Николай Лединский
Дагда бог смерти
Не убивай
(Библия, Исход, глава 20, стих 13).
Глава первая
Налетевший с моря ветер потоком прошелестел в листве вековых дубов, играючи причесал их необъятные кроны, а затем спустился вниз, взъерошив волосы молодым людям, почти мальчикам, только что прошедшим обряд посвящения в ученики. «Никогда Никогда Никогда», замирая, нашептывал он им словно бы из последних сил.
С самого раннего утра солнце еще только собиралось всходить стояли они в священной дубовой роще, почтительно склонившись перед лицом иссохшего от немыслимых для обычного человека обетов и медитаций, тоненького как прутик старца-отшельника в белых одеждах верховного друида. Величественный эвбаг принял у них обет отречения от мирской жизни и выдал каждому аскетический наряд ученика короткий желтый хитон с узкими рукавами и плащ. Богато расшитые золотом камзолы этих, в прошлом изнеженных детей высшей аристократии были сложены здесь же, словно коконы гусениц, отброшенные после их перерождения в бабочек.
Юношам выпала великая честь стать учениками друидов. Честь, которой удостаивались только избранные. Они приняли ее с радостью и волнением, но они были еще такими юными и беспечными. С удовольствием подставляли они лица соленому ветру, долетавшему с побережья, и каждому слышались в его шорохах тревожащие сердце слова: «Никогда, никогда, никогда не вернешься ты к прежней, такой беззаботной и веселой жизни в родительском доме. Подумай! Готов ли ты? Готов ли ты?.. Готов ли ты?..».
Бездонное темно-синее небо, могучие священные дубы, убеленный сединами учитель и даже зеленая легкомысленная трава под ногами все вокруг словно ждало ответа, заставляло еще раз задуматься о выбранной ими судьбе.
Эвбаг пытливо вглядывался в лица новообращенных. Казалось, тысячелетняя мудрость человечества изучающе смотрит на них выцветшими глазами царственного старца. Изрезанное глубокими морщинами, необыкновенно живое лицо его то становилось неподвижно-суровым, то внезапно светлело, словно отбрасывая на юных неофитов неземной отблеск света. И лишь иногда, на краткий миг, тревога стремительной тенью пробегала по его чертам.
Двадцать лет! словно проникнув в их мысли, произнес он неожиданно звучным голосом. Да, двадцать лет я буду посвящать вас в тайны мироздания. Холодная пещера станет отныне жилищем для вашего тела и, что гораздо важней, для вашего духа. Отныне в вашей жизни не будет ничего, что могло бы отвлечь вас от постижения истины. Ни корысть, ни зависть, ни суетные желания не смогут найти дорогу к вашим сердцам, ибо стены пещеры надежная защита от них. Вы постигнете природу вещей и природу мыслей. Вам подчинятся стихии, создающие и поддерживающие равновесие в мире. Наконец, вы научитесь самому трудному: различать добро и зло.
Но запомните! Во многой мудрости многие печали, поэтому мы храним наше знание в строгой тайне, и вам не понадобятся ни пергамент, ни перья, чтобы запечатлеть его. Для неподготовленной души оно может быть смертельно опасным. Вот почему, прежде чем прикоснуться к нему, вам предстоит пройти тернистый и сложный путь самосовершенствования. Лишь когда сердца ваши станут чистыми как горный родник, а разум таким же глубоким и всеобъемлющим как океан, вы сможете получить это знание. Час ученичества пробил, и, когда закончится обучение, каждый из вас, я надеюсь, выйдет из моей школы суровым и многоопытным мудрецом. Кто-то станет бардом, кто-то отшельником-сенани, а может быть, найдется и такой, кто достигнет наибольших высот в постижении истины и примет из моих рук скипетр и дубовый венок эвбага.
Его слова, словно капли живительной влаги, орошали души стоявших перед ним юношей.
«Двадцать лет учения и отшельничества готов ли ты?..» все тише и тише звучали последние, слабеющие сомнения, пока совсем не отступили.
