Изменить будущее - Шелест Михаил Васильевич

Михаил Шелест

Изменить будущее

Глава 1.

Я проснулся под гимн Советского Союза. Отец уже умывался в ванной. Мама, как всегда бесшумно, занималась собой. По квартире распространялся запах яичницы с салом.

 «Можно ещё спать»,  подумал я и перевернулся на другой бок, ложась на лучше слышащее левое ухо, чтобы снизить децибелы.

Сквозь дрёму я понял, что почему-то желаемого эффекта ограничения слышимости не добился и проснулся окончательно. Сердце забилось рывками и меня пробил пот.

Я потрогал ладонью ребристую тканевую поверхность поднятой спинки дивана «Ладога» на которой спал в юности и, в ужасе осознав действительность, подскочил на постели.

 Ты чего так резко? Сон плохой?  Спросила мама, красившая губы у зеркала в прихожей.

Дверь зала, где я всегда спал, была открыта.

 Да Сон,  прохрипел я осипшим со сна и испуга голосом.

На сон, то что видел я, не походило. Сны, конечно, бывают очень реалистичные, но это точно не сон.

 Ты просил сегодня тебя пораньше разбудить Вот мы и не особо

Я лихорадочно проверил мозг на предмет: «зачем?» и вспомнил, что хотел пробежаться перед школой по лесу на лыжах.

 «Какие, нахрен, лыжи?»  пронеслось в голове.

Я опустил ноги на палас и уставился в окно. Объездной трассы и моста за окном не было, как не было и проносящихся по нему машин. В темноте раннего утра угадывалось море и стоящие на внешнем рейде Владивостока корабли, мерцающие стояночными огнями.

Я подошёл к окну и взялся за ручку балконной двери, чтобы выйти на лоджию, но застеклённой лоджии за стеклом не наблюдалось.

 Ты что, Мишутка?  Спросила мама.

 Снег не идёт,  констатировал я.

 Да и слава богу. Посыпали песком тротуар, нет? Вчера хорошо, что папа встретил И не спустилась бы. Уже три дня как снег выпал, а тротуары не посыпаны.

 Дворники посыпали,  сказал машинально я, вдруг вспомнив, что поздно вечером действительно видел, как районная дворничиха, живущая в нашем подъезде, посыпала тротуар, ведущий наверх к автобусной остановке, песком.

А я вчера вечером шёл с тренировки Или с работы?

«Хрень какая-то. Этого не может быть»,  подумал я, вспоминая вчерашний день.

 Твоя Галина уже под окном топчется,  проговорил отец.

 Она не моя,  пробормотал, как обычно я, прошёл на кухню и глянул в окно, приложив ладони к стеклу, защищая глаза от собственного отражения.

Отражение Я увидел в стекле своё ещё детское лицо пятнадцатилетнего подростка, испуганные глаза и длинные, почти до плеч, волосы.

 Твоя, не твоя Жизнь покажет,  философски заключил отец.

Девушка, увидев меня, махнула рукой. Я отошёл от окна.

Я скользил по снегу, по пробитой позавчера вечером лыжне. Галина скользила сзади. В лесу ещё летом положили асфальтовую дорожку и установили фонари. Вероятно, планировали создать культурную зону отдыха, но я вспомнил, во что потом превратили лес и сплюнул.

Дорожка имела небольшой уклон и мы уже в третий раз поднимались по нему, чтобы потом скатиться вниз.

 Что-то ты сегодня не разговорчив,  сказала Галина, когда мы отдыхали наверху перед спуском.

 Настроение плохое,  буркнул я.

 Мог бы и не идти. Я бы сама

Слышно было, что она обиделась.

Мы не дружили с ней. Она жила в соседнем подъезде и училась в параллельном классе, но из жизни двора она почему-то выпадала. Они переехали недавно, а мы жили в доме с семьдесят первого года. Как оказалось позже, я ей очень нравился, а я её почти не замечал.

Эти мысли промелькнули в ворохе других.

 Да, химию не выучил. Химичка обещала спросить. И урок первый.

 Ну ты даёшь! Поехали домой!  Сказала она и оттолкнулась палками.

Отряхнув друг друга от снега, мы разошлись по подъездам. Мысли мои более-менее успокоились. Лыжи вещь, жаль только снега у нас маловато выпадало в семидесятые годы. Зато уж если выпадет праздник детворе.

«Я пришёл вчера домой»,  вспоминал я,  «надел свои «кирзачи», не одёванные с прошлого года, и пошёл гулять. Вчера катались часов до одиннадцати ночи, почему и уроки не выучил».

