Квартира номер семьдесят четыре - Буташ Павел

Павел Буташ

Квартира номер семьдесят четыре

Часть первая.

Воспользовавшись темнотой, небольшой отряд Семёна Фомичёва пробрался в одиноко стоящее, полуразрушенное здание на нейтральной полосе. Стены, большей частью сохранились, а вот крыши не было вовсе. Над головой тускло светила луна и мерцали звёзды.

 Немцы до утра сюда не сунутся,  приглушённо говорил командир, расставляя часовых.  А утром, когда они пойдут в атаку, мы устроим им небольшой сюрприз.

Все, кроме часовых стали располагаться на ночлег. Петька Белов, молодой боец, которому недавно стукнуло двадцать, быстро нашёл себе подходящее место. И едва его голова коснулась шершавого кирпича, сразу же уснул. Война научила бойцов ценить каждую минуту отдыха, и вскоре они спали крепким сном.

Через какое-то время пилотка выскользнула из-под головы Петра, и он, легонько стукнувшись затылком о стену, проснулся. Только собрался устроиться поудобнее, как на противоположной стене увидел необычную дверь. Среди прокопчённых стен, испещрённых пулями, она выглядела совершенно нетронутой. В полумраке она казалось не из мира сего, будто бы маленький кусочек мирного времени появился перед ним, и что-то до боли знакомое было в её очертаниях.

«Странно! Осматривая здание, я её не заметил»,  удивленно подумал он.

Потом, осторожно поднялся, чтобы не побеспокоить спящих товарищей и направился к двери. Подойдя ближе, увидел медный номерок из двух цифр. Семьдесят четыре. И снова удивился, такой же номер на квартире его деда. Испытывая огромное волнение, выставив перед собой автомат, потянул за ручку. И тут же словно чёрный густой туман окутал его, несколько секунд он находился в полной, гнетущей темноте. Потом яркий свет и он оказался в знакомой с детства квартире в квартире своего деда Сергея Ивановича. Вместо автомата и шинели, на нём штатская одежда: выглаженные брюки и двубортный пиджак. За столом, среди кучи бумаг, улыбаясь в седые усы, сидит его любимый дед.

 Ты что, Петр в прихожей топчешься, как ни родной? Проходи, чай пить будем.

«А-а-а! Это сон!»  успокаивая себя, подумал Белов, вошёл и сел рядом с дедом на свободное кресло.

 Вот смотри, Петро,  Сергей Иванович, как бы продолжал прерванную беседу.  Это фотография Фёдора Громова, славного командира партизанского отряда. Он в наших лесах, много фрицам крови попортил. Правда не дожил до победы, каким-то образом его отряд почти весь погиб. Вот я и загорелся желанием выяснить, что произошло с ним его людьми.

 Так значит, мы в этой войне победили?!  непроизвольно вырвалось у Петра.

 Да ты что, Петька, головой стукнулся? В мае сорок пятого свернули этой гадине шею.

И дед снова увлечённо стал рыться в своих бумагах, позабыв о странном вопросе внука.

 Понимаешь, похоже у них в отряде предатель был, враг стало быть затаился. Вот я все архивы облазил, докопаться до правды хочу, и докопаюсь.

Какой год мне снится, подумал Петр, но не решился спросить, чтобы не гневить хозяина. Оглядевшись, увидел на стене отрывной календарь тысяча девятьсот семьдесят четвертый год.

«Вот куда меня, в снах занесло-то,  усмехнулся он.  А может это вовсе и не сон, уж очень всё реально». И тут мелькнула безумная мысль: «Я переместился во времени! А как же мои друзья, я что дезертир?» И тут же в его голове прозвучал какой-то странный далёкий голос:

«Возвращайся Петр, к своим. Иначе тебя не будет ни здесь, ни там».

 Дедуля, мне пора,  с трудом выговорил он, бросив прощальный взгляд на деда, шагнул к двери и взялся за ручку.

