Отравленная жизнь - Дагас Нази

Нази Дагас

Отравленная жизнь

Памяти моего отца Дагазиева Люшура, который искренне верил, что однажды я стану известным писателем, но так и не успел прочесть мою первую книгу

Глава 1. День сурка

Последние шесть лет утро Каныкей начиналось одинаково: она вскакивала с постели за час-полтора до пробуждения мужа, собирала длинные черные волосы в тугой узел на затылке, повязывала голову платком и только потом выходила из спальни. Свекровь следила за этим строго: келин1 не должна разгуливать по дому с непокрытой головой это неуважение к старшим! И хотя во многих кыргызских семьях новоиспеченным невесткам разрешалось снимать платок спустя сорок дней после свадьбы, ее кайнене2 придерживалась иного мнения. Она свято чтила традиции и яростно осуждала тех, кто пытался адаптировать их под современные реалии. Платок в ее глазах был символом замужества, олицетворением супружеской верности, знаком глубокого уважения к старшим. Ослушаться ее Каныкей не смела супруг боготворил мать и требовал от жены беспрекословного ей подчинения.

Сегодня женщина по обыкновению проснулась рано. На часах было 6:00, но за окном еще стояла глухая январская ночь морозная, стылая, не спешившая уступать очередь мягкому зимнему рассвету. А зимой он был непередаваемо, завораживающе прекрасен.

С каждой минутой красочное небо, эффектно контрастирующее с белым одеянием земли, переходит от сумрачного индиго к более теплым оттенкам розового и оранжевого, анонсируя скорый восход солнца. Снег, покрывающий величественные вершины Тянь-Шаня, встречает первые солнечные лучи, играя всеми оттенками белого и голубого, отражая и преломляя свет, словно драгоценные камни. От небесного великолепия сияет серебром покрывающий землю хрустящий снег, хочется молчать и запоминать каждый миг этого скоротечного явления, чтобы весь день потом вынимать фрагменты из дальних уголков памяти и раскрашивать ими серые будни.

Рассветом Каныкей каждый раз любовалась будто впервые. В такие моменты в ней пробуждались особые чувства, словно она стояла на пороге какой-то тайны, словно природа щедро делилась известным только ей секретом счастья и грядущего чуда, от чего сердце женщины наполнялось радостью, чистой и необъяснимой. Радостью, которой так не хватало в ее семейной жизни.

А потом Каныкей бежала на кухню готовить завтрак для мужа. Делала она это каждый день на протяжении шести лет. В любом состоянии с неважным самочувствием, температурой, невыспавшаяся. И даже на следующий же день после выписки с роддома. И даже после бессонной ночи с заболевшим ребенком. Причем даже если еда была в холодильнике, Айдар принципиально не подогревал ее сам, считая, что на то и существуют жены. Основоположницей традиции была его мать, которая всю свою жизнь вставала раньше мужа и сыновей, чтобы успеть собрать на стол к их пробуждению. Теперь эта обязанность перешла к невестке.

Первым делом Каныкей прибиралась на кухне свекровь любила пить чай по ночам под поздние телепрограммы и никогда не убирала за собой. Стол был щедро усыпан подсохшими хлебными крошками, уставлен вазочками с сахаром, вареньем, конфетами, заставлен пиалами с остатками чая и молока. Затем принималась за приготовление завтрака, накрывала на стол, варила кофе и бежала будить мужа. Будить его нужно было в строго определенное время, попробуй упусти момент, и скандала не избежать. Опаздывая на работу, муж будет злиться, кричать, разбрасывать вещи, а она потом весь день будет чувствовать себя виноватой.

Сегодня она разбудила его вовремя. Айдар проснулся в приподнятом настроении, нежно поцеловал ее, что случалось в последние месяцы очень редко и даже попросил присесть и выпить с ним чаю, и это было уж совсем необычно с его стороны. Каныкей вспомнила, как в первые годы супружества они каждое утро просыпались раньше всех, чтобы выпить чаю или кофе вдвоем, пошептаться и обсудить все на свете, но потом эта милая традиция постепенно сошла на нет, затерявшись в череде нескончаемой рутины и быта. Муж стал завтракать в одиночестве, уткнувшись в неизменный телефон, а она накрыв на стол, занималась подготовкой его вещей.

