От одной этой мысли он в мгновение ока камнем ухнул обратно в трясину безотрадных дум, из которой только-только начал, было, выбираться. Но на глаза Эрику попалась подернутая желтизной красавица-березка, затесавшаяся меж двух неказистых сараюшек, и хмарь на душе чуть рассеялась. А когда он перевел взгляд на синеющий небосвод, настроение ещё немного улучшилось. Ага, бабье лето, значит уних тут, смекнул он. Погожий денёк, небо ясное, солнышко, вон, светит ласково. Не жарко и не холодно. Комфортная погодка, насколько это возможно в сентябре. Хотя, насчет сентября тоже вопрос, уже ни в чем не испытывая уверенности, усомнился Эрик.
С неба донеслось слабое курлыканье. Он остановился и, задрав голову, уставился в бездонную лазурь. Высоко над землей плыл журавлиный клин. Счастливчики, позавидовал им Эрик: на юга потянулись.
Нонешний год зиме быть ранней да студеной, послышался совсем рядом старческий голос.
В двух шагах от Эрика стояла, запрокинув голову и глядя из-под руки на удаляющихся журавлей, вся из себя аккуратненькая бабулька божий одуванчик. Ну, просто один в один сказочница из фильмов Роу.
Это почему же? поинтересовался Эрик.
Старушка снисходительно посмотрела на него, словно на недоумка какого, мол, то и малым детям ведомо, но растолковала:
А как жа. Ежели на Лупа Брусничника журавли сымаются, и думать неча быть зиме вскорости, терпеливо растолковала она. И, вишь, как высоко летят? Стал быть, жди хлада лютого. То приметы верные.
Ни о каком Брусничнике Эрик до сего дня слыхом не слыхивал, однако без труда догадался, что это, по всей вероятности, имя какого-нибудь святого, связанное с определенной датой. Он собрался было выяснить, с какой конкретно, да не успел Данила довольно бесцеремонно подтолкнул его в направлении княжеских хором. При этом он одарил старушку недобрым и в то же время опасливым взглядом. С чего бы это? подумал Эрик, без возражений следуя за Данилой, который, отойдя на несколько шагов, сплюнул и мелко перекрестился, бубня себе под нос:
От ить паскудное семя! В церкву ходит, а по сю пору, поди, зелия варит.
Кто? спросил заинтригованный Эрик.
Да Алексиха, отозвался Данила, не оборачиваясь. Ведьмачка.
Ведьмачка? Колдунья, то есть? Что-то непохоже! Эрик даже оглянулся на бабульку, которая всё ещё продолжала стоять на том же месте и смотреть в небо. Как-то не верилось, что эта благообразная кроткая старушенция и вдруг А с другой стороны, резонно рассудил он, откуда мне знать, как должна выглядеть ведьма? Подумал и забыл, потому что следом за Данилой начал подниматься по скрипучим ступенькам на резное крыльцо той самой то ли двух-, то ли трёхэтажной княжеской резиденции.
В гридне
Пройдя через наружную дверь, они попали в сени. Темно там было, хоть глаз выколи, но Данила, по всему видать, прекрасно здесь ориентировался. Он и впотьмах твёрдо проследовал ко второй, внутренней, двери и решительно распахнул ее. В отличие от первой, та была малость низковата. Приземистый, как медведь, богатырь миновал дверной проём в полный рост, правда, чуть бочком, чтобы не задеть плечищами за косяк, а вот более рослому Эрику пришлось наклониться, чтоб не врезаться лбом в притолоку. Но нет худа без добра будь конвоир росточком поболе, возникли бы проблемы с обзором помещения, в котором они очутились, а так, любуйся на себе здоровье никто не застит.
Внутри господствовала та же «васнецовщина», что и снаружи. Гридня а до сегодняшнего дня Эрик понятия не имел, что это такое, оказалась обширным помещением, которое, используя терминологию Даля, можно было бы назвать залой. Света, проникающего через десяток небольших подслеповатых слюдяных окошек, вполне хватало, чтобы в деталях рассмотреть внутреннее убранство. Итак, перед ним была просторная комната с массивным опорным столбом посередине. Стены голые, без каких-либо украшений. Отделаны тёсом. Вдоль стен широкие лавки. Необъятный стол, смещенный немного вглубь зала из-за центрального столба. В дальнем от входа углу иконы. Мерцает огонёк лампадки. Словом, ничего особо примечательного.