Дорогу, ведущую к дому, а дом стоял, и стоит, слава богу, и сейчас, у берега моря в семидесятые годя не чистили от снега, и машины, после редких снегопадов, опасались к нам спускаться. И дорога становилась большой детской горкой.

Снег долго не держался, и таял под лучами «южного солнца», как шутил мой отец. Склон сопки был южным и хорошо прогревался даже зимой.

В кирзовых сапогах очень клёво кататься на ногах. Скользили, как те же лыжи. В восьмом классе вдруг на «кирзачи» образовалась мода, и я даже в школу ходил в них какое-то время, но потом опомнился.

Отметив про себя промелькнувшее словечко «клёво», тоже из прошлой жизни, я раскрыл учебник химии, поставил его перед собой на кухонном столе и стал поедать пшеничную кашу. Такая крупа почему-то исчезла в две тысячи двадцать первом году, подумал я.

Две тысячи двадцать первый год Будущее

Я раскрыл рот, и каша вывалилась обратно в тарелку.

Кто я? Где я? Какая, нахрен, химия? Буквы учебника расплылись, и я чуть не потерял сознание, но прозвенел будильник, и я пришёл в себя.

Испуганно озираясь и трясясь, как заяц, я брёл в школу. До неё было всего метров сто, но я шёл эти метры, как на эшафот.

 Чё, химии ссыш?  Спросил Валерка, догнавший меня у входа в школу.  Нефиг было доставать её.

 Пошёл ты отмахнулся я.

 Чё-ё-ё?  Вызывающе спросил он, но увидев мой мрачный взгляд, криво усмехнулся.  Ссыкло бросил он и, обогнав меня, побежал по лестнице вниз. Кабинеты химии и физики находились в подвальном этаже. Там же находилась и раздевалка.

Прозвенел звонок, а я ещё так и не вошёл в класс. Химии я не боялся. Я боялся одноклассников. Ведь я знал, что многих уже, как бы и нет, а те, кого встречал, на этих малышей и не похожи.

 Ты чего здесь стоишь, Шелест?  Вдруг раздался строгий голос директора.  А ну, марш в класс.

Она открыла дверь, и я вошёл в кабинет химии боясь поднять глаза.

 Вот, Татьяна Валентиновна, боялся в класс войти. Чем запугали вы его?  Рассмеялась Светлана Яковлевна.

 Обещал сегодня две темы ответить,  сказала молодая химичка, вскинув тонкие брови.  Что, Шелест, снова не готов?

Она раскрыла журнал и сразу уткнула палец в мою фамилию напротив которой стояли две жирные точки, за прошлый урок и за этот.

 Ну извини,  сказала она, потянувшись за авторучкой.

 Что извини то сразу,  буркнул я.  Спрашивайте. Я учил.

 Учил?  Усмехнулась она.  Рассказывай.

 Про азот?

 Про азот,  подтвердила химичка и с улыбкой посмотрела на директора

 Вы, Татьяна Валентиновна, зайдите ко мне после урока, пожалуйста.

 Хорошо, Светлана Яковлевна. Давай, Шелест.

Я попытался вспомнить страницы учебника химии и не вспомнил. Напрягши ум, я начал сочинять.

 Азо-о-т. Это Химический элемент

Дальше ничего не вспоминалось.

 Отличное начало, Шелест,  засмеялась химичка.

Класс рассмеялся. Я поднял глаза от пола и у меня закружилась голова. Очнулся я лежащим на врачебной кушетке в кабинете школьного врача. Рядом стояли директор и химичка. Врач склонилась надо мной и массировала мне сердце.

Увидев, что я очнулся, директриса вскинула руку ко лбу и поправила причёску.

 Ты нормальный, Шелест?  Спросила меня химичка.  Ты зачем в школу с температурой пришёл?

 Я учил,  прошептал я.

 Да поставила, поставила я тебе четвёрку в четверти и за полугодие. Чуть не убил своим обмороком.

Директриса укоризненно посмотрела на химичку. Та, увидев её взгляд, развела руками.

 А что я-то, Светлана Яковлевна? Он не учит И хулиганит

 Мы потом с вами поговорим, Татьяна Валентиновна.

 Да, что я то?!  Повторила та, чуть не плача.

Послышались тоскливые звуки сирены скорой помощи и вскоре появились санитары с носилками.

 Я сам,  сказал я поднимаясь.

 Я тебе дам, сам!  Сказала директор.  Укладывайте.

Меня вынесли из медпункта на носилках и я увидел свой класс, стоящий в коридоре в полном составе. От стыда я закрыл глаза, но знакомый голос сказал: