Поезд тарахтел по рельсам, все дальше забираясь на север. Ночь за окном была невиданной черноты только снежная равнины и сопки белели, и о стекло разбивались крупные жесткие снежинки.
Наташа все-таки заснула. И ей приснилась камера в Печатниках, "волчок" на двери, глазок видеокамеры. И вопль надзирательницы Риты за дверью: "Навицкая, подъем, дома будешь дрыхнуть допоздна!".
Наташа дернулась и подскочила. Больно ударившись плечом о столик, она открыла глаза. Уютное кремово-шоколадное купе, цветы и бутылка воды на столе, кроссворды в сетке над полкой Одеяло мягкое и пушистое, на полу ковролин. Ничего общего с камерой спецблока, где Наташа провела полтора года по бредовому обвинению. "Все нормально, Наташа выглянула в окно, посмотрела на черно-белую тундру и отпила несколько крупных глотков воды из бутылки. Просто плохой сон. С чего бы это? Давно уже не снился!" Она заметила, что Печатники ей снятся перед какой-то бедой. В Джамете, пять лет назад, погиб их сосед в пансионате, и под подозрение попал Ефим. В позапрошлом году сон предсказал ей арест Уланова по ложному обвинению в убийстве и "заказ" на нее, Ефима и Беллу международной киллерше. А сейчас?..
Наташа заставила себя успокоиться и снова задремала. И увидела себя на речном трамвайчике, идущем под бойкую скороговорку гида к Поцелуеву мосту. И только она знает, ЧТО их ждет под мостом
Теплые обветренные губы прикасаются к ее губам. По примете, поцелуй у этого моста обещает влюбленным долгие счастливые отношения. А Наташа уже видит, как из влажной темноты на них ощерилось то незримое, неясное и страшное и готовится не только сожрать их счастье, но и их утопить в бездне кошмара
"Как меня достал этот сон! Наташа усилием воли заставила себя проснуться. Хорошо, что я управляю своими снами Но почему он меня достает? Другие бабы от мужей шляются напропалую, и их по ночам не кошмарит!" глаза опять закрылись, и снова она увидела трамвайчик, заплывающий под мост и надвигающееся на них из мрака безликое и беспощадное зло
ДА ПОШЕЛ ТЫ!!! этим криком Наташа разбудила себя окончательно, прогнав то, что недобро смотрело на них и обдавало жутким холодом из-под моста.
Поезд замедлял ход. Мелькали фонари и в их свете кубы привокзальных построек в темноте. На часах было 04.20. "Инта", догадалась Наташа, села и начала одеваться.
Это ей не нравилось два кошмара подряд за одну ночь, что они на этот раз предвещают?
Сунув в карман куртки сигареты, она вышла на перрон. На этот раз она курила у вагона одна. Поодаль кто-то высаживался; капризничал сонный ребенок, недовольный сменой теплого уютного вагона на заснеженный перрон; его мать ласково увещевала малыша.
Следом вышел "адвокат", сонно зевнув и с хрустом потягиваясь, крякнул от мороза и тоже закурил. На Наташину финскую куртку он посмотрел с иронией: "Ох, женщины, все форсят, о фасоне думают, а Север шутить не любит, место суровое"
От сигареты сразу разжался обруч, сдавивший ей грудь после кошмарных сновидений, и Наташа перевела дыхание. "Просто совпало. Бывает. Какая опасность мне грозит? Я просто расскажу о том, что видела на камере, пусть ищут водителя "пежо". По тундре в пургу шляться не пойду; в медвежью берлогу палкой тыкать не буду. Все нормально Нужно еще часа два-три поспать, чтобы в Воркуту приехать человеком, а не сонным филином!"
Капитан Игнатьев обещал встретить ее в Воркуте и проводить в гостиницу. Наташа была ему благодарна за это: хоть Ефим и говорит, что в Воркуте заблудиться невозможно, но он-то там не впервые. В отличие от нее.
У соседнего вагона, невидимый в темноте, стоял парень в черном и смотрел на женскую фигуру под фонарем. "Все такая же решительная, боевая, не сворачивает с пути, всегда остается сама собой. И если не принимаешь ее такой, какова она есть лучше тогда и не приближаться. Наташа, Наташа Необычная. Непредсказуемая. Непостижимая. Единственная!"
