Отколь взялся сей человече? спросил князь.
От компании молодых дружинников отделился здоровяк, который так понравился Эрику.
Дозволь молвить, княже? почтительно спросил детинушка, став перед князем.
Тот кивком разрешил говорить.
Ноне наранье мы вкруг града дозором ходили, начал дружинник. Как Другусну вброд одолели, так возля вымостков на ево и наскочили. На Баковом лугу лежал телешом. Должно, тати какие по завойку тюкнули да обобрали дочиста. На лице парня появилась бесхитростная ухмылка. Чем срам прикрыть и то не оставили. Разбойных-то людишек окрест развелось гибель. Озоруют. Ну, подъехали, глянули. Язва не смертная, живой навроде, тока в беспамятстве. Обрядили в какое ни то вретище да привезли.
По што ж ты ево чуть жива в поруб-то определил?
Оно, конечно, не мово ума дело, решать куда, а токмо спрос-та с ково? стал оправдываться парень. С меня, знамо. Ты ж с Избором в отлучке был, вот и помыслил я, а што, как подсыл ето?
С чего ты так помыслил? удивился князь.
Даве владыка Евсевий сказывал, будто брадобритие у латинян богомерзких в обычае, а етот, вона, гля, лицом босый.
Тщательно выбритый Эрик и впрямь выглядел здесь белой вороной он был единственным, у кого не имелось растительности на лице. У всех же прочих бороды и усы наличествовали, различаясь лишь по степени густоты и окладистости.
Мож, и так, раздумчиво протянул князь, поглаживая свою холеную бородку. Да мнится мне, будь ён подсылом, не велик труд браду отростить. И, обращаясь уже к Эрику, строго спросил: Ты кто есть таков? Правду реки.
Однако Эрик вопрос проигнорировал, вернее, даже и не услышал. Вероятно, краткая справка, выданная дюжим дружинником, стала последней каплей. И без того, всё увиденное и услышанное за последние полчаса-час никак не желало укладываться в рамки привычного мироощущения, а тут просто-таки хлынуло через край. Если до сих пор он допускал, что находится не совсем там, где ему надлежит находиться, то теперь вдруг с ужасающей отчетливостью осознал, что произошло нечто пугающе необъяснимое. Догадки и предположения разом обрели законченные очертания, и слабая надежда, что с минуты на минуту наваждение рассеется, и всё станет как раньше, таким, каким оно, собственно, и обязано быть, растаяла словно утренний туман.
Вот и определился, потерянно подытожил он. Цветочки кончились, начались ягодки. Древня Русь, стало быть? Похоже, мира, в котором он жил до сих пор, больше не было, а если таковой и продолжал где-то существовать, то явно не здесь. Несомненно Данила, князь, дружинники, и даже колодник Козьма, сидящий сейчас в сыром порубе, пребывали в полной согласии со временем. Это была их эпоха. Он же, Эрик Толле, был здесь чужаком случайным, незваным и нежданным.
И неважно, что рассудок отказывался поверить в подобное. Можно, конечно, продолжать талдычить себе, что такого быть не может, потому что не может такого быть, и пытаться игнорировать окружающее древнерусское бытие, как нечто нереальное, только от этого оно никуда не денется. Что вокруг, то и есть реальность. Внутреннее сопротивление ещё присутствовало, но здравый смысл подсказывал, что правильнее было бы смириться с неизбежным. И ведь ещё, поди знай, что ждёт впереди
Из плена тревожных размышлений его вырвал грубый окрик.
Оглох, нашелец? прикрикнул здоровяк, который, по его собственным словам, подобрал бесчувственное тело Эрика на каком-то лугу и доставил сюда. Ответствуй. Аль не вишь, Козельский князь пред тобою?
Князь не князь у него на лбу не написано, даже не вникая в смысл сказанного, рефлекторно огрызнулся Эрик.
Сработал тот самый, уже упомянутый, отнюдь не прибалтийский темперамент. Вероятно, разумнее было бы сдержаться, но слово не воробей. Князю непочтительный отзыв о его персоне не понравился. Он посуровел лицом и собрался было дать укорот наглецу, но снова вмешался Эриков давешний спаситель.
