Как я понял, всех нас вытащили в тронный зал для того, чтобы расставить все положенные точки в предстоящих долгих и нудных переговорах, сразу обозначив позицию Российской империи. Тем более, что ни от моего слова, ни от слова Марии ничего не зависело.
А почему француз? Почему именно француз представляет Австрию? У ее величества внезапно умные подданные закончились? шепотом задал я очередной риторический вопрос, на что Мария тут же ответила.
Ее величество благоволит господину Грибовалю.
И что же он сделал такого, что заслужил подобное доверие? я слегка наклонил голову, чтобы видеть ее. Великий дипломат?
Насколько мне известно великий артиллерист. Отец, еще до того момента, как я поехала сюда, очень хотел, чтобы господин Грибоваль приехал в Саксонию и помог настроить защиту с помощью артиллерии. Но господин Грибоваль в тот раз отказал ему, утверждая, что подучил гораздо более выгодное предложение.
И что он действительно настолько хорош? я задумчиво смотрел на довольно смазливого французика. И почему его тогда послали сюда, а не берегли как зеницу ока?
Я не знаю, Мария опять с трудом сдержалась, на этот раз, чтобы не закатить глаза. Меня по вполне понятным причинам не просвещали в том, кого именно хотят отправить для выяснения ситуации.
Больше я ничего не говорил, потому что на меня в этот момент весьма выразительно посмотрела Елизавета, которой, похоже, наша бубнежка мешала сосредоточиться.
Я не вникал в то, что говорит этот артиллерист, которого не понятно из-за чего подписали за дипломата, и что ему отвечала в этот момент тетка. Хотя она говорила мало, отвечали по очереди Румянцев отец Петьки, Бестужев и Разумовский. По их ответам было заметно, что они их заранее не согласовали, и вообще, тоже не понимают, что делать. Так что я выключился из происходящего и обдумывал предстоящую поездку.
Ваше высочество, Пётр Фёдорович, вы так и будете здесь сидеть? я тряхнул головой и огляделся по сторонам: так и есть, первичная аудиенция закончилась и все начали расходиться по своим делам. По крайней мере ни Елизаветы, ни Разумовского уже в зале не было, как и Бестужева. Румянцев-старший что-то выговаривал Петьке, но они стояли слишком далеко, и я не мог расслышать, о чем идет речь. К господину артиллеристу подошел Панин и со всем почтением пригласил следовать за собой, комнату показывать, куда посла определили. Это, кстати, большая честь, обычно посланники не удостаиваются даже конуры в парке, и селятся в консульствах, ежели таковые имеются, а то и вовсе жилье снимают поблизости от дворца. Обратилась же ко мне Мария, которая вышла из-за моей спины и теперь стояла лицом ко мне. Я поспешил подняться.
Тебя никогда не задевало, что мужики, вроде меня, сидят, в то время как ты вынуждена стоять на всем протяжении приема? он пару раз моргнула. Вопрос явно поставил ее в тупик.
Но, это предписывает этикет, она нахмурилась. Я, кажется, догадываюсь, вы имеете в виду, не думаю ли я, что это положение вещей несправедливо? я кивнул, нахмурившись. Мария упорно продолжала мне «выкать», а это существенно снижало мои оценки ее эмоционального состояния. Нет, я не нахожу данное положение несправедливым, она покачала головой. К тому же, я привыкла. Я же с двенадцати лет стояла за троном отца.
Я скоро уезжаю, поворот в разговоре на сто восемьдесят градусов снова заставил ее несколько опешить.
Как уезжаете? Надолго? она слегка прикусила нижнюю губу, а я слегка улыбнулся. Ей это известие явно не понравилось.
На заводы Демидовых, что на Урале. А надолго ли? Я рассчитываю на годовую поездку. Но, это дорога, поэтому могу и задержаться.
Год? Тебя не будет целый год? на бледных скулах Марии появился легкий румянец. Но что я буду делать здесь без тебя целый год? я молчал, а она подхватила юбки и побежала к выходу из зала. Вот и поговорили, твою мать.
