Вместе мы стали у обочины.
Через мгновение, из-за горба, которым выгнулась тут дорога, показался ГАЗ. Спустя секунду мы рассмотрели, что это был не самосвал, а цистерна.
Повезло нам, скрестил я руки на груди.
Цистерна это, поджал губы Боевой, идет со свинофермы к станице, он цокнул языком. Не возьмет он нас на буксир.
Это еще почему? Не понял я.
Боевой удивленно посмотрел на меня.
Глава 2
Да потому что это Ванька Кашевой, вздохнул Боевой, а он с Серым водится. Ну как водится, поджал губы Боевой, только что в ножки не падает. Родственники они.
Ну и что? Вопросительно поднял я бровь.
Ты, молодой, нахмурился он, что-то совсем память растерял. Сходи в поликлинику, как вернемся. Неладное это дело.
Ты давай, Боевой, не сводя глаз с цистерны, продолжал я, не отвлекайся, рассказывай, что да как.
Это было странно. Я вернулся в прошлое, вернулся в свою собственную жизнь. Однако, шло здесь все несколько иначе, чем когда я был молод. События словно бы были другими. Скажем, никакого Серого я не помнил. Да и Ваньки Кашевого тоже. Будто бы эта линия истории немножко отличалась от той, которую прожил я. Отличалась совсем в мелочах, но все равно, нужно было держать ухо востро.
Да что рассказывать? Вздохнул он, я сам подробностей не знаю. Знаю, что ты в гараже только неделю, а сразу с Серым и поцапался. Что там у вас за ссора получилась, я и сам не помню, как-то лукаво посмотрел на меня Боевой.
Не помнишь, или влезать не хочешь?
Честно скажу, парень, что не хочу, поджал он губы, Пашка этот противный, как репей. Без мыла в задницу залезет.
Что ж. Ладно. И на том спасибо, Боевой. Ну а этот, я кивнул на цистерну, Этот остановится, сказал я и ухмыльнулся, остановится как миленький.
Это почему ж?
А пусть попробует не остановиться.
Когда машина приблизилась так, что водитель мог нас видеть, я помахал ему, свистнул. Боевой тоже принялся размахивать руками.
Стой, Кашевой! Закричал я, стой, говорю!
Однако, цистерна и не думала замедлять ход. Я увидел, водителя. Кашевой совсем не смотрел на нас. Будто и не замечал.
Говорю ж, сказал кисло Боевой, не остановится. Придется тебе пешком до станицы топать.
Я не ответил. Да и раздумывал совсем недолго. Когда до машины оставалась метров сто пятьдесят, я просто взял и вышел на проезжую часть. Встал, скрестив руки на груди.
Игорь! Ты че творишь?! Удивился Боевой.
Я не ответил. Увидел, что машина вышла на встречку, чтобы просто меня объехать. Тогда я двинулся следом. Когда Кашевой вернулся в свою полосу и принялся сигналить, я даже с места не сдвинулся. Стало понятно, что он правда и не думал о том, чтобы помочь нам с буксиром.
Те че, Землицын! Высунулся Кашевой из кабины, когда я вынудил его остановиться, Чего под колеса лезешь?!
Это был пухлощекий мужичок лет двадцати пяти. Его маленькие темные глаза сердито сверлили меня своим взглядом. Пухлые губы искривились от злости. Нос-картошка пошел складками у переносицы.
Что там стоит? Я проигнорировал его восклицания и указал на мою машину.
Чего?
Я повторять не буду.
Кашевой нахмурился и бросил взгляд на самосвал. Потом проговорил:
Ну самосвал. Ну и че?
Что ж ты делаешь? Нахмурился я, не видишь, что ли? Машина в аварию попала! Что просят тебя о помощи? Че едешь, глаза вылупил? На дороге помочь святое дело!
Мне какое дело? Сам влип, сам выкручивайся!
Что везешь? Спросил я строго.
Чего? Снова не понял Кашевой.
В цистерне, говорю, что?
Каша для свиней, сглотнул он, была. Уже нету. Потому как на ферму отвез.
Каша для свиней, значит? Сам выкручивайся, значит? Кашу возят раз в день. Че дальше делать будешь?
Он не ответил. Не выдержав моего взгляда, отвел маленькие глазки.
Ничего ты не будешь делать, сказал я, в гараже сидеть, или на складе с мужиками водку пить. Мужики от тебя не убегут никуда. А на буксир нам надо. Срочно в гараж надо. Мы за запчастями едем. А там даже не знает никто, что мы поломались.
