Матерь глазам своим не поверила ожидала, что я ей обычный букет цветов притащу из гаража. Полки эти ее прям в восторг привели, хотя это вообще-то просто деревяшки да дюбеля, но я все же хорошо постарался, пока делал. Разжился классными длинномерами, оставшимися от церковных скамеек у Мурта в сарае. Мы со Скоком вынесли старые полки, пока Матерь спала, и поставили эти. Я даже сфоткал, как оно все было, чтоб расставить все в точности по местам.
Пацаны прислали из Австралии бутылку шампанского и кенгуровые какашки. Какашки оказались шоколадом, но Матерь похохотала нормально так с этого дела. Прилетела очередная открытка от Мосси фото его самого на рыболовном траулере и чумовой стишок собственного сочинения. С марками из Марокко. Бородища у него как у чувака из Аль-Каиды. Матерь все ждет увидеть его в новостях из Сирии или Ирака, но этот идиёт может запросто тусоваться с отцами Святого Духа в Килтегане[32].
Вы в порядке? спрашивает Джун. У вас вид уставший.
Говорю, у меня голова забита всяким, бормочу, дескать, ночью был несчастный случай.
В больницу мотались? спрашивает, вид у нее озабоченный.
Не. Ни за что не буду я вдаваться в эту херню про Берни. С другом. Оказалось, ничего страшного.
Вместо того чтобы гнуть эту линию дальше, я ляпаю:
А подруга ваша не здесь?
Что? спрашивает она.
Та, другая женщина. Ваша приходится еще раз это произнести, ваша подруга.
Как-как? говорит она и смотрит на пацана, будто это все его проделки. Тот театрально пожимает плечами.
Вчерашняя.
Марисса?
Я не уловил ее имени.
Мы вместе работаем. В детском проекте на Баррак-стрит.
Не понял.
Живые дети. Я работаю с подростками.
Чесотка, вши, куча малышни. Теперь мне все ясно это новое место для малолеток с херовым детством. Хеннесси вот только что про это говорил на работе что у Каролин Райлли пацан посещает какое-то место на Баррак-стрит, чтоб голову на место поставить ему после того, как папаша его сдернул с мамашиной сестрицей. Малец с катушек слетел напрочь уехал на газонокосилке на парковку перед Лидлом. Чуть ноги какой-то старушке не оторвал, завалил ей тележку у столбиков. Хеннесси гонками с перегрузом увлекается, рядом с парком Гоуран, так он наткнулся там на эту команду с целым выводком детворы. Какой от этого прок, спрашиваю. Нам давали по башке и выгоняли дрова рубить на неделю. А Скок говорит, мать жрет снотворное и в отключке с утра до ночи. Сказал, что ребенок, считай, сам себя растит с восьми лет. Пусть спустит пар на гонках, говорит, все лучше, чем петарды в почтовые ящики запихивать.
Короче, Джун, может, пришлось в колледже учиться для такой работы, и я поэтому до нее не дотягиваю, автоматом. Не могу придумать, что б такого сказать. А потому говорю:
Вы на гонки с перегрузом ходите? С ними?
Что? Они с малявкой таращатся на меня так, будто у меня шарики за ролики заехали прямо при них.
Малец корчит рожу и повторяет слово гоооонки врастяг, будто оно иностранное.
Я закончил, говорю. Теперь у него все в ажуре должно быть.
Оба быстренько двигают на выход. У двери она лезет в сумочку.
Ну спасибо, говорит и сует мне десятку.
Ага. Увидимся как-нибудь.
У меня пятерка была заготовлена на тот случай, если б не сработало.
Милости прошу, тащите его обратно, если что-то не устроит.
Пацан уже за калиткой, орет на компашку, которая гоняет в футбол на выпасе.
Шучу, Фрэнк. Увидимся.
Отворачивается, собирается уходить, я расслабляюсь. На нее проще смотреть, когда она не лицом ко мне. За калиткой оборачивается и видит, что я на нее пялюсь.
Ушли. Остаюсь у дверей еще на минуту. Сад смотрится отлично. У Матери тут прорва цветов, она их насадила несколько лет назад, и они теперь прут как бешеные. В солнечный день прям сверкают, белые и золотые. Чуть ли не гипноз наводят.
