Лисапед? Моего брата. А тебе лисапед нужен? Бери. Только чтоб не потерял. К вечеру приходи к Днепру, он здесь рядом, сто метров пройти по нагретой за день земле. Покатаешь меня на лисапеде? Если покатаешь, я тебя буду долго целовать, я люблю целоваться.
А где все остальные?
Отец с матерью на работу пошли, а старший брат рыбу вялит на берегу Днепра. Это он на зиму заготовляет, а то зимой кушать нечего, понял? Знаешь, какая вкусная вяленая рыба? Приходи, попробуешь.
А в какой класс ты ходишь?
Восьмой окончила, возможно, пойду в девятый.
Спасибо за угощение.
Витя выпил кружку молока и съел хлеб домашней выпечки. Хлеб оказался вкусным, но абрикосы, крупные, величиной с кулак, мясистые, были еще вкуснее. Завтрак получился на славу.
Солнце начало припекать, поднимаясь по куполу безоблачного неба. Становилось жарко. Алла в легком платьице выше круглых колен направилась к Днепру, а Витя остался около пустого, не закрытого на замок домика, побрился, умылся, причесался и стал разглядывать чужой велосипед.
3
Маленький домик-курятник деда Афанасия на небольшом пригорке был, пожалуй, единственным строением, имеющим жалкий пролетарский вид. Остальные дома, крытые жестью, кое-где рубероидом и даже соломой, выглядели сносно, если не сказать прилично, с большими крашеными окнами и стенами и чистыми дворами. Это была окраина большого города, где ковалась оборона страны. Каждая улица носила название, как правило, Ильича, была пыльная, не покрытая асфальтом и могла дымить при небольшом ветерке. Это от нехватки дождя.
У каждого дома Витя останавливался и, нажимая на кнопку звонка, спрашивал:
Не сдаете ли комнату или просто койку?
Домохозяйка пристально всматривалась в незнакомца и не моргнув глазом, то ли в шутку, то ли всерьез спрашивала:
Женат?
Никак нет, отвечал незнакомец.
Мы вообще-то не сдаем. Вот если только будешь зятем, тогда другое дело.
На ком жениться, на вас или на вашей дочке? шутил Витя.
У меня дочь на выданье, а у самой муж, слава богу. И хороший муж.
Согласен жениться, но только временно, шутил Витя и направлялся к другому дому.
Около тридцати домов он обошел, беспокоил хозяек, и везде был отказ в форме шутки, и калитка тут же перед носом у просителя закрывалась. Витя проехал несколько кварталов и притормозил у одного дома, заметив, что хозяин пожилого возраста, очевидно пенсионер, сидит на прилавке во дворе и клюет носом. Мухи облюбовали его лысину, она не только блестела, но и была горячей от солнца.
«Экий симпатичный старикашка, уж с ним-то я точно найду общий язык», подумал Витя, притормаживая у калитки и нажимая на кнопку звонка.
Здравствуйте! Извините, пожалуйста. Я хотел бы спросить, не сдаете ли, случайно, одно койко-место?
Лысина получила еще один шлепок ладонью, но мухи успели разлететься в разные стороны. Потеряв надежду расправиться хотя бы с одной мухой, старик поднял голову и уставился на незнакомца:
А шут его знает, подумать надоть. Сколько платить будешь в месяц?
Сто рублей. По-моему, это цена стандартная, сказал Витя, входя во двор.
Садись, побалакаем, предложил хозяин. Оно бы, конечно, не мешало: пенсия у меня небольшая, работать уже не могу, а идти сторожем далеко добираться. Может, мы и поладим. Ты мне сразу пондравился. Там, глядишь, племяха подрастет, зятем станешь. Этот дом наш целиком. Во второй половине никто не живеть. Скажи, добрый молодец, откуда ты приехал?
С далекого запада, сказал Витя.
Лицо хозяина помрачнело, глаза налились злостью, худые пальцы сжались в крепкие кулаки.
Так ты, значит, бандер? Нет, тогда мы не договоримся. Нет-нет, у меня ничего не сдается. Западники плохие люди. Они наших восточных парней считают за москалей, своих заклятых врагов. И потом, они против соцьялизьмы. К Западу тяготеете вы, к мериканскому имперьялизму. Лезете к нам, как тараканы
Чем западники провинились перед вами лично?
Ничем.
Вас обидел кто?
Нет.
Чем они вас так напугали, оружием?
Та ни.
Кошелек у вас отобрали?
Та ни.
Кто-нибудь из них оскорбил вас или ограбил?
Такого не було. Я один раз отдыхал в Моршине, это недалеко от Львова.
Ну и что?
