Постановка проблемы методологии исторического знания предполагает выведение обсуждения прежде всего на междисциплинарный, а более того метадисциплинарный уровень, на анализ нашего современного видения общекультурной ситуации в науке и высшем гуманитарном образовании, на обсуждение теоретических универсалий. Проблематика точного, логически выведенного и доступного для проверки научного знания, заявленная нами как центральная тема конференции, рассматривается здесь в рамках уже представленной научно-педагогическим направлением эпистемологической концепции. Данное научное направление, основанное, как известно, в первой четверти ХХ в. и определяемое его первыми интерпретаторами как феноменология культуры, было уже тогда ориентировано, в силу особой специфики исторического познания и состояния исторической науки, на разработку преимущественно теоретических основ методологии истории и на ее реализацию в исследовательских, научно-педагогических и научно-организационных социальных практиках научного сообщества[29]. Ключевыми для представителей гуманитарных наук, разделяющих данную концепцию, стали метадисциплинарные основания, восходящие к общегуманитарным универсалиям человеческой деятельности, и направленность на развитие методов интерпретации культурных объектов реализованных продуктов целенаправленной деятельности человека, служащих источником познания и общим объектом гуманитарных наук. Для данного направления характерно единство концепции исследования и преподавания, направленность на формирование системной методологии истории как науке о человеке в рамках эволюционного и коэкзистенциального единства человечества. Последовательно анализируются возможности данной познавательной парадигмы для решения актуальных проблем гуманитарного знания: междисциплинарных взаимодействий в изучении пространственных параметров человеческой деятельности[30]; компаративных исследований на основе источниковедческих типологий культурных объектов[31]; компаративного изучения структур повседневности в рамках исторической антропологии и антропологически ориентированной истории[32]. В данном разделе мы продолжаем рассмотрение проблем системной методологии гуманитарного знания на основе источниковедческой парадигмы и акцентируем значение логических дисциплин в формировании истории как строгой науки.
Обращение к проблемам логики исторического знания как к самодостаточной сфере теоретической деятельности и как к особой системе дисциплин высшего гуманитарного образования диктуется прежде всего их актуальностью в современной культурной ситуации в целом. Одной из характерных ее примет стало обращение массового сознания к более адекватному восприятию представлений об историческом источнике и источниковедческой парадигмы. Все более заметен рост интереса к документу, к вещевым реалиям как источникам информации о социокультурных группах, к этносам, к региональным аспектам истории, географии и культуры, истории генеалогии, семьи, микроистории и исторической антропологии. Коллекционирование, мода «ретро» и т. п. выражают возрастание историзма общественного сознания, постепенное его высвобождение от ранее господствовавшей разобщенности письменной и устной, массовой и элитарной культур. Аналитики отмечают, со своей стороны, значительное возрастание интереса исследователей и издателей к «скрупулезному изучению источников» по всему спектру гуманитарных и социальных наук[33]. Данная обнадеживающая тенденция возрастания историзма массового сознания развивается спонтанно и может быть интерпретирована как своего рода обращение к подлинно научным ценностям истории как строгой науки. Она предполагает ответную деятельность профессионалов выработку методологических ориентиров исследователей и концепции профессионального образования историков, преодоления сложившихся ранее стереотипов. Нам особенно близка идея перехода от репродуцирующего образования к развивающему через особый комплекс логических дисциплин, разрабатывающих системную методологию исторического знания ее теоретические основания, нормативы и критерии достоверности научного результата, исследовательских методик и техник. Практико-исследовательский и педагогический опыт использования логики и методологии исторического знания историки, отчасти в силу сложившихся предубеждений и стереотипов предшествующего периода (в отличие от некоторых других направлений гуманитарного знания), недостаточно используют, не обобщают, не выводят на междисциплинарный общегуманитарный уровень. Полученные нами тезисы вполне могут стать нашей общей основой для заинтересованного обсуждения всего комплекса проблем, связанных с возможностями превращения истории в строгую науку и изменения концепции исторического профессионализма в желаемом направлении.
Данный раздел посвящен проблеме методологических оснований такого продвижения. Они выявляются через коллективные представления историков, в их динамике; о них, далее, опосредованно свидетельствуют методологические искания, происходящие «извне» исторической науки в других областях гуманитарного знания и особенно в ситуациях их пересечения с нею (например, ситуация лингвистического «поворота»); и, затем, рассматриваются основания, выступающие как системообразующие для истории как науки, в категориях источниковедческой парадигмы. В рамках данной концепции понятия науки и строгой науки рассматриваются как синонимы.
2.1.1. Коллективные представления историков в динамике смены парадигм
Позитивистская парадигма точного знания. Логические нормативы «Введений в историю». Текст, автор, достоверность в категориях традиционной исторической эрудиции. Вызов глобальной истории. Переосмысление позитивистской парадигмы точного, критически проверенного знания.
Позитивизм, развивавшийся под влиянием успехов естественно-научного знания XIX в., формировал в сообществе ученых особое уважение к точности научного утверждения, чистоте эксперимента и наглядности методик его проведения. Критицизм, неприятие неочевидного результата, ответственность ученого стали характерными чертами позитивистского научного сообщества, отвергавшего любую «метафизику». В то же время, в исторической науке в результате многовековых исследовательских практик накопился огромный комплекс технологических приемов и наблюдений над историческими источниками и содержащимися в них свидетельствами. Необходимость обобщения накопленного исследовательского инструментария историка привела к становлению особой дисциплины профессионального образования. Первые попытки создания такой дисциплины входили в университетскую практику не без борьбы. Известна, в частности, негативная реакция научного сообщества на работу Э. Фримена «Методы исторического изучения»[34], о которой писали французские ученые, решившиеся тем не менее создать (вслед за «Историческим методом» Э. Бернгейма) и свое «Введение в изучение истории». Особый жанр учебных пособий, ориентированных на обучение методам исторического исследования, неизменно оказывается привлекательным для историков[35]. Спустя долгое время после их выхода в свет, эти работы продолжают вызывать полемические, подчас весьма жестокие суждения; с их «знаменитыми формулами» полемизируют неоднократно Л. Февр, Р.-Дж. Коллингвуд, А. И. Марру даже в середине ХХ в.[36] При всей своей незавершенности (выраженной в самом понятии «введений» в историю), работы этого жанра знаменательны. Они обозначили становление новой, особой дисциплины дисциплины нормативной, формулирующей принятые нормы научного профессионального сообщества соответствующего уровня. И, следовательно, очертили пространство для сравнительного изучения нормативов, выраженных в педагогических рекомендациях. Возможность сравнительного подхода объясняет притягательность этих работ для практикующих гуманитариев: ведь «сравнительное изучение этих методических средств, в которых отразились познания и опыт бесчисленных поколений исследователей, и может помочь нам установить общие нормы для подобных приемов, а также и правила для их изобретения и построения сообразно различным классам случаев» (Э. Гуссерль)[37]. Возникает, однако, вопрос: почему данное направление не нашло своего продолжения и развития, почему после окончания Первой мировой войны подвергалось столь жесткой критике? Почему «знаменитые формулы» позитивизма стали в глазах последующего поколения символом того, с чем следует бороться, а следовательно, стали тормозом для развития новой исторической науки?