Хорошо, что в замке есть библиотека, сказала Мия. Надо же было о чем-то говорить ехать всю ночь рядом с этим человеком в полном молчании почему-то казалось жутким, словно чары северного волшебника оживут сразу же, как только она заговорит.
Любите читать? поинтересовался Оливер.
Очень, кивнула Мия и представила бесконечные ряды высоких шкафов, убегающих в золотистый сумрак, который бывает в старых библиотеках, и запах книжной пыли иногда ей казалось, что так должна пахнуть история, способная ожить в любую минуту.
Там даже две библиотеки, ответил Оливер. Одна главная, вторая с теми книгами, которые пора бы выбросить, но рука не поднимается. Вы найдете, чем заняться в обеих.
В это время столица осталась позади, и мир за окнами погрузился в непроглядную черноту. Мия машинально впилась пальцами в сиденье, не в силах отвести взгляда от окна и своего отражения. Взволнованная девушка с карими глазами, бледным лицом и каштановыми волосами, заплетенными в косу, казалась акварельным наброском, способным растаять в любую минуту. Тьма клубилась и густела, тьма была наполнена тысячей невидимых, но жестоких глаз, и свет в окнах вагонов привлекал к себе тех, кто шел в метели. Все страшные сказки, которые когда-то рассказывала нянюшка, вдруг встали перед Мией во весь рост.
Оливер смотрел с сочувствием она ощущала его взгляд как едва уловимое прикосновение к щеке. В соседнем купе зазвенели бокалы, и два мужских голоса затянули песню Мия была уверена, что так они сражаются со страхом.
Иногда я думаю, что для зимних путешествий нужна особенная отвага, негромко сообщил Оливер. Когда я ехал к вам, то поезд застрял на несколько часов из-за метели. Вроде бы все мы понимаем, что в снеге нет ничего страшного, но все равно людям в поезде сделалось как-то не по себе. Моя соседка по купе даже увидела какие-то тени за стеклом. Она клялась, что там летали призрачные люди с красными глазами и заглядывали в вагоны.
Это было сказано настолько беспечным и спокойным тоном, что Мия не сдержала улыбки. Увидишь снежную душу, которая летает среди метели в поисках тепла и упокоения, посмеешься над ней, как и положено образованному человеку, и призрак растает. Призраки боятся света и веселого настроения вот она уже и улыбается, и страхи отступают.
Не люблю зиму, призналась Мия, отведя взгляд от окна. Пусть обитатели ночи остаются под ее крыльями. Даже не знаю, как буду жить на севере, там же столько снега.
Оливер ободряюще улыбнулся.
Будете варить вино с пряностями, читать сказки у камина и лепить снеговиков. В зиме тоже есть своя красота, можете мне поверить. Вы обязательно ее увидите.
Вы всегда жили на севере? спросила Мия, и в этот момент поезд встряхнуло так, словно он налетел на невидимую преграду. Ее шубка сорвалась с крючка, Мию отбросило в руки Оливера, в соседнем купе зазвякала, разбиваясь, посуда, и кто-то визгливо закричал. Поезд содрогнулся снова, откатился назад и остановился. Лампа мигнула, погасла, заставив Мию почти заскулить от ужаса, и снова загорелась.
Поезд стоял среди снегов и тьмы. В оконном отражении Мия видела Оливера, себя и мрак, в котором что-то двигалось.
Что случилось? прошептала Мия. Каким-то краем сознания она понимала, что сидит на коленях Оливера, что он придерживает ее, не давая упасть, и это, вообще-то, недопустимо для девушки из благородной семьи, так вцепляться в мужчину но у нее не было сил, чтобы отстраниться.
Похоже, это ограбление, с удивительной невозмутимостью произнес Оливер. Сейчас по вагонам пройдут лихие господа в масках, соберут деньги и драгоценности, и мы поедем дальше. Правда, сомневаюсь, что в полном составе.
