В моем случае так точно.
***
«Моллюск» еще пару лет назад был самым популярным местом у жителей «Золотого». Свежие морепродукты, талантливый сомелье, расположение в самом центре Бэ-Бэ Большой Бронной. К этому и так неплохому набору добавлялись пять больших туалетных комнат с глухими дверями на втором этаже. Внутри, помимо унитаза и биде, уголок с душем и банкеткой, вешалкой и плечиками. А над каждой дверью, выбиваясь из стиля итальянской таверны, две лампочки: зеленая и красная, занято-свободно.
Все пять пар лампочек были хорошо видны из зала, чтобы обычные посетители «Моллюска» чиновники и топ-менеджеры могли точно определить, когда и в какую комнату вести трахать любовниц, с которыми они здесь обедали.
Зачем я только сюда пригласил Леру?
***
Валер, привет! Извини, что опоздала. Ты как?
Я махнул рукой: «Нормально». Сделал знак официанту. Первая бутылка «Шабли» незаметно подошла к нижнему уровню, а злобная тревога Джека Торранса из «Сияния», когда хочется взять топор и крушить все вокруг, поднялась до верхнего.
Я ничего не буду, сказала Лера.
Я кивнул, заказал еще одну «Шабли», тарелку морепродуктов «в брызгах лимона». Посмотрев на Леру, понял, что она ездила домой переодеться и обновить макияж.
Вино сразу, без вопросительной интонации сказал официант, пошел за бутылкой, быстро принес ее и безо всяких идиотских ритуалов с нюханьем пробки налил мне и Лере.
Может, «Моллюск» и перестал быть популярным, но сохранил профессионализм.
Ой! Мы что, выпьем?
За Юлю! Я чокнулся с бокалом Леры и выпил свой. Чтобы мы поскорей нашли ее!
Лера поправила подделку под классические прямоугольные «Картье» скорее всего, «Массимо Дутти»: их выдавал ненастоящий крокодиловый ремешок, и тоже сразу взяла свой бокал.
«Шабли»! Мое любимое! Тебе надо как-то отвлечься Лера допила и откинулась на спинку кресла, колыхнув крупными ненастоящими сиськами под черным шелковым платьем из тех, что обычно надевают в театр или на встречу выпускников «двадцать лет спустя».
«Уж не с тобой ли?» подумал я и налил еще.
Валера, тебе не надо винить себя за то, что она пропала. Ты не виноват!
Да нет
Я знаю: ты не виноват. Тебе сейчас надо переключиться. Ну и, конечно, думать только о том, как найти Юлю.
Два противоречивых послания от мастера пассивной агрессии!
Ну да
«Вот у нас в Омске говорят даˮ или нетˮ. Говорят наша квартираˮ, а не ееˮ или егоˮ. И неважно, где ты живешь: ближе к тракту или к стадиону».
Юлю на самом деле зовут Джамиля.
Что?
Она изменила имя. Думала, так счастливой станет. Не-а! Помню, как у нас был праздник: отца за что-то наградили. Юля вдруг встала за столом еще чокаться не перестали и объявила, что хочет покреститься и изменить имя. В паспорте изменить! И покреститься! Представляешь? Это в мусульманской семье! Хорошо, что мать к тому моменту уже напилась и ее увели.
Значит, правда
Что?
Что мать была алкоголичкой и ее куда-то уводили.
Ну, правда А ты откуда знаешь?
Из я не стал продолжать, а то еще придется пересказывать Лере дневник. Мне Юля рассказывала.
Принесли еще вино и морепродукты.
А как тебя зовут на самом деле?
Гульнара.
Гульнара? А почему ты называешь себя Лера?
Как это почему? удивилась Лера. Потому что Гульнарой быть стыдно! Ты бы тогда как меня называл? Гуля, Нара?
Я почувствовал что-то опасно-кокетливое в этом «как бы ты меня называл».
Лизетта.
Ну, почти. Когда мы жили на севере, наш отец спас французского путешественника: его самолет разбился, но сам он выжил и дрейфовал на льдине. Папа полетел по вызову в буран, сел на ту льдину и забрал его. Француз подарил ему часы и сказал, что расскажет своей только что родившейся дочери, как его спас русский летчик. Папа сказал, что тоже ждет дочку меня, и спросил, как тот назвал свою. Оказалось, Лизетта, как в той песне: «Лизетта, Мюзетта, Жанетта». Папа вернулся и хотел назвать меня Лизетта, но мама, конечно, сказала «нет».
А чем тебе Гульнара не нравится?
Гульнарой быть стыдно. Но я ко всему готова! Я же дочь летчика!
При чем тут Ладно, ты сказала, что что-то знаешь.
Да.
И?
