— Понимаю, миссис Эрвин.
— Да… Вижу. Странно. Вы мне уже нравитесь, хотя сколько я вас знаю? Вы действительно понимаете. То есть на самом деле.
Лиз Эрвин робко тронула Холлинана за рукав:
— Сразу видно, вы не судите меня, как другие. Я ведь не такая стерва, правда? Просто мне все надоело, мистер Холлинан!
— Скука — тяжкое проклятие, я согласен.
— Точно! А от Лесли никакого толку: читает свои газеты и говорит по телефону с брокерами. Поверьте, я просто ничего не могу с собой поделать!.. Подождите, — сказала Лиз, оглядываясь. — Сейчас они начнут нас обсуждать, мистер Холлинан. Стоит мне с кем-то заговорить, они уже шепчутся. Но я хочу — пообещайте мне, пожалуйста…
— Если это в моих силах.
— Давайте как-нибудь встретимся. На днях. Я хочу поговорить… Господи! Как я хочу поговорить с кем-то, кто понимает, почему я такая. Обещаете?
— Разумеется, миссис Эрвин. Думаю, скоро.
Холлинан бережно взял руку, цеплявшуюся за его рукав, и подержал немного. Улыбка Лиз просияла надеждой. Холлинан ответил кивком.
— Мне пора поговорить с другими гостями. Рад был встретить вас, миссис Эрвин.
Глядя вслед неторопливо удаляющемуся Холлинану, Лиз вернула декольте на прежнее место.
По крайней мере, начиная с сегодняшнего дня в нашем городе есть один порядочный мужчина. Лиз перевела дыхание. Надо же, бывают такие. Добрый, правильный, все понимает. Именно в понимании она так отчаянно нуждается. Интересно, удастся ли ей нанести визит в Мелон-хилл завтра, после обеда? Не провоцируя скандала?
Обернувшись, Лиз поймала взгляд остролицего Айкена Мюра, смотревшего со значением. Сегодня Мюру не повезло: в ответ он получил лишь безмолвный холодный отказ.
Мистер Холлинан подходил к одному, к другому — и понемногу вечеринка приобрела особенное лицо, складываясь в деликатную мозаику. К тому времени как час коктейлей закончился и подошло время обеда, гостиную оплела сложная паутина мыслей, вопросов и ответов.
Не обращая внимания на коктейли, Холлинан переходил от одного гражданина Нью-Брюстера к другому, обмениваясь парой слов, узнавая нечто сокровенное о каждом, улыбаясь вежливо и благожелательно. Когда он откланивался, и не раньше, до гостя доходило, что мистер Холлинан, в сущности, сказал очень немного. Притом немногих этих слот хватало, чтобы на сердце потеплело и пришло чувство уверенной успокоенности.
Таким образом, пока мистер Холлинан узнавал от Марты Уэйд, как ее лишает жизненных сил интеллектуальное превосходство мужа и как она боится его презрения, Лиз Эрвин успела рассказать Дадли Хейру, насколько мистер Холлинан добр и как он все понимает. Хейр, который, по общему мнению, ни о ком никогда хорошо не отзывался, спорить не стал.
Немного позднее мистер Холлинан осторожно, как занозу, извлек из Лесли Эрвина часть боли, причиненной тому бесчисленными изменами жены; тогда же Марта Уэйд сказала Лиз Эрвин: «Он так участлив — да он почти святой».
Пока невысокий и незаметный Гарольд Дьюитг рассказывал, как боится за своего безответного девятилетнего сына Ленин («Вдруг мальчик не совсем нормален?»), Лесли Эрвин с торжествующей улыбкой говорил Дэйзи Монкриф:
— Он, наверное, психоаналитик. Он так умеет говорить с людьми! За две минуты я рассказал про все мои беды. Мало того — мне сейчас гораздо лучше.
— Прекрасно вас понимаю, — кивнула миссис Монкриф. — Когда сегодня утром я зашла пригласить его на вечеринку, мы немного поговорили на веранде…
— Если он действительно психоаналитик, для него здесь непочатый край работы. Есть у нас хоть один человек, который не держал бы скелета в буфете? Вот Хейр: язва у него — от счастья? Или Марта Уэйд, жалкая дура, — вышла за профессора Колумбийского университета. А он не знает, о чем с ней говорить… У моей Лиз тоже беспорядок в душе…
— У нас у всех есть проблемы, — вздохнула миссис Монкриф. — Но знаете, мне после разговора с мистером Холлинаном стало лучше. Гораздо лучше!
