Ной - Николай Лединский

Николай Лединский

Ной

Глава первая. 1941 год, Рафаил.

Гитлер утвердил план «Окончательного решения еврейского вопроса» в начале лета 1941 года.

Из речи рейхсфюрера СС Гиммлера на совещании группенфюреров СС, рейхсляйтеров и гауляйтеров: «Я хочу поговорить здесь с вами со всей откровенностью об очень серьезном деле. Между собой мы будем говорить совершенно откровенно, но публично никогда не будем упоминать об этом. Я сейчас имею в виду «эвакуацию евреев»  истребление еврейского народа. Еврейский народ будет искоренен, говорит каждый член нашей партии. И это вполне понятно, ибо записано в нашей программе. Искоренение евреев, истребление их мы делаем это. Большинство из вас знает, что такое 100 трупов, лежащих рядом, или 500, или 1000 лежащих трупов. В этом кругу я могу сказать прямо: хорошо, что у нас хватает суровости уничтожать евреев в наших владениях. Еврейский вопрос в оккупированных нами странах будет решен путем полного изведения евреев. У нас есть моральное право и обязанность перед нашим народом убить этот народ. Останутся только те евреи, которым удастся найти укрытие. Это славная страница нашей истории».

«А ленинградская Лиговка, где я родился и жил, пахнет конфетами Нет, не просто какими-то там подушечками в обсыпке, а хорошей карамелью. Смешно, правда? А для меня чувство дома возникает всякий раз, когда этот аромат начинает щекотать ноздри. Не знаю, что бы я отдал за то, чтобы идти сейчас вместе с женой и сыном по родной улице, вдыхая привычный запах. Здесь же ничем не пахнет. Нет, скорее пахнет это запах ужаса, который, словно сорокаградусный мороз, сковал всех захваченных евреев, идущих в колонне вместе со мной по наполненным немецкими солдатами и вывесками улицам Мозыря. Идиотизм какой-то! Я, взрослый мужчина, иду в неизвестность вместе со своей семьёй. Нет, не так. Позволяю вести себя и их, покорно семеню под прицелами автоматчиков. Предположим, я сейчас кинусь на одного из них. Может быть, я убегу, а может быть, погибну. А толку-то что? Разве я смогу спасти Аню и маленького Моисея? Нет, я должен идти и думать, думать, думать, как мне спасти семью. Я сильный человек, я не боюсь ничего, кроме Я это даже говорить не буду. Мося, ты ещё такой маленький, вцепился в меня, словно веришь, что я смогу уберечь тебя от беды! И я должен, я просто обязан что-то сделать! Давай, Рафа, думай! Ты сможешь! Не зря же люди верили в тебя! А некоторые считали доктором-волшебником! Да, хоть одна нога у меня немного коротковата, но успевал я всегда, когда моя помощь кому-то требовалась. И вот теперь Нет, не жалей себя! Не смей, Рафа! Сейчас не до тебя. Взгляни вокруг нет ли знакомых. Вон, сколько местных, несмотря на запрет, стоит вдоль улицы. Хорошие люди, только вот лица у них нехорошие: запуганные и скорбные. Человек, как животное, чует приближение смерти. Никто им ничего не сообщал, а словно духом чуют. Попрощаться вышли»

 Ванечка, сынок!  какая-то заполошная тётка влетела прямо к Рафаилу под ноги, протягивая руки к двулетнему Моисею.  Ты куда это убежал от меня?! Видишь, чужие люди взяли и несут тебя!

 Стоять!!!  взвизгнул полицейский.  Куды прёшь?!  и передёрнул затвор.

 Так это ж у него сын мой, дядя!  крикнула женщина в ответ, на мгновение взглянув в глаза Рафаилу, и он всё понял.  Я ж его с утра ищу! А вот он куда ускакал. Вот уж я тебе дома задам!  она деланно погрозила Моисею кулаком, от чего он почему-то не напугался, а только вытаращил на неё глазёнки.  Ну, на тебе, дядя, за беспокойство,  в её руках мгновенно материализовалась откуда-то четверть чистейшего, как слеза, самогона, которую она сунула полицаю.  Как знала, с собой прихватила,  это уже она сказала отцу Монечки.  Давай, сынок, иди ко мне,  женщина быстро, боясь, что её остановят, забрала ребенка.

 Молчи, мать!  одними губами приказал Рафаил жене.  Его спасают!

 Картинку-то возьмите, он с ней пришёл!  сунул он ей в карман единственное удостоверение личности, которое было у него при себе,  открытку с адресом тётки Моисея может, найдут!