Заходим в вагон, сказала проводница, кутаясь в форменную шинель. Отправляемся.
*
Из-за того, что этой ночью она спала урывками, у Наташи наутро побаливала голова и кофе она попросила сделать покрепче. "Может, в гостинице в первый день просто лечь и выспаться и никуда не ходить? думала она, разглядывая себя в дверном зеркале. Успеется еще".
За окном было хмурое северное утро. Над тундрой вилась поземка. Тундра раскинулась до горизонта бесконечное поле с небольшими холмиками и приземистыми, занесёнными снегом деревьями и редкими кустиками. Отчасти эта картина напомнила Наташе Степной Крым, откуда были родом ее родители и бабушка по маминой линии.
"Вот она, тундра, подумала Наташа, ставя собранный чемодан на вторую полку и садясь к столу, на котором уже соблазнительно дымился горячий кофе. А странно, почему в Ленобласти деревья вымахивают до девятого этажа в поисках солнца, а здесь какие-то скукоженные?"
Кофе в красивом стакане с ажурным подстаканником был упоительно вкусным и крепким. Даже слишком крепким уже от половины порции Наташа почувствовала прилив сил. Уже не хотелось снова прилечь на свою полку и подремать сорок минут до прибытия. Толку от такого отдыха не будет только голова отяжелеет и тушь на ресницах смажется.
Вернув проводнице пустой стакан, Наташа почистила зубы и снова села у окна. Там уже мелькали шахты, терриконы и рабочие поселки. Пару раз поезд миновал переезды, у которых за шлагбаумами ждали машины в основном могучие, похожие на горы, грузовики "Урал", "КАМАЗ", "Ямал", о которых говорил ей Федор. Наташа прыснула, представив одного из этих великанов на Невском. Как бы шарахались от него лощеные и надраенные местные машинки, боясь, что одно колесо тундрового грузовика вкатает их в асфальт! Как куры бы, разлетались! "А здесь по зимнику ни одна из наших понтовозок не проехала бы. Только на такой, большой и основательной, с широкими колесами и проедешь. Север суров и диктует свои правила жизни: без понтов, ребята, проще надо быть"
Да, здесь все иначе. И даже не верилось, что вчера она выходила из своей парадной на Фонтанке в легком пальто, а на ее столе в кабинете стояла вазочка с ландышами
Поезд уже замедлял ход, въезжая в город. Наташа отметила, что здесь нет частного сектора все дома начинаются с двух этажей, и окна расположены плотно.
*
На перроне гремела музыка. Приятный мужской голос пел о том, как просыпается город рабочий, открывая большие глаза.
Даже в мороз, долгой зимой,
Сердцем согрет мой город родной! прочувствованно звучало над заснеженным вокзалом, когда Наташа вышла, катя за собой чемодан.
Следом выходил Федор Никитин. НА ходу он разговаривал по телефону.
Да ты что?.. Антоныча? Е-мое! Когда? Чего сразу не сказал? Да и хрен бы с отпуском, раз тут такое! Конечно, я бы приехал проводить. Человек был хороший, на таких Земля держится, не то, что эти, которым где вкуснее, там и родина
У ярко-желтого с алыми буквами "Воркута" на фронтоне стоял невысокий крепыш лет тридцати в толстой форменной куртке и шапке с завязанными под подбородком ушами. Он пристально всматривался во всех, идущих к вокзалу.
Всего хорошего, улыбнулась Наташа проводнице, которая стояла у вагона, застегнув шинель и тоже завязав путейскую ушанку.
И вам, ответила улыбкой девушка.
Памятник паровозу, возле которого остановился Наташин вагон, украсился толстой шапкой снега, как будто тоже постарался закутаться потеплее. Наташа похлопала его по боку и зашагала к вокзалу, натягивая капюшон поверх шапки. Да, лапландский пуховик тут даже в апреле не годится
Парень в полицейской куртке шагнул ей навстречу.
Наталья Викторовна Навицкая? спросил он.
Да, кивнула Наташа. "Узнал меня с первого раза. Впрочем, тут не надо Пуаро быть остальные явно местные, и экипированы в соответствии с климатом родного города, а я одна заявилась в питерской шапчонке и курточке, годной только для того, чтобы по горнолыжному курорту из гостиницы в бар рассекать"