Мистер Холлинан разговаривал с Подом Джембеллом, архитектором. У Джембелла молодая красивая жена медленно умирала в спрингфилдовском госпитале от рака. Миссис Монкриф нетрудно было догадаться, о чем они разговаривают.
Вернее сказать, что говорит Джембелл. Мистер Холлинан, как уже знала хозяйка вечеринки, весьма немногословен. Зато как он умеет слушать!
По всему телу миссис Монкриф разливалось тепло, и виной тому были не только коктейли. Хорошо, что в Нью-Брюстере теперь есть мистер Холлинан. Сосед с таким чувством такта, достоинством и золотым сердцем наверняка пригодится.
На следующее утро Лиз Эрвин проснулась одна в постели, чего после вечеринок обыкновенно не случалось. Ей было лучше, чем обычно, но не так покойно, как вчера.
Надо поговорить с мистером Холлинаном.
Вчера ей сделали три нескромных предложения: два в виде намеков, одно в открытую. Лиз вернулась домой и даже не стала грубить мужу. Лесли, в свою очередь, был вежлив, что делало вечер из ряда вон выходящим.
— Этот Холлинан — парень, каких мало, — сказал Лесли.
— Ты тоже с ним говорил?
— Да. Знаешь, чего только я ему не рассказал. Но чувствую себя гораздо лучше.
— Очень странно. Мне тоже стало так легко… Но он странный, очень странный, правда? Ходит, ходит и у каждого собирает боль. Да за вчерашний вечер он принял на себя половину всех неврозов Нью-Брюстера!
— Непохоже, чтобы это ему как-то вредило. Чем больше он ходил, тем бодрей и веселей становился. А про нас — что и говорить… Ты, Лиз, выглядишь спокойной, почти счастливой.
— Я и есть спокойная. Будто из меня всю гадость вычистили.
Проснувшись на следующее утро, Лиз все еще чувствовала себя неплохо. В спальне больше никого не было: Лесли давно уехал на работу. Нет, ей необходимо поговорить с Холлинаном еще раз: она так и не избавилась от всей тяжести. Остаток яда еще гнездился в душе: холодный тяжелый сгусток. Ничего, Дэвис Холлинан растопит его своим теплом.
Одевшись и торопливо сварив кофе, Лиз вышла на улицу. Коппербич-роуд, дом Монкрифов — там, наверное, сейчас вытряхивают пепельницы Дэйзи и ее чванливый муж Фред, — поворот на Мелон-хилл, и вот он, двухэтажный домик на вершине пологого холма.
Когда мистер Холлинан открыл дверь, на нем был синий халат в клеточку. Глаза припухли, на подбородке щетина — некоторые так с похмелья выглядят.
— Миссис Эрвин?
— Доброе утро, мистер Холлинан. Вот, пришла к вам… Надеюсь… То есть я не хотела беспокоить…
— Ничего страшного, миссис Эрвин. Совершенно не о чем беспокоиться. Боюсь только, я вчера сильно устал и толку от меня будет немного.
— Вы тогда… Вы хотели поговорить со мной сегодня. У меня столько всего накопилось!
По лицу Холлинана промелькнула какая-то тень. Укол боли? Страха?
— Нет, — сказал он торопливо. — Не сейчас. Сегодня мне надо отдохнуть. Давайте в среду, не возражаете?
— Нисколько, мистер Холлинан. Я и не думала вас беспокоить…
«Ему вчера наших бед досталось слишком много. Он ими пропитался, как губка, — сегодня время их переваривать?»
Смахнув непрошеную слезу, миссис Эрвин заторопилась домой. Что за глупые мысли?
Прохладный октябрьский ветерок покусывал лицо.
Таким образом, в Нью-Брюстере установился новый порядок жизни. Вплоть до своей кончины, случившейся через шесть недель, мистер Холлинан, всегда безупречно одетый, присутствовал на любом сколько-нибудь значительном собрании горожан, сверкая бодрой улыбкой. Каждый раз с необыкновенным искусством он извлекал на поверхность несбывшиеся надежды и темные ужасы, накопившиеся в душе ближнего.
Каждый раз на следующий день он отклонял любые приглашения — вежливо, но твердо. Чем он занимался в такие дни у себя дома на Мелон-хилл, было неведомо.
С течением времени многие осознали: в сущности, о мистере Холлинане никто ничего сказать не может. Мистер же Холлинан знает все. Ему известно об одной ночи супружеской неверности, память о которой до сих пор терзает Дэйзи Монкриф; он знает, из-за чего у Дадли болит желудок и почему сверкают завистью глаза Марты Уэйд; отчего так одинока Лиз Эрвин и как страдает от ее неверности муж; он знает это и многое-многое другое — о нем же не известно ничего, кроме имени.