Смогут ли они?
Снова и снова старец с тревогой всматривался в устремленные к нему открытые юные лица.
Смогут! Это лучшие из лучших. Мне прекрасно знакома беспощадность, с которой они судят себя. Такая строгость к себе в столь юном возрасте недоступна большинству их сверстников. Они так жадно стремятся к духовному совершенству, к познанию истины, что готовы ради этого отказаться от всех мирских радостей, доступных им уже по праву рождения и положения в обществе. И это тогда, когда кровь кипит в жилах и лишает рассудка! Я хоть и стар, все еще помню себя в их годы Помню сжигавшие мою душу страсти, убивающие мое сердце, но помню и другое то, что теперь вижу в этих мальчиках острое недовольство собой, желание обуздать дурные наклонности и взрастить в себе истинную любовь к миру. Я вижу, как страдают они от собственного несовершенства, а это первый признак благородной, ищущей натуры. Ибо истинный путь друида это путь неустанного развития личности. Лишь ничтожество и серость всегда пребывают в спокойствии и довольстве собой. Увы! Я нередко наблюдаю и других юношей. Пустая болтовня, скабрезности, пьянство и разврат вот чем наполнена их жизнь. Мои ученики, к счастью, совсем другие. У них есть стремление к постижению истины, и я верю в их способность понять мудрость, которую мне передали сами боги
Я выполню свой долг, и через двадцать лет эти мальчики станут жрецами, облачатся в белые одежды и отправятся в мир возвращать заблудшим душам утраченные истины добро и справедливость. Да не иссякнет вовек свет разума!
Как все-таки прекрасна молодежь!
Ну и молодежь нонче пошла, глядеть тошно, сердито проворчала старуха, до самых бровей закутанная в тяжелый серый платок, с кряхтением бухаясь на скамейку, где уже расположилась с вязанием ее вечная спутница. Как сама-то, Прокофьевна?
Та, холодно блеснув очочками в металлической оправе из-под аккуратно уложенных белых кудряшек, покосилась в сторону горланящей компании и, не оставляя вязания, сухо бросила:
У них в голове пьянка одна! Это они Мишку Бурчилина, вон того мордастого, в армию провожают. Подумав немного, она добавила: Сама-то я ничего, голова вот только с утра побаливает. А ты как, Антонина, к врачу ходила сегодня?
Ответа она не дождалась возмущенная Антонина, привстав со скамейки, уже грозила палкой вслед отошедшей на почтительное расстояние компании:
Нет, вы посмотрите только уже нажрались, на ногах не стоят, а все им мало! Да они и Сабинку за собой тянут, ироды!
Ну, положим, Сабина там не сама по себе, не отрываясь от вязания, спокойно уточнила вторая старуха. Она с Мишкой женихается.
Да на кой он ей сдался, Мишка-то?! накинулась на нее не на шутку разошедшаяся Антонина. Тоже хороша, трясогузка не понимает, что ли? А ведь семья-то у нее приличная, Мишкиной не чета! А дед! старуха даже замолкла на минуту, словно давая своей собеседнице возможность оценить этот довод. Какой хороший у нее дед! Строгий такой, ос-но-ва-тель-ный муж-чи-на последние два слова она произнесла как-то особенно аппетитно, одобрительно щелкнув вставной челюстью в конце фразы.
Да брось ты, Вильяма-то расхваливать! скептически хмыкнула ее напарница. Что мы о нем знаем вообще-то? Темная лошадка Поговаривают, будто он аглицкий шпиён бывший, понизив голос до шепота и даже оторвавшись от вязания, важно добавила она.
Да что ты мелешь! Антонина от возмущения аж задохнулась. Вот язык-то без костей! Чего только не придумают, лишь бы напраслину на людей возвести, да языком почесать! Шпионы они же только в телевизоре бывают А Вильям ну, какой он шпион? Свой он, свой. А что имя у него ненашенское, так и ладно! Нельзя же из-за такого пустяка про человека всякую чушь городить!..