Иное дело люди. Здесь собралось десятка два, по большей части, молодых, если не сказать, очень молодых мужчин. Даже не мужчин парней, почти мальчишек, средний возраст которых колебался где-то в районе лет двадцати, может, чуток побольше. Несмотря на то, что Эрику на глаза не попалось ни одного вооружённого или хотя бы, просто соответствующим образом экипированного человека, он ни на секунду не усомнился, что эти ребята имеют самое непосредственное отношение к военному делу, причём к такому же стародавнему, как и сам этот городок. Подтверждением чему служили сваленные в живописном беспорядке прямо на полу в ближнем углу червлёные щиты и разложенные на скамьях кольчуги, шлемы и мечи.
Надо полагать, добры молодцы только-только откуда-то возвратились, избавились от доспехов и оружия и теперь с шутками-прибаутками что-то обсуждали, рассевшись вокруг пустого стола. Пышущих здоровьем парней просто-таки распирало буйное веселье и бесшабашная удаль. Особенно выделялся один этакий Микула Селянинович ростом под два метра, «косая сажень в плечах», ну и все такое прочее. Общее впечатление несколько портила простецкая физиономия, тем не менее Эрик как-то сразу проникся к нему безотчетной симпатией.
Особняком от остальных расположились два мужика постарше. Они были серьезны и заняты обсуждением, по всей видимости, каких-то важных вопросов. Один восседал на покрытой узорчатым восточным ковром скамье, установленной под образами, и что-то втолковывал другому, который стоял рядом и слушал с почтительным вниманием.
Тому, что сидел, на вид было лет за тридцать. Если кто из присутствующих и мог безоговорочно претендовать на роль лидера, так только он. В пользу такого вывода говорило многое: и властное выражение лица; и надменная манера держаться, всем своим видом демонстрируя, что именно он и есть здесь самый, самый, самый; и вызывающе-роскошный наряд, состоявший из расшитой золотом одежды и отчасти прикрывающего всё это великолепие тёмно-синего плаща. Определённо он был здесь боссом.
Собеседник его строгим худым лицом чем-то походил на сильную хищную птицу. Колючий пронзительный взгляд из-под кустистых бровей только усиливал впечатление. Этот определённо давно перешагнул за «полтинник». Судя по глубокому шраму, пересекавшему наискось лоб, бровь и правую щеку непонятно, как у него вообще глаз уцелел, этот мрачноватый сухощавый седой дядька, одетый во всё чёрное, что называется, пороху понюхал предостаточно. Ощущалось в нём что-то от боевого генерала: немногословный, суровый, по всему видать, привыкший отдавать приказы.
Поначалу на вошедших никто внимания не обратил, поскольку, как уже говорилось, все были заняты кто чем. Тогда Данила, малость выждав для приличия, перекрывая гул голосов, пробасил, обращаясь к щёголю, которого Эрик и без подсказки уже определил, как старшего по рангу:
Привел, как велено, княже!
После чего легонько подтолкнул конвоируемого вперёд, поближе к застланной цветастым ковром лавке, на которой расположился местный правитель. Гомон разом смолк. Князь, его собеседник и все прочие, сколько их там ни было, дружно уставились на Эрика. В гридне установилась такая тишина, что залети туда муха, её жужжание стало бы самым громким звуком.
Князь брезгливо поморщился. Причиной тому было исходящее от арестанта амбре. Эрик, которому и самому не очень-то нравилось источаемое его собственным телом и одеждой зловоние, отнёсся к гримасе неудовольства на княжеской физиономии с пониманием, хоть, и не счёл это достаточным поводом, чтобы посыпать голову пеплом. Да, запашок тот ещё, но, в конце концов, не сам же я засадил себя в загаженную нечистотами яму.