 Ну ты заходи почаще. Не забывай.

Петр открыл дверь и снова он в разбитом здании. Уже рассвело. Он непроизвольно зажмурился, а когда пригляделся, потерял дар речи. Что произошло? Мимо него по битым кирпичам, двое незнакомых солдат, несут на носилках стонущего Володьку, его лучшего дружка. Нога которого наспех забинтована и из неё бурым ручейком струится кровь, а другие солдаты выносят тела его погибших товарищей.

 Поглядите! Вот ещё один. Живой,  сказал кто-то, увидев стоящего в растерянности Белова.

Напротив, привалившись к стене, сидит командир, повязка на голове пропитана кровью. Рядом медсестра, перебинтовывает ему плечо. Глядя на Петра, лейтенант чужим осипшим голосом, хрипит:

 А ты где был во время боя? Где ты был, когда твои товарищи кровь Тут он закашлялся, откинулся на стену, и замолчал, надсадно дыша.

 Смотри-ка! Он даже боекомплект не израсходовал. Патроны экономил что ли?  услышал он за спиной чей-то голос.

 Где ты был?!  снова зарычал, очнувшись, командир.

Подавленный и ошарашенный Петр, еле выдавил из себя:

 Не помню.

 А мы тебе поможем вспомнить,  услышал он голос подошедшего незнакомого офицера, который тут же приказал двум солдатам.  Разоружить труса и в особый отдел его.

Белов стоял, бессильно опустив руки, когда солдаты срывали с него автомат, вещмешок и ремень.

 Давай, двигай,  толкнул его в бок один из них.

Он шагал, спотыкаясь, не веря в происходящее и в полголоса упрямо повторял:

 Я не трус. Я не мог. У меня медаль за отвагу. Я дважды ранен.

 Что? Молишься гад!  не расслышав, о чём он говорит, злобно прикрикнул конвойный.

Петр стиснул зубы и за всю дорогу, больше не проронил ни слова.

Он стоял посреди блиндажа, и хмурый седой майор, устало глядя на него, в который раз повторял.

 Ну что, будешь рассказывать, как ты «доблестно» помогал своему отряду продержаться до подкрепления?  и не дождавшись ответа, вопросительно поглядел на сидящего рядом молодого лейтенанта.

 А что с ним в бирюльки играть,  весело сказал тот.  Вывести его к траншее и в расход. Там как раз пара метров для него найдётся.

Майор снова перевёл взгляд на Петра.

 Как ты относишься к такому предложению, боец? Хватит тебе пару метров?

 Хватит!  чётко и громко, неожиданно для всех ответил солдат, хмуро и без страха глядя в глаза старого офицера.

Конвойный шагнул к Белову и подтолкнул его к выходу.

 Погоди,  остановил его майор. Немало он повидал трусов, дезертиров и мародёров, за время своей службы. Видел, как они за жизнь цеплялись, молили, плакали на колени падали. А этот не такой. Глаз не отводит, не скулит, лишь кулаки сжимает. Не может он быть предателем. Тут что-то не так, разобраться надо.

 Отведи его на гауптвахту. Завтра разберёмся, сейчас не до него.

Часть вторая.

 Поживём ещё. Целая ночь впереди,  невесело пошутил Белов, когда за ним, с противным лязгом, закрылась железная дверь.

Он опустился на нары, не обращая внимания на сырые, шершавые доски. Обхватил голову руками и сидел, покачиваясь из стороны в сторону. Хотелось выть волком. Мысли о смерти иногда посещали его. Он представлял, как мог погибнуть в атаке, подорваться на мине или прикрывая в бою товарища. Но чтобы так!? От своих! Как трус и дезертир. Такого он не мог представить, даже в самом страшном сне. Кто теперь будет мстить за отца, геройски погибшего под Ленинградом? Что скажут его матери, деду? В конце концов, измотанный, не столько физически, сколько морально, рухнул на деревянный настил, и забылся тревожным, нервным сном.