Казалось, отвратительный запах гниющей плоти и чеснока преследует его и исходит отовсюду разом, что за каждым кустом притаился ужас с белыми глазами. От этого хотелось вертеть головой во все стороны сразу, хотелось иметь глаза на затылке, чтобы пока смотришь влево, никто справа не подкрался.
Стеша постоянно вертела головой, чутко прислушиваясь и не выпуская из рук лука. Удивительно, но выглядела она куда спокойнее Максима: не испуганная дева в темном лесу, а сосредоточенная охотница.
Ты раньше таких видала? спросил Максим шепотом.
Доводилось, ответила Стеша. Да не так близко.
Кто это был-то?
А не видно, что ль? спросила она, взглянув на Максима, как на несмышленыша. Сказала бы, да накликать не хочу. Пойдем, а то далече еще.
Так они шли по лесу, чутко оглядываясь, до тех пор, пока не начало светать. Когда же среди листьев засверкали первые солнечные лучи, Стеша сняла с лука тетиву и пошла вперед уже быстрее и не так сторожко.
Теперь они уж не вылезут, пояснила она. До ночи.
Да кто это? Что это? снова спросил Максим. Разве бывает такое на свете?
Как видишь, бывает, мрачно ответила Стеша. Неужто ты в монастыре своем про такое не слыхивал?
Максим только головой помотал.
Поветрие это упырное, сказала Стеша. Сызнова началось. Я еще девчонкой маленькой была, когда оно в прошлый-то раз было. Но мать говорила, тогда мертвые восставали и вот так же на людей кидались. Но с тех пор здесь их почти не было всех тогда истребили. А вот в других местах, сказывают, еще остались, да вот теперь, видать, и до нас добрались.
Мертвые восстанут только во второе пришествие Спасителя, настоятельно произнес Максим. Ангел вострубит, и они поднимутся, а дотоле это невозможно.
Ну, значит, уже вострубил, пожала плечами Стеша. В Москве где-нибудь. А мы, в здешней-то глуши, и не слыхали.
Глава третья, в коей сталь борется со злобой, а побеждает огонь
Солнце уже высоко стояло в небе, когда они вышли на круглую полянку в лесу, посередь которой стояла крохотная, почерневшая избушка. В такой в пору и в самом деле было жить лесной ведьме, только что курьих ног не было. Но тот, кто в избушке сидел, съесть пришлецов не грозился и в баньке попариться не приглашал.
Стой на месте! крикнул из избы хриплый, слегка надтреснутый голос. Вы кто такие, и чего явились?! Сейчас враз из пищали садану!
Это я, батюшка Варлаам! крикнула Стеша в ответ. Мы к Федору Лукичу пришли. В монастыре беда, во Введеньевском!
Да монастырь пусть хоть сквозь землю провалится! послышался из избушки уже другой голос, низкий, раскатистый. А на кой черт ты сюда чужого привела, можешь сказать?!
Да вот прилип, как к Маланье Филипп! ответила она. Говорит, дело у него, срочно-рассрочное! А его матушка знает, он чернец настоящий!
Сейчас глянем, что за чернец! произнес второй собеседник тоном, не обещавшим ничего хорошего. Затем скрипнула покосившаяся дверь, и на пороге хижины появился ее жилец.
Был он ростом не особенно высок, но издали видать крепкий, что твой дуб. Волоса русые, и борода тоже. Одет он был в короткий простой серый кафтан, кое-где залатанный и обдерганный, на ногах видавшие виды сапоги. В руках у незнакомца был тяжелый бердыш, а пояс на нем был с золотой пряжкой, украшенной крупным жемчугом и с красным камнем посередь. Это при таком-то заношенном платье!
Одним словом, на знахаря этот человек был совсем непохож. А похож он более всего был на лесного разбойника, так что Максим теперь терялся в догадках, для какой-такой цели он отцу-игумену понадобился.
Ну, чего приперся, кутья, говори? спросил он, подойдя к Максиму ближе и осмотрев его с головы до ног. То-то ты красавец, как я погляжу!
Отец-игумен меня послал к тебе, ответил тот, не обращая внимания на грубость. Просил поскорее тебя привести, потому что Серафиму нашему совсем плохо, укусил его кто-то в лесу третьего дня да нет, уже более.