Есть что-то в таких вот летних днях все такое яркое, пахнет травой, дети носятся на скутерах и великах, все из себя хозяева жизни, будто лето вообще для них придумали. Меня от всего этого прет, но тут опять у меня в голове начинает заколачивать по-жуткому мешок молотков. Слишком много вверх-вниз за сутки, да еще и похмелюга.
Закинувшись тарелкой жратвы, возвращаюсь в гостиную с двухлитровкой колы, задергиваю шторки от солнца и усаживаюсь тупить в вечерний телик с канала на канал.
Возвращение Бати
В день после сеанса, когда я весь в лоскуты, лучше всего плюхнуться в Батино старое кресло и пялиться в ящик. Переключаюсь между какой-то документалкой про рэп в Майами и пятьюдесятью самыми смешными случаями в футболе, которые я уже сто раз видел. Но как-то радует смотреть, как какой-нибудь футболист-мультимиллионер путается в собственных ногах или как у него резинка на трусах лопается.
Я, кажись, отрубился, потому что очухиваюсь и вижу, что Берни забрал у меня пульт и сидит теперь на диване с коробкой Героев[33] и пакетом тортилий. С забинтованным запястьем ему чуток неудобно.
Порядок, бро? он мне.
Тебе кто шоколадки дал?
Сам себе. Любовь к себе, чувак, вот как это называется.
Мудозвон это еще называется.
Спецпредложение это было на самом деле. Матерь притащила в дом три коробки, по одной на каждого. Держи, кидает мне пакет тортилий, судя по твоему виду, тебе надо.
Я наворачиваю чипсы эти, а Берни перескакивает с канала на канал. По крайней мере половина передач, которые он заценивает, мне нафиг не уперлись. Но никаких сил спорить с этим задротом у меня нет.
Кино посмотрим? он мне. Вроде пришел в себя, держится так, будто у нас все нормально.
Только не всякое тупое фуфло, говорю. И никакой иностранщины.
Он выбирает старую комедию, которую мы смотрели сто раз, Тропик грома[34]. Красота.
Бывает такое, когда похмелье потихоньку отпускает, но я и близко не в себе, мне это ощущение нравится. Я совершенно чумной, не могу сосредоточиться толком ни на чем дольше минуты, и в этом облегчение. Сегодня я с Джун ничего толкового не смог, но сил циклиться на этом у меня никаких.
Первая коробка шоколадок улетает у нас только в путь, мы спорим, кому идти в кухню за второй, и тут Берни заявляет с бухты-барахты:
С чем тот пацан-то приходил?
Я знал, что он там наверху у себя подслушивает.
Лишай. Убрали.
Лишай. И, конечно, бородавки. Какие-нибудь признаки развития по части дара?
В смысле?
Ну, заводит он, Батя уже давно бородавки позади оставил, когда ему было сколько? Десять? Одиннадцать? Перешел на язвы, опухоли и всякое прочее.
Я вообще-то подумываю и за подошвенные бородавки взяться, говорю ему. У разных людей по-разному.
При чем тут люди, бро. Я про сыновей, седьмых сыновей.
Ты о чем вообще? Я и есть седьмой сын.
Ты, без вопросов, полноправный сын. Вопрос насчет седьмого.
Лоренс, Пат, Мик, Сенан, Мосси, перечисляю. Пять. Ты шестой, а через четыре минуты я. Седьмой.
Поехавшие кукухи у него давно любимые птицы, что да, то да, но Берни обычно рассуждает вменяемо. А тут вдруг делается весь такой загадочный, подбирает ноги под себя и давай петь высоко так:
Твоя я сестричка, а ты мой[35]
Только ты мне не сестричка, говорю.
Штука в том, что, независимо от того, кто об этом знает, я тебе она. А ты при этом возвращаешься на позицию шестого сына.
Я гляжу на него, он глядит на меня. Люди в свое время отличить нас друг от друга не могли, когда мы были маленькие, вечно путали стрижки одинаковые и все такое. И мне трудно смотреть, как версия меня самого смотрит на меня самого, и понимать, что он не считает даже, что он это он. Очень, нахер, глючно.
Но вы заблуждаетесь, инспектор Морс[36], говорю. Как же, если я не седьмой сын, мне удается показывать дар? Вы разве не видели лав[37] Джеймза Макхью две недели назад? Бугристая жаба. Через три дня рука невинной девы.
Берни что-то мастерит из шоколадной обертки складывает фиготень типа птички.