Юля приходила ко мне только тогда, когда ей было нужно. Когда ей было тяжело. Рассказывала, жаловалась. Неприятно! А ты для нее как магазин: приходит, берет, уходит.
Лера о чем ты?!
Как ты вообще смог прожить с ней так долго? Три года! Никто столько не выдерживал.
Я думал думаю, мы подходили друг другу.
А я думаю, что если долго всматриваться в бездну, бездна становится тобой.
«Бездна начинает всматриваться в тебя», если ты про Ницше.
Молодец, эрудит!
А ты откуда я подыскивал что-то менее унизительное, чем «откуда ты знаешь Ницше?», но пьяное сознание сотворило нечто промежуточное: А откуда ты любишь Ницше?
Я Набокова люблю. И Монтрё люблю!
Монтрё?
Где Набоков жил. Хочу хоть раз побывать там Швейцария! Эта сука была! Полторы тысячи в сутки, шампанское и рояль на завтрак. Но дело не в деньгах Я с кем поеду? С битюком этим?
С каким еще битюком?
С Булатом, с каким!
Лера, кажется, перешла от бравурности ко второй стадии опьянения вспыльчивой плаксивости.
Зачем тебе в Монтрё?
Как это зачем? Я же в литературном училась. Мать хотела, чтобы я была экономистом, а я на втором курсе перевелась. Вот как я всем показала!
Но ты же экономист, Лера! Ты же в банке работаешь.
Ну и что! А я все равно в Монтрё хочу!
Я тоже в Монтрё хочу. Нет, не хочу я в Монтрё Неважно, куда, главное подальше.
Мне тоже Лера наклонилась, подняла с колен что-то черное и поставила на стол, как будто предъявила доказательство.
Я вздрогнул, но потом понял, что это еще один атрибут ее наряда «выпускники двадцать лет спустя» маленькая лакированная сумочка: как те, в которых выдают бинокли в театре.
А давай вместе в Монтрё?
Это еще зачем?
А затем! Лера надулась и замолчала. Глупый ты, Валера! Симпатичный, но глупый. Как моя первая любовь в школе, холодный блондин, симпатичный, но глупый.
Я не блондин.
Неважно. Все равно любить опасно.
Приносили еще «Шабли» и еду, мы о чем-то говорили: как обычно ни о чем конкретном.
Ты хотела мне рас-ска-зать Что случилось с Ю-лей
Валера, ты что, пьяный? сказала еще более пьяная Лера.
Да нет
Я тебя понимаю.
Да уж я посмотрел на лампочки наверху: три горели зеленым. Я сейчас приду.
Я с тобой.
Когда мы поднимались по лестнице, я увидел, что вдобавок к платью «встреча выпускников», часам «под Картье» и «биноколевой» сумочке на Лере надеты ужасные ботильоны. Из толстой черной кожи, с идиотскими вырезами на пятках и каблуками, похожими на утюги.
Мы зашли в третью кабинку, я закрыл дверь, сел на банкетку. Лера подошла к раковине. Я думал, она хотела умыться, но она приподняла платье и достала из «биноклевой» сумочки два серых квадратика.
У меня есть, если что.
Что «если что»?
Но можешь и так, если хочешь.
Лера, ты Ты же понимаешь, насколько нам это не нужно? Обоим
Не нуж-но А ты замечал, что слова по слогам, очень уродливые? она выше подняла платье, подол положила на столешницу, тот попал в раковину.
Нет, не замечал.
Не нуж-но. Вот как это слово! Как будто старуха шамкает беззубыми деснами.
А, по-моему, «не нужно» просто «не нужно». Два слова, никто ничего не шамкает.
Нужно! Одно слово всегда красивее!
Лера покачала бедрами, как пьяная. «Она и есть пьяная, говорил мне внутренний голос, да и ты тоже!» А еще громче этот голос говорил: «Не вздумай! Уходи отсюда!»
Лера поставила локти на столешницу и выгнула спину. Платье «полилось» в раковину, напоминая черную воду, только которая поступала не из крана, а наоборот из слива.
Лера, это никому не нужно.
Это я никому не нужна! Как выброшенная игрушка! Лера вдруг переменилась, одернула платье, села на банкетку и заплакала. У нее был кто-то в Питере. Я не знаю, кто. Потом что-то случилось. Нехорошее. Она собиралась ехать туда, но сначала приехала ко мне. Мы до этого полгода не виделись. А тут она сама позвонила, пришла Я хорошо помню, как она повесила голову и спрятала взгляд, когда я открыла дверь. Обычно она смотрела прямо, сверля, или по сторонам, унижая, что мне нужно сменить одежду и как переделать квартиру. Но в этот раз было совсем не так. Сразу кинулась на кровать, слегла воробьем.