Дозволь, княже, вразумить неука за речи неразумные? предложил он с ухмылкой.
И то дело, благосклонно кивнул князь.
Эрик, ошарашенный валом обрушившихся на него, не поддающихся разумному объяснению событий, даже толком понять не успел, что произошло, как оказался лежащим на полу рядом со сваленными в кучу красными щитами. Перед глазами плыли круги, а ощущение было такое, будто ему в грудь со всего маху саданули кувалдой. Что там кувалдой наковальней! Князь, как, впрочем, и все остальные, едва не покатился со смеху, а здоровяк, довольный тем, как ловко сумел позабавить своего господина, добродушно ухмылялся в усы.
Ай же, Возгарь, потешил, всплеснув руками, восторженно молвил князь. Одначе и кулачищи у тя.
Мал-мала силенка есть, согласился польщенный детина, скромно опустив очи долу.
Ну, будет с ево. Глянь-ко, жив ён там аль нет? князь кивком показал в угол, где Эрик с трудом приходил в себя.
Да чё ему сделается, все так же добродушно прогудел здоровяк. Я ить ево легонько, тока самую малость приложил.
Этот обалдуй, разумеется, знать не знал, с кем связался. А кабы знал, может, и поостерегся бы. Эрик вырос на Мазутке*. У нескольких поколений москвичей эта бывшая рабочая окраина вполне заслуженно пользовалась дурной славой, как место, где не то что жить, а и просто случайно оказаться-то было небезопасно. В девяностые среди московских уголовных авторитетов числилось немало выходцев оттуда. Говорят, теперь там намного спокойнее стало, но Эрик застал ещё ту, хулиганско-бандитскую Мазутку, и детство его прошло в условиях отнюдь не тепличных.
С жестокими законами улицы ему довелось познакомиться довольно рано с первых же дней обучения в школе, которая находилась всего-то в трехстах метрах от дома. Этого расстояния оказалось вполне достаточно, чтобы до рафинированного домашнего ребёнка докопался хулиганистый мальчишка из соседнего двора, который был года на два постарше, ну и само собой, покрупнее. Завязалась потасовка, однако силы были не равны, и тот парнишка накостылял Эрьке по первое число.
Домой бедолага вернулся в разорванной курточке, весь в грязи, с
*Мазутка район на северо-востоке Москвы. Название пошло от когда-то существовавшего там мазутного завода, в память о котором остался Мазутный проезд, ныне переименованный в улицу Павла Корчагина. Этот район всегда небезосновательно считался криминально неблагополучным.
синяком под глазом и с расквашенным носом. Отец сразу все понял, и пока сын, хлюпая разбитым носом и размазывая по физиономии горючие слезы, рассказывал, что случилось, лишь молча кивал, после чего обратился к семилетнему ребенку, как ко взрослому:
Не хнычь. Слезами горю не поможешь, наставительно сказал он. А на будущее запомни: или научись давать отпор и, усмехнувшись, добавил, или тренируй ноги.
Ноги-то зачем?
От удивления у маленького Эрика даже слёзы на глазах высохли.
Чтобы, в случае чего, быстро смыться, популярно объяснил отец. Выбор за тобой.
Эрик подумал и очень серьёзно, совсем не по-детски, заявил:
Я бегать не люблю. Лучше я драться научусь.
И научился. Чего ему это стоило тема отдельной баллады, но с тех пор он никому, никогда, ни в чём спуску не давал и к четырнадцати годам слыл среди сверстников пацаном резким, но правильным, которого лучше не задирать. С местной шпаной близко не сошёлся, однако пользовался у нее уважением. Впрочем, на Мазутке удивить кого-нибудь доблестью было трудно, таких героев там было пруд пруди. Потому-то, наверное, по достижении возраста наступления уголовной ответственности, большинство из них попадало за решетку. Пареньку с непривычной русскому уху фамилией Толле повезло должную бойцовскую закалку получил, а до тюрьмы докатиться не успел, потому как семья получила новую квартиру в другом районе. Вырванный из привычной среды, парень потосковал по дружкам-приятелям, да и взялся за ум начал прилично учиться