Глазки Кашевого растерянно забегали. Потом, внезапно, он улыбнулся, видимо, найдя отмазку.
А трос у тебя есть? Я свой в гараже забыл.
Брешет, зараза. Ну да ладно. Пусть и дальше брешет.
Боевой, крикнул я, будь другом, достань в ящике трос!
Боевой кивнул и торопливо побежал к кабине.
Что ж ты Боевого гоняешь? Засопел Кашевой гневно, он, чай, не мальчик уже, в кабину да из кабины по сто раз прыгать.
Боевой еще мужик хоть куда, сказал я, а я лучше тут постою. Что б ты по газам не дал.
Вот он! Трос-то! Вернулся Боевой со стальным многожильным тросом в руках.
Кашевой вздохнул.
Ладно. Возьму вас на буксир, недовольно просипел он, Цепляйтесь, давайте
Когда он на своей цистерне примостился перед нашим газиком и мы закрепили трос, Кашевой приблизился ко мне.
Игорь, можно тебя на два слова? Спросил он тихо.
Ну?
Ты Пашке Серому не говори, что я тебя подбросил до гаража. Щас-то там пусто почти. Все по рейсам разъехались. Сам он укатил в Новороссийск за цементом. Если узнает, что я тебе помог, то разозлится как черт, он потер щеку, я так-то не против был бы тебя подкинуть, но Пашка сам понимаешь
Спрашивать, что ж у нас там с Пашкой Серым за конфликт, и кто он вообще такой, я не стал. Пришлось бы еще и с Кашевым про память объясняться. А мне этого еще не хватало.
Хорошо, только и ответил я.
Я снял карданный вал, чтобы машину можно было тащить на буксире. Вместе мы загрузили его в кузов. Когда мы закрепили трос, Боевой разместился в кабине цистерны, вместе с Кашевым. Я же занял свое место в газоне. Двигатель зарычал, и мы тронулись. Под колесами захрустел гравий обочины. Машины медленно пошли в сторону станицы Красной.
Сидя за рулем "Газона", я помнил, что еще до моего прихода в бригаду, эта машина отходила не один километр. Исправно отслужила не одну уборочную страду. Удачно провела не один рейс.
Ну что ж. Машины устают и ломаются. На то они и машины. А люди люди могут выдержать многое. И если хозяин свою машину бережет, если относится к ней, как к живому существу, она и старая, ездить будет резво и дело свое делать. Вот эту истину я и усвоил, проработав шофером долгие годы.
Я сидел в кабине и контролировал буксируемый самосвал: где надо подрулю, где надо, приторможу, чтобы не протаранить носом овальный зад цистерны.
Когда дорога шла ровно, и не требовалось напрягать внимания, я оглядываться по сторонам. Это было просто невероятно! Все было таким знакомым, и будто бы одновременно новым. Потом я подумал, что просто смотрю на это все новыми глазами. Молодыми глазами.
Мы ехали вдоль зеленой посадки. Слева же колосилось золотое море озимой пшеницы.
Скоро комбайнеры на своих красношкурых Нивах выйдут в поле, чтобы собрать всю эту красоту, которую люди сеяли и выращивали, чтобы другие могли есть горячий хлеб.
А мы, шоферы, будем дежурить в период жатвы. Стоять в полях, бдительно следя за тем, когда наполнится бункер очередного комбайна. А потом на мехток, чтобы сгрузить зерно.
Уборочная страда тяжелое, но удивительное время. Забавно, но тогда, в молодости, оно не казалось мне удивительным. Теперь же, я хотел еще раз поучаствовать в этом действе. Чудесно, когда из жизненных проблем у тебя только одна: завершить отписанный тебе путевым листом рейс.
Машины свернули и пошли по широкой грунтовке. Гравий затрещал под могучими колесами газонов. Очень быстро просторные поля, что были в этом месте, сменились небольшими мазаными хатками на кубанский манер.
Когда машины пересекли асфальтированную улицу Октябрьскую и въехали на широкую Ленина, то мазанки сменились крепкими кирпичными казачками. Потом пошли высоконький новые кирпичные дома с цветастыми коньками и шиферными крышами.
Машины ехали по улицам, а я рассматривал простые крестьянские дворы, которые составляли основу станицы. Да. Здесь жили крестьяне. Рабочие люди, что всю жизнь общались с землей на ты. Простые нравы, простые мысли. Как же мне этого не хватало в прошлой жизни.