В пятницу вечером Осип потащил нас с Костей в метро. Перекати-поле городское, по прямой, по оранжевой ветке. Станция «Ленинский проспект». Улица Вавилова. Угрюмый массив ста́линки. Распахнутые дубовые створки подъезда. Одна петля сломана. Воняет псиной и кошачьей мочой. Сожжённые почтовые ящики. Жёлтая вялая лампочка, живая только потому, что до неё пять метров по вертикали. Спереть невозможно, а чтобы подбить из рогатки, необходимо отличаться особой настойчивостью и усидчивостью, так как «орлиный глаз» это явно не про московскую шпану. Гремящий уютный лифт-шкафчик. Коммунальная парадная с остатками былых взломанных замко́в. У растерзанного наличника любопытный орнамент из дверных звонков различных систем.
Нищебродский по очереди надавил на все кнопки. Я не был уверен в том, что хотя бы один звонок был рабочим. За дверью было глухо. Ни скрипов, ни шорохов, ни сквозняков. Осип повторил. Польза от звонков явно заблудилась в этой квартире. Костя взялся за ручку парадной и потянул на себя. Дверь зашепталась своими притёртостями и грузно отворилась вправо. Осип толкнул внутреннюю дверь от себя. Мы ступили непрошенными в тёмный мрачный коридор, захламлённый подвешенным велосипедом, детской ванночкой, стопкой лысой волговской «четырнадцатой» резины. Ряды валенок и калош упирались в круглый борт древней стиральной машины, облокотившейся о пошарпанный дубовый комод. Утончённый аромат бедности с ноткой крайней нищеты деликатно пощипывал нос.
В конце длинного коридора мерцали всполохи света, раздавалась музыка и голоса. Дискотека под 2 Unlimited на огромной кухне была в полном разгаре. Лица и фигуры краснели, желтели и зеленели в зловещих всполохах самодельной светомузыки, собранной на стартёрах от люминесцентных ламп. Пахло перегретым пластиком, по́том и алкоголем-сырцом. Я бы не сказал, что нас ждали. Но Осип не унывал. Он впёрся в комнату по соседству. Там при свечах собрались человек семь. Или шесть. Или восемь. Сложно было сказать определённо, так как людское броуновское движение не прекращалось ни на минуту. Дверь то скрипела, то захлопывалась.
Комната представляла собой квадратную светлицу с высоким протёкшим потолком и двумя вытянутыми бойницами с фрамугами, разделёнными узким простенком, на котором висела запылённая живопись в покоцанной позолоченной раме. Видимо картина не раз падала с гвоздя. Стены были оклеены некогда тёмно-зелёными обоями, которые выцвели до оглушительной серости. Только вдоль одной стены сохранился яркий аутентичный прямоугольник обоев с витиеватыми позолоченными ромбами похоже, там ещё совсем недавно стоял тот самый дубовый комод, на который мы наткнулись в коридоре. Каёмка лепнины посерела, местами осы́палась. На люстре напрочь отсутствовали плафоны, а лампы, видимо, давным-давно перегорели. Шаткость и заплёванность паркета наводила на мысль об аудитории где-нибудь в историческом здании Ломоносовского университета.
Посреди комнаты стоял массивный стол, покрытый клеёнкой с порезами, заваленный грязными чашками и вилками, пожелтевшими газетами и засаленными брошюрами, а также крошками и объедками. Огромный чёрный дог положил морду на край стола и переключал взгляд глубоких умных глаз между солирующими в застольной беседе сотрапезниками.
Моё внимание закономерно привлекла стройная девушка в винтажных вельветовых штанах клёш и чёрном джемпере. Сидела на самом кончике стула, обвив левую ногу вокруг правой. Сверкала белка́ми глаз. Накалывала на вилку солёный огурец. Улыбалась девушка как-то не по-нашему, нехарактерно обнажая зубы. Те сверкали непривычной нерусской белизной.
Осип тут же подлетел к ней.
Ким, тебе привет от Аркадия Grubianoff.
Ты знаком с Эркейди?
