, это было бы чудесно. Дом, леса, в которых мы играли Отец погладил младшую дочь по голове. Я уже и забыл, каково это быть свободным.
Эрис сосредоточенно катала в пальцах пустой пузырек. А ведь совсем недавно отец мог подхватить ее, даже не охнув. И ему нисколько не помешало бы то, что дочка тут же начала бы молотить его по груди маленькими ножками и плакать, отказываясь идти домой. В ответ на все ее крики он сказал бы только: «Да, знаю». А теперь этот самый несгибаемый человек лежал перед ней, тощий как скелет, и каждый вздох давался ему с трудом, будто на грудь кто-то взвалил огромный камень.
До чего тяжело ей было смотреть, как старость потихоньку превращает ее отца в младенца.
Она быстро-быстро заморгала, чтобы на глаза не навернулись слезы. Все заволокла темнота свет просто не успевал просочиться под веки. Пузырек выпал из рук.
Я же вижу, что ты тут несчастна, сонным голосом пробормотал отец.
Никуда я отсюда не денусь, пока ты в таком состоянии, возразила девушка. Кто о тебе позаботится? У Стаци Сивас и богадельня. Виктории не дождешься дома. Эрис поджала губы, чтобы не сказать лишнего.
Но не получилось.
В ту ночь, когда ты пропал, мы страшно испугались думали, ты уже не вернешься, выпалила она.
Отец слабо коснулся ее руки.
Простите меня.
Ты же побывал по ту сторону трещины в горе, правда? шепотом спросила она, снова не сдержавшись. Черный силуэт, глядящий на нее из разлома, не покидал ее снов. Что ты там видел?
Ответа Эрис так и не дождалась. Отец закрыл глаза, а кожа на его шее, между ключицами, стала приподниматься и опускаться в такт поверхностному дыханию. Эрис встала осторожно, чтобы только не скрипнула кровать, вышла из комнаты, закрыла за собой дверь и поднялась по лестнице, выложенной кафелем, на верхний этаж виллы.
Здесь было что-то вроде чулана, где хранились ведра, тряпки, инструменты, но Эрис решила поселиться именно тут. Разрыв ногой хлам и сдвинув его к стене, девушка добралась до кровати. Виктории не нравилось, что все эти инструменты хранятся в доме она говорила, что с ними комната похожа на бедняцкую хибару, а вот Эрис хотелось окружить себя ими. Все эти «уродливые предметы» помогали держать дом в чистоте, пусть даже Виктория и предпочитала делать вид, что их не существует. Комната полностью устраивала Эрис главное, что там можно было открывать окно и смотреть на крошечный кусочек неба.
Девушка устроилась на соломенном тюфяке так, чтобы небо и сейчас было видно. Если сощуриться посильнее, получалось даже различить на нем Полярную звезду. Эрис достала из ботинка кинжал, отделанный змеиной кожей, и принялась вертеть его в пальцах, вперив взгляд в потолок, пока ум не затуманился сном.
В ту ночь ей приснился тополевник только шире и выше, чем тот, где она играла в детстве. И Эрис снова побывала у трещины в горе, где высилась остроконечная черная тень. Сегодня та принадлежала старинному кораблю, который потерпел крушение и прибился к берегу. Эрис взошла на его борт. Деревянная палуба скрипела у нее под ногами, пока она искала по ящикам дневник судового экипажа и грезила о сундуках, в разверстых пастях которых мерцает золото и серебро. Влажный морской туман холодил лицо. Свесившись с поломанной кормы, она выкрикивала мудреные моряцкие термины.