***
Данилов, слезай оттуда, попытался еще раз докричаться до все еще сидевшего на березе Румянцев.
А это я голос месье Грибоваля слышал? неожиданно ответил Данилов.
И что это известие как-то тебе поможет спуститься?
Вряд ли, просто я бы хотел ему сказать, Данилов перешел на французский язык, которым, оказывается, владел вполне сносно, что ему надо попробовать форму каморы на пушках изменить, тогда баллистика точно улучшится. Я ведь читал и труды Робинса, да и труды месье Грибоваля, знаю, о чем говорю.
Что? Что говорит этот молодой человек? на дороге у Грибоваля встал Гюнтер и принялся его теснить от несчастной березы.
Ничего, он просто напуган и несет чушь. Вам послышалось, что Данилов сказал что-то действительно познавательное. Возвращайтесь в свои покои, месье Грибоваль, мы здесь и без вашей помощи сумеем управиться, Гюнтер мягко, но настойчиво схватил посланника за локоть и поволок прочь. А Румянцев тем временем практически зарычал.
Если ты, Данилов, еще раз пасть разинешь, чтобы что-то рассказать ему про пушки, то можешь лучше на этой березе сдохнуть. А теперь слезай немедля, пойдем в мою комнату и там ты очень подробно расскажешь о том, что пытался сейчас донести до французика. А если не слезешь, то я не сапогом тебя сброшу, а пулей! И Петька очень демонстративно вытащил пистолет из-за пояса и направил его на Данилова.
Не став дожидаться, чем закончится снятие этого неудачника, который, похоже, когда что-то ляпнул про пушки очень интересное, раз это что-то заставило самых ближайших моих людей засуетиться, чтобы уволочь его из сада и не дать встретиться в Грибовалем.
Я должен нормально поговорить с Марией. Мы должны объясниться, и решить, что же действительно с моей поездкой делать, пробормотал я, оправдывая своим жалким бормотанием то, что собирался сейчас сделать.
А собирался я вот прямо сейчас пойти к ней в комнату. Вот и проверили предел моей выдержки, и ведь Елизавета меня предупреждала. Отмахнувшись от посторонних мыслей, я поплотнее запахнул халат и направился к невесте, напрочь игнорируя тот факт, что вообще-то ночь на дворе, она девица, и мы еще не женаты.
По дороге мне никто не встретился. Ах, да, все, кто не спал сейчас в саду пытаются выяснить, что же их разбудило. Даже гвардеец, который должен был охранять вход в крыло, отданное Машке, пытался у окна рассмотреть хоть что-нибудь, и не заметил, как я проскользнул в дверь, оставленного им поста.
Я не стал его тревожить, пускай еще посмотрит, но сделал себе зарубку в памяти, настучать на охранничка его непосредственному командиру, а то как-то нехорошо получается. Его поставили охранять фактически самое ценное, а он ворон считает.
Мария не спала. Она сидела возле зеркала и расчесывала белокурые волосы. длинная белая сорочка, весьма целомудренная в свете горящей свечи становилась полупрозрачной. Я навалился спиной на дверь и сглотнул. Отложив щетку, она смотрела на меня в зеркале, а по шальному взгляду и легкому румянцу, который заливал личико, было видно, что она знает, зачем я к ней пришел. Вот только парадокс заключался в том, что, она-то знает, а я, похоже, нет.
«Выгони меня, пожалуйста, обратился я к ней мысленно. Швырни в меня щеткой, залепи пощечину, сделай хоть что-то, мать твою! Потому что я был уже почти сорокалетним мужиком, настолько закоренелым холостяком, что даже не мог себе представить, что это значит постоянно засыпать с одной и той же женщиной. Просыпаться с ней, и знать, что и завтра это будет она же. И мне страшно. Гораздо страшнее, чем тебе. Мне страшно так, что я даже не понимаю, зачем сюда приперся».
Но она не услышала мой молчаливый призыв. Она просто продолжала смотреть на меня в зеркале и молчала. Когда наше молчание стало уже совершенно неприличным, я протянул руку к двери, чтобы открыть ее и уйти, но тут Мария встала и повернулась ко мне лицом.