Езжай назад, подох уже твой Серафим, сказал лесной обитатель, Надо было раньше за мной посылать, да и то
Он сплюнул себе под ноги и покачал головой.
За его спиной тем временем вышел из избушки еще один человек постарше годами, с заметным брюхом, полуседой бородой и курчавыми волосами, с задорной улыбкой на лице, словно он только что хорошенько откушал, пропустил следом водочки и очень этому рад. По черной рясе можно было предположить в нем попа, вот только мешала этому пищаль за спиной: где это видано, чтоб попы из пищалей стреляли?
Как же так? растерянно произнес Максим. Ты и не посмотришь его?
Чего мне на него не смотреть? знахарь-разбойник бросил на Максима насмешливый взгляд. Чай, он не баба, глядеть на него? Да я и баб предпочитаю живых.
А все-таки, съездить надо, сказал подошедший странный поп, поправив ремень пищали на плече. А ну, как они там с этим Серафимом не справятся? Это ж беда будет. И игумена тамошнего я знаю он хоть и прижимистый, но за доброе дело и наградит по-доброму. У вас там, вроде, и пчельник есть, а, чернец?
Есть, ответил Максим.
Ну, вот, сотов возьмем, наварим пьяного меда на зиму глаза попа приятно закатились в предвкушении, а губы аппетитно причмокнули. Поедем, Лукич, а?
Вы как через лес дошли? спросил его товарищ, не ответив на попов вопрос. Неужто пешком?
На лошади его сперва, ответила Стеша. Да только лошадь в лесу загрызли сам знаешь, кто. Вон, видишь, каков он, весь в крови изгваздался?
Чего? глаза лесного отшельника округлились. Прямо здесь, в лесу? Чего ж ты молчала!
С этими словами схватил он безо всяких церемоний Стешу за руку, закатал рубашку, стал ее руку разглядывать, а после другую.
Не кусал тебя? спросил он. Точно?
Точно! ответила она, отдернув руку и отступив на пару шагов, словно боясь, что грубиян станет ее дальше раздевать.
А тебя? обратился он уже к Максиму. Тот в ответ помотал головой.
Ты только не юли! сказал он. Ежели что пока еще успеть можно, враз костер разведем, прижжем.
Да не кусал меня никто! сказал Максим. А что будет, ежели укусит?
Таким же станешь, ответил обитатель избушки. Будешь тоже по лесам бегать и горло людям драть.
И тут до Максима дошло, что именно это и случилось с Серафимом. Он представил Серафима с белыми глазами, с посиневшим лицом, с жутко раззявленным ртом, бросающегося на стены кельи. При этой мысли дрожь объяла Максима. Должно быть, выражение его лица в эту минуту хозяина здешнего позабавило.
Ладно, не хнычь, кутья прокисшая! с этими словами он хлопнул Максима по плечу. Сейчас отец Варлаам заложит телегу, съездим, проверим, что там у вас там, в монастыре, делается. Авось, ничего страшного и не случилось. Что вы, кстати, с тем, в лесу, сделали?
Он того мертвяка топором зарубил, сказала Стеша, умолчав о своей роли в победе над чудищем.
Вот это дело! лесной обитатель сызнова хлопнул Максима по плечу. Меня Федором крестили, а люди прозвали Фрязиным. А тебя как?
Представился и Максим.
Ну, давай, Максим, не будем мешкать. Надо нам до ночи поспеть, а то как бы чего не вышло.
***
Поспеть, однако, не поспели. В дороге у телеги старой и ужасно скрипучей подломилась ось, и Федор с отцом Варлаамом часа два прилаживали вместо нее срубленную Максимом молодую березку, поминая матерным словом некого Мину, из которого кузнец, как из дерьма пуля, а плотник и того хуже.
Я одного не понял, это что, болезнь такая, вроде оспы? спросил Максим Фрязина, пока он обстругивал березку топором. Про оспу он много знал про нее ему дядя рассказывал.
Вроде того, буркнул Фрязин. Поветрие это упырное, нет от него покоя даже мертвым. Кого такая моровая тварь укусит, тот сперва болеет дня три, а затем сам в нее превращается. Но это ежели его насмерть не загрызли.
А если насмерть? спросил Максим после небольшого молчания.
Тогда он сразу восстает, уже этаким, Фрязин сплюнул на землю.