«Неужели у нас все наладится?  радостно думала Каныкей, наливая себе свежезаваренный чай в большую белую кружку.

 И мы снова будем разговаривать, обниматься, смеяться Холод уйдет из его глаз и он снова будет видеть во мне женщину, а не прислугу».

Она присела на стул рядом с мужем, взяла из вазочки шоколадную конфету и приготовилась к приятной беседе. Сначала она расспросит мужа о делах на его работе, затем они поболтают о дочери и возможно, даже успеют поговорить об их отношениях. Ей важно чувствовать, что он все еще любит ее как прежде

Но муж не оправдал ее робких надежд. Получив сообщение, он уткнулся в телефон, разом позабыв о жене. Следующие 10 минут он яростно с кем-то переписывался, сердито клацая по клавиатуре и сопровождая виртуальный разговор гневными восклицаниями, а затем позвонил и стал зло отчитывать собеседника.

Каныкей мигом сдуло с кухни. Наученная горьким опытом, она старалась держаться подальше от мужа в такие моменты. Не важно, на кого он злился подчиненные, братишка, друзья, мать доставалось всегда ей, его супруге. Он мог придраться к чему угодно: не так посмотрела, не так приготовила, не то сказала, иногда это могла быть совершенно абсурдная причина для семейной ссоры, однако после нее молодая женщина неделю ходила с плотным слоем тонального крема на лице и крепко поселившимся в душе ощущением липкого страха.

Стараясь двигаться быстро и бесшумно, Каныкей погладила рубашку мужа, почистила его ботинки, подготовила пальто и вынесла в прихожую его рабочий портфель. А потом со смешанным чувством облегчения и легкого трепета смотрела ему вслед из окна. Как он, статный, высокий, элегантно одетый, направляется к своему автомобилю.

Она любила его и боялась одновременно. Ее подруга Бермет назвала это «стокгольмским синдромом». А после вопроса, что это значит, терпеливо разъяснила:

 Это нездоровая привязанность жертвы к своему мучителю. Такое, знаешь, искаженное проявление инстинкта самосохранения: жертва на бессознательном уровне считает, что симпатия к агрессору снижает риск быть убитой. В вашем случае тебе неоткуда ждать помощи, поддержки и поэтому кажется, что твоя жизнь зависит от Айдара. Он сначала срывается на тебя, а потом искренне просит прощения и вроде как раскаивается, так?

 Да,  помолчав, согласилась Каныкей,  вначале он чуть ли не в ногах валялся после побоев, приходил с цветами, водил в кино, в кафе, но в последние разы просто чмокнет в щечку, пробурчит «извини за вчерашнее» и мы миримся.

 Ну вот! Вначале он преподносил тебе так называемую «конфету»: падал в ноги, заливал про чувства, извинялся за вспыльчивый характер и тем самым сажал тебя на психологический крючок. И ты в последующем, помня про эти редкие теплые моменты, начинала невольно сочувствовать ему, мол, он на самом деле то хороший, это я плохая, я ведь сама его довожу!

 Но и это вправду так: я сама его часто довожу. Я не такая жена, о которой он мечтал, я медлительная, местных обычаев не знаю, много чего не умею, часто делаю все не так. К тому же, сирота и бесприданница И потом.. люблю я его сильно, Бема. Не представляю своей жизни без него. Поэтому и прощаю все.

 Мда Стокгольмский синдром во всей красе: он ее бьет, за человека не считает, а она «люблю, не могу, я сама виновата». Не обижайся, но ты тряпка, подруга! Запомни: какой бы паршивой хозяйкой ты ни была, это не дает ему права избивать тебя! Он может спокойно указать на твои недостатки, может поругать тебя, но не бить, алло! Неужели ты не понимаешь, что он просто садист и ему доставляет удовольствие издеваться над тобой? Защитить-то тебя некому!