Он говорил так спокойно, словно речь шла о совершенных пустяках вроде покупки булочек в пекарне. Мия читала в газетах об ограблениях поездов нападавшие убивали всех, кто осмеливался им сопротивляться, а участь женщин, которым не повезло быть хоть немного красивыми, была незавидна. И теперь она
Оливер осторожно пересадил Мию на сиденье, потянулся к своему пальто, которое сумело удержаться на крючке, и вынул из кармана серебряную губную гармошку. Мия не могла отвести от него взгляда. Почему он держится настолько уверенно и равнодушно? Зачем ему сейчас эта гармошка, когда вагон наполняют лихие голоса грабителей, слышен визг и лязг открываемых дверей и
Оливер поднес гармошку к губам, и купе наполнила музыка. Простенькая незамысловатая мелодия,знаменитая Буренка, песенка пастушка, который играет ее своим коровам но Мия слушала и чувствовала, как волоски на руках поднимаются дыбом. За легкостью и простотой открывало пасть что-то настолько жуткое, что даже мысль о нем могла свести с ума. Мия хотела было зажать уши, но руки сделались тяжелыми и чужими.
Музыка заглянула в нее, высветила яркой лампой все уголки души, заполнила и потянула к себе. И от этого зова нельзя было отвернуться, нельзя было стряхнуть с разума он влек, не позволяя даже надеяться на освобождение.
Мелодия сделалась пугающе визгливой. Мие казалось, что лицо Оливера потекло, став мягким, словно вылепленным из воска и черты плыли, как на огне, сминались и вылепливались во что-то новое: смотреть на него было нельзя, и оторвать взгляд тоже. На стены купе легли горбатые тени, к голосу губной гармошки присоединился тихий стон невидимой скрипки. Оливер толкнул дверь купе и вышел в коридор с неторопливостью хищника, который идет к жертве и знает, что она не сможет убежать.
Лампа мигнула еще раз. Тени налились чернотой. Теперь мелодия звучала так, словно ее исполнял исполинский оркестр в этом ревущем гимне не осталось и следа от пастушеской песенки. Голова наполнялась стоном и воем, и Мия услышала, как что-то загрохотало впереди.
У нее хватило сил, чтобы заглянуть в окно. Оливер стоял почти по пояс в снегу возле вагона, не отводя гармошку от губ. Сейчас, когда он оказался снаружи, мелодия сделалась тише и мягче: чей-то призрачный далекий голос уговаривал подняться и идти за ним к кромке леса, к темным стволам деревьев, к мраку покинутых звериных нор и птичьих гнезд.
Из вагона выпрыгивали люди они двигались так, словно были марионетками, которым переломали руки и ноги. Белые лица, изуродованные ужасом, были обращены к низкому небу, Мия видела, как кривятся губы, то ли в брани, то ли в молитве, как по палитрам лиц разбегаются кровавые ручейки музыка летела все выше, с ветвей сползали снеговые шапки, тьма поднималась от корней, и люди прорубались сквозь снег к лесу и дальше, дальше, во мрак, который не ведал о том, что есть свет.
Мия не сразу поняла, что поезд медленно, словно не веря в свое освобождение, двинулся дальше. Кто-то прошел мимо купе, кто-то заговорил удивленно и испуганно, какой-то мужчина с истерической слезой в голосе потребовал бренди. Послышался плач кто-то разрыдался от облегчения, и Мия не могла понять, мужчина это плачет или женщина. Наверно, это был тот, кто хотел выпивки. Оливер, по-прежнему спокойный и невозмутимый, заглянул в купе, проверяя, все ли в порядке, и Мия услышала голос проводника:
Господи, святые угоднички, чудом спаслись, чудом! Ваша милость, да если б не вы ох!
А можно мне горячего вина в честь такого чуда? поинтересовался Оливер и улыбнулся так, словно ничего особенного не произошло.
Можно, ваша милость, всего можно! Век будем за вас бога молить!
Как же нам повезло! проговорила какая-то женщина, и в приоткрытую дверь купе Мия увидела край темно-сиреневого модного платья. Если бы не вы, милорд, даже страшно представить. Я вдова, у меня две дочери о Боже!
Если бы не ее опекун, поезд не пошел бы дальше. Дорожная полиция, которая отправилась бы сюда утром, нашла бы убитых и изувеченных людей, открытые вагонные двери, снег, наметенный в купе. И она, Мия Хиденбрандт, лежала бы на полу сломанной куклой. Крысиный король не причинил бы ей вреда с этим вполне справились бы люди.