 Пошла, пошла отсель, Зинка!  меж тем рявкал полицейский, выпихивая женщину из колонны, хотя благодаря ценному приобретению спиртосодержащей жидкости его голос заметно помягчел.  Вали отседа, покуда я тебя в жидовки не зачислил, мать твою!

«Зина, Зинаида повторил Рафаил про себя,  значит, это её имя мне теперь надлежит с благодарностью помнить. Хотя, увы, боюсь, помнить-то его мне осталось недолго. Неужели это всё?! Вот сейчас я перестану видеть небо, Аню, и моя жизнь, мои планы на будущее, вообще всё прекратится! Но это же невозможно! Я, мыслящее существо, упаду на землю, подобно листу, и превращусь в тлен, а вместе со мной превратятся в тлен мои мысли и мои чувства! Эх, жаль, никто так и не научил меня верить в Бога. Может, это помогло бы мне в последнюю минуту. А вообще, есть ли он, Бог? Не знаю, но вот-вот узнаю». Горькая усмешка скривила его рот.

 Чему ты смеёшься?  Аня вопросительно вглядывалась в лицо мужа.  Они сейчас убьют нас!

 Нет, не убьют!  «Давай, мужик, постарайся придать своему голосу как можно больше твёрдости»,  велел себе Рафаил.  Неужели ты в это веришь? Всё будет хорошо.

 Рафа,  горько вздохнула жена,  зачем ты меня обманываешь? Я же не глупенькая девочка: нас убьют. Убьют вот прямо немедля! А потом закопают. И всё. Всё!

«Нет, не для того я был рождён на свет, чтобы, подобно тупому животному, сопровождать свою жену на расстрел!»  протестовало в нем его мужское начало.

 Анечка!  предательская дрожь всё же проскользнула в голосе Рафаила, но тут же исчезла, подобно ненароком набежавшей слезе.  Ты не умрёшь! Ты веришь мне?

 Рафочка, что же ты сделаешь?  робкая надежда в голосе жены придала ему силы.  Ты же ничего не сможешь сделать!

«Смогу! Да, я смогу! Недаром мной так гордились родители!  он расправил плечи и с заботливой нежностью посмотрел на жену.  Моя голова работает, мой дух не сломлен! Я смогу хотя бы ценой своей жизни спасти свою любовь!»

 Смогу!  повторил он вслух.  Ты только слушайся меня, хорошо?

 Хорошо,  глаза Ани, ещё мгновение назад совсем потухшие, наполнились жизнью.

 Слушайся меня, и всё будет хорошо, ты не умрёшь!

 А ты?  вдруг спросила она.  Я не хочу одна!

 Ты хочешь!  отрезал Рафаил.

«Никогда я с ней так не разговаривал. Ну, пусть хоть напоследок почувствует рядом мужа-тирана». Он снова горько усмехнулся.

 Ты опять смеёшься!  удивилась жена. Её голос теперь окреп, и она смотрела на мужа с надеждой.

«Я всё сделаю правильно»,  приободрил он себя.

 Да, я забыл тебе сказать

 Что? Не выключил свет в квартире?  улыбнулась Аня.

«Молодец, девочка! Хорошо держится»,  в этот момент Рафаил особенно гордился своей женой.

 Я забыл сказать, как сильно тебя люблю. Тебя и нашего Моню.

 Это правда?  неуверенно, словно гимназистка, переспросила она.  Ты никогда мне этого не говорил вот так, прямо.

 Надо же когда-нибудь начинать!  он обнял ее за плечи.  Ты просто обязана это знать. Спасибо тебе за то счастье, которое я обрёл с тобой. И прости меня за то, которое ты, возможно, со мной недополучила.

 Неправда, Рафа, я очень и очень счастлива. Я всегда была счастлива с тобой, потому что

 Ну, говори, говори, врунья!

 Потому что я тебя всегда любила

 Ишь, целуются, голубки!  грубый голос полицая заставил их вздрогнуть и оторваться друг от друга. Как будто грязный сапог наступил на что-то хрупкое и раздавил его.  А ну, становись! Щас полетите! Мать вашу.

Их привели к грязному рву на краю города.

«Что же наша судьба поскупилась на отдельные могилы для нас?»  печально подумал Рафаил, а вслух зашептал:

 Анечка, слушай внимательно. Времени мало. Надо говорить быстро и внятно. Подойди ко мне близко-близко. Падать будем вместе до автоматных очередей. Я скажу, в какой момент. Потом, когда всё закончится, выберемся наверх. Ты поняла меня?