Так, не понравились они мне: никто из них перед памятником Ленину не останавливается, никто ни разу цветы к подножью не принес. Не любят западники соцьялизьм, и все тут. И нас, восточных, не любят. Да и люди о них плохо говорят.
Как же можно охаивать своих братьев по крови, ведь все хохлы, что восточные, что западные, все братья. Может, кому-то выгодно, чтоб восточные украинцы косо смотрели на западных и наоборот, вы не задумывались над этим?
А зачем я буду думать, пусть думает партия и ее ЦК. Хрящёв пущай думаеть об этом, а я что знаю, то и говорю: партия сказала, газета написала, значит, так оно и есть. Бывай, парень, больше балакать нет смысла. Фатиру я не сдаю и даже не подумаю, это я так, сперва пошутил немного. Опосля шутки докатился до идеологии, а идеология, брат, это такая штука Нет, нет, лучше нет. Бывай, паря.
Витя сел на велосипед и поехал дальше. Мелкие частицы пыли висели в воздухе. Стоило подуть небольшому ветерку, и пыль столбом.
Поздно вечером он вернулся к чужой халупе ни с чем. Поев абрикосов с хлебом, ушел к Днепру. Там была вся семья деда Афанасия. Старший сын вялил рыбу. Когда стемнело, все встали и ушли. Алла осталась. Она лежала на горячем песке в одежде, едва прикрывающей ее потайные места.
Иди ко мне, сказала она, когда все ушли.
Витя уселся рядом.
Пойдем купаться? Снимай с себя все.
Ты что, Алла?
Глупый. Здесь никого нет, только мы вдвоем. Ты меня боишься?
Нет, не боюсь. Но если мы оба разденемся, я тебе сделаю ребенка. У тебя начнет расти животик, что ты тогда делать будешь? Кроме того, ты несовершеннолетняя. Если я тебя сделаю женщиной, меня могут судить.
Разве? А я не знала. Ну, тогда давай целоваться, сказала она, схватила Витю за руку, потянула на себя и впилась в него губами. Ой, как сладко! Давай целоваться до самого утра!
До утра нельзя. Мать начнет беспокоиться, сюда может прийти, скажет: «Приютили, а он девочку совращает», сказал Витя, вставая.
Алла поднялась молча, не выпускала руку своего кавалера, к которому теперь прилипла как банный лист, всю дорогу щебетала, а ночью, когда все заснули, пришла к Вите в солому, под абрикосовое дерево, чтоб целоваться.
А я знаю, как это делается, сказала она так, будто речь шла о том, сколько стоит буханка хлеба.
Ты что, уже пробовала?
Нет, но я видела, как это папа делал с мамой. Комнатка у нас маленькая, народу много, не скроешься, так что все слышно, а когда луна светит в окошко, и видно. А когда папка приходит выпимши, так и вовсе не стесняется. «Отвернитесь, говорит, и глаза закройте». Ну, мы вроде глаза закрываем, но это только так, для виду. Мне и самой хотелось бы так делать. И сейчас хочется. Давай попробуем, а? Или я тебе не нравлюсь?
Нравишься. Только мне ничего не хочется. У меня такое состояние: палец мне режь не почувствую. Давай отложим это опробование на следующий раз. Мне завтра вставать очень рано, искать работу, квартиру. Мне жить негде.
А ты у нас живи.
Здесь, под деревом?
Пока здесь. Я буду тебя согревать. Папка возьмет тебя на работу. Потом построим себе домик и будем жить.
Где папа работает?
Грузчиком в порту.
А у тебя пушок там есть?
Есть. Хочешь, можешь пощупать, я разрешаю.
Раздвинь ножки, невеста.
Витя запустил руку под поросший еще негустой порослью бугорок. Алла замерла от удовольствия.
Хорошо тебе?
Мне дурно, сказала она. Мне так хорошо, что я дурею.
Алла стала расстегивать ремень на брюках Вити.
А вот этого не стоит делать, сказал Витя, хватая ее за руку. Мы можем натворить тут такого, что даже твои родители не разберутся. Иди-ка ложись спать.
Сейчас иду. Я уже взрослая, правда, ты не думай. Я все могу делать, как мамка, и хочу жить самостоятельно, чтоб не зависеть от них. Как старшая сестра Женя. У нее женихи есть. Может, замуж кто позовет: коммунизм вместе начнут строить, детей воспитывать. Это так интересно, не то что я тут, лишний человек. Мамка говорит: «Давай подрастай, может, кто заберет тебя от нас. Вишь, как нас много, а жилье маленькое, на ночь расположиться негде». Выходит, я как бы лишняя. Тогда зачем меня произвели на свет? Как ты думаешь, правильно ли я рассуждаю?