За дочерей шкуру с тебя спущу, Алина. С тебя и со всей твоей семьи. С них начнем. Будешь смотреть, как они умирают. Или, Бездна в его глазах превратилась в тысячи лезвий, которые резали в кровь, сама ответишь за все. За свою непокорность. За дерзость. За то, что провела ночь с Богданом. Выбирай.
Какой тут может быть выбор?
Отвечу сама, произнесла тихо.
Ноздри Михаила хищно шевельнулись. С каждым мгновением он все больше напоминал мне зверя. Я никогда не видела тварей Бездны, но сейчас мне показалось, что передо мной одна из них. Только в человеческом обличии, которое вот-вот упадет к его ногам, как раскроенная острыми ножницами ткань.
Снимай свои тряпки, процедил он. Все. И иди к столу.
Если бы я раздевалась у себя в комнате, наверное, избавление от мокрой тяжелой ткани мне бы принесло облегчение. Но сейчас кожа покрылась мурашками, стоило мне только выпутаться из рукавов и из лифа. Не говоря уже о том, что, когда оба платья и нижнее, и верхнее, упали к моим ногам, по телу прошла дрожь.
Я приблизилась к столу, не оборачиваясь. Мне хватало хлестких плетей взгляда, скользящих по обнаженной коже, пока я шла.
Локти на стол, последовал очередной приказ.
Я и без того чувствовала себя уязвимой, но, подчинившись, оказалась в совершенно открытой, беззащитной, унизительной позе, от которой все внутри сжалось. Я вздрогнула, когда ладонь Верховного легла на мою шею, прошлась вдоль позвоночника, надавив на поясницу и заставляя прогнуться еще сильнее. Потом раздался какой-то хруст и следующий приказ:
Считай удары и после каждого говори: Я ваша собственность. Пропустишь хоть один, отправлю за твоей семьей. Ты меня поняла?
Ответить я не успела, потому что уже в следующий миг воздух вспорол режущий свист, а поясницу и ягодицы опалила жесткая кожа форменного ремня.
Это было так больно, что я едва удержалась, чтобы не закричать. Больно, а еще обидно: во-первых, папа и мама никогда не поднимали на нас руку, даже когда мы баловались, а во-вторых потому что я вытащила его дочь из воды. Спасла ей жизнь. И от этого хотелось глупо, по-детски разреветься. Вот только слезами тут не поможешь, поэтому я подавила рвущийся из груди крик и выдохнула:
Один. Я ваша собственность.
От такого признания просто перекорежило бы, но следующий удар снова опалил кожу болью, выключая все мысли.
Два. Я ваша собственность.
От третьего показалось, что меня бьют чем-то раскаленным.
Три. Я ваша собственность. Голос сорвался, я судорожно втянула воздух и вцепилась зубами в руку на четвертом. Михаил явно не жадничал и бил в полную силу.
Че тыре. Я ваша собственность.
От следующего я дернулась всем телом, снова впиваясь в кожу зубами. Не хочу кричать! Не буду! Не доставлю ему такого удовольствия.
Пять, выдохнула через сжатые зубы. Я ваша собственность.
Новый хлесткий удар пришелся по пылающим ягодицам, и я прокусила руку до крови.
Шесть, произнесла, чуть не подавившись словом. Я ваша собственность.
Дальше удары сыпались один за другим, я только успевала считать, и в голове крутилась всего одна мысль: только бы не пропустить, потому что подставить под такое свою семью я не имела права. На этом и держалась, иначе, наверное, уже давно просто кричала бы и билась на этом столе, пытаясь вырваться. А так только рвано считала удары и на тридцатом, когда пряжка ремня звякнула об пол, меня уже просто трясло. Как в ознобе, когда-то в детстве я сильно заболела, у меня был жар, и вот так же меня колотило от него. Сейчас тоже зуб на зуб не попадал, кажется, я прокусила не только руку, но и губы. Несколько раз. Спина, ягодицы, бедра словно горели непроходящим огнем, а когда Михаил рывком дернул меня за волосы, а после швырнул на стол, на спину, я все-таки закричала.
Из глаз брызнули слезы, показалось, что я упала в котел к Низшему.
Ладонь Михаила легла на мою шею раньше, чем я попыталась бы приподняться. В глазах все плыло, но даже сквозь слезы и это полузабытье я видела хищное выражение его лица. Раздражение. Словно его бесил сам факт моего существования, словно он меня ненавидел просто потому, что я посмела ему отказать. Но ведь у него таких как я было море, наверняка, и каждая была готова на все
Молчишь? процедил он, вглядываясь в мое лицо в поисках вообще непонятно чего. Ничего, Алина. Сейчас будешь кричать. Для меня.
Одна ладонь так и осталась на моей шее, другая скользнула по телу, накрыла грудь, выкручивая сосок до боли. Я дернулась, выгнулась и вскрикнула, сильнее впечатавшись ягодицами в поверхность стола. В глазах Михаила мелькнуло что-то совсем дикое, звериное, первобытное. Ладонь скользнула ниже, между разведенных бедер, пальцы накрыли нежные складки. От этого прикосновения я дернулась с такой же силой, как от предыдущего, судорожно вздохнула.
Не нравится? усмехнулся Верховный. Ничего, понравится, а не понравится отправлю за твоей семьей. Ты меня слышишь?
Нет, нет, только не это. Пожалуйста, нет
Пожалуйста, выдохнула я, насколько хватило сил и воздуха. Не надо
Пожалуйста? жестко произнес он. Пожалуйста надо было говорить вчера вечером, Алина. Стоя передо мной на коленях. Или сегодня, когда я за тобой послал. Сейчас уже поздно. Или ты думала, что можешь безнаказанно отказать мне и раздвинуть ноги перед моим племянником?
Ладонь, затянутая в перчатку, грубо двигалась между моих бедер. От боли, слез и нехватки воздуха перед глазами то и дело темнело, я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание, и что тогда?
Весь день над тобой точно стоять не буду, девка, процедил Верховный. Или ты сейчас сделаешь то, что я тебе приказал, или увидишь, как все твои получат по сто плетей.
Сделать, что он сказал как сделать, что он сказал, если от самой мысли о его прикосновениях воротит, а тело словно само все превратилось в огонь? Перчатка задвигалась быстрее, и я зажмурилась.
Глаза не закрывай. Смотри на меня! последовало очередное.
Я разомкнула веки, мигом слипшиеся от слез ресницы дрожали, превращая лицо Михаила в какой-то смазанный фон. Это неважно, Алина, это все неважно, главное дать ему то, что он хочет, пусть хоть даже убьет, но отец, брат и сестра их он не тронет, они ему попросту не нужны. Никогда не были нужны. Сейчас ему нужно твое унижение, нужно
Я вдруг представила Богдана. Сквозь расплывающиеся слезы сделать это получилось легко. Пусть даже это было гадко, бесстыдно, невыносимо, но это было единственное, что я могла сделать. И тело внезапно откликнулось на грубую ласку самым чувственным образом. Он мог бы ласкать меня так, и мог бы делать это так же грубо. Жестко. Жестоко. Он ведь тоже бестиар
На этой мысли с губ сорвался рваный вздох. Перчатка внезапно скользнула, едва не сорвавшись, между раскрытых, болезненно натертых лепестков.