Да мы тут все друг друга как бы знаем. Просто собираемся разным составом, да в разных квартирах. Такая вот живая тусовка московская.
Девушка несколько раз кивнула. Прожевала огурец. Попыталась что-то сказать, но Нищебродский уже заорал:
Знакомьтесь, старики! Это Кимберли Палмер из Вирджинии. Большой человек! Распределяет гуманитарную помощь. То ли красный крест, то ли белый полумесяц. Я в этом не разбираюсь. Она сама расскажет.
Разговор склеился, несмотря на то, что никто из нашей троицы не знал английского. Костя учил в школе немецкий. Осип на вопрос, какой язык учил он, изобразил лишь неопределённый жест.
Я учился в непростой школе, пояснил он, чтобы прервать наше замешательство, с углуплённым изучением ряда предметов. А остальные предметы там и вовсе не преподавали. Три урока в день по тридцать пять минут. В такой график много знаний не впихнёшь.
Что же это за школа такая волшебная? засомневался подозрительный Костя.
Детский санаторий номер двадцать «Красная Пахра». Я прожил там почти три года.
Повезло, провёл детство на свежем воздухе, позавидовал я.
Что же касается меня самого, то я учил в школе французский. Шапочное знакомство с английским имелось на почве любительских попыток переводить со словарём тексты песен, красочно расписанные на вкладках к пластинкам. Но эти эксперименты я давно забросил, ибо познакомился на горбушке с замечательным переводчиком Пашей Качановым из Калуги. Даже если б я и продолжал самостоятельно разбирать английскую рок-поэзию, всё равно этот опыт не имел бы ничего общего с живым разговорным языком.
Зато Ким говорила по-русски. Ну, как говорила Она знала слов пятьдесят. Коверкала и переставляла ударения имён собственных. Уверяла, что окончила курсы славистов, но это вряд ли. Скорее понаблатыкалась за те несколько месяцев, что погрузилась в моноязычную русскоговорящую среду.
Она рассказала, что переехала из центра в гостиницу «Арлена́к». Вчера там в концертном холле выступала френч группа «Арт Зойд». Марвелес! А сюда, на улицу Бабило́ба её пригласили знакомые музыканты фром «Джопасве́ри», с которыми она как раз и познакомилась на вчерашнем концерте. Мы переглянулись и пожали плечами.
Трэнди-брэнди, бэлэлэйка! с упрёком воскликнула Ким и пнула Осипа локтём. Духовная pizza! Надо знать!
Мы дружно прыснули. Ким обиделась.
Если честно, я вообще не понимаю, как иностранцы учат русский язык? начал я, когда смех себя исчерпал. Попробуйте объяснить им, почему в русском языке есть «отдыхающие», но в то же время «задыхающиеся»?
Не смыкающие! с пол-оборота завёлся Осип.
Пресмыкающиеся, подтвердил Костя.
И мы заржали повторно.
В комнату ввалились патлатые дрыщи в засаленной джинсе. Один из них волочил авоську с пивом. Нищебродский вновь перевозбудился:
А вот и рок-группа «Жопа зверей» в полном составе. Бывший школьный ВИА «Красные макаки».
Поручкались. Щупальца дрыщей напоминали жабры: кожа колючая, хватка вялая.
Ручейки разговорчиков журчали, разбегались, сталкивались, перетекали от одних собеседников к другим. Глаза дога вращались между ними. Пёс сёк всё, несмотря на высокую плотность информации. Зазвенели чашки, зашипели вскрываемые бутылки. На столе под промасленной газетой «Гудок» обнаружилась практически целая тушка селёдки.
Жаль, хлеба нет, посетовал Осип.
Так вот же свежий хлеб. Позавчера был сегодняшним, вяло отозвалась малахольная дама без возраста в огромных очках, доселе ничем себя не проявлявшая. Оказалась хозяйкой комнаты. В тусне её звали «Мамой». А настоящее имя мы так и не узнали.
Жизнь налаживалась. Ким заулыбалась. Как же неестественно белы её зубы! Жирный голубь уселся на отлив за давно немытыми стёклами и враждебно нахохлился в нашу сторону.