Еще раз он побывал здесь летом 1928 года с младшим братом Фрэнком. Тогда они сняли уединенную хижину, построенную из располовиненных бревен, скрепленных между собой саманной массой; Роберт продолжал снимать ее по сей день. Осматривая домик в первый раз, он почему-то воскликнул: «Хот-дог!» и с тех пор он так и именовался испанским переводом названия этого блюда: Perro Caliente.
Так что, занявшись вместе с Лесли Гровзом и еще несколькими чиновниками подбором места для секретной лаборатории по разработке атомной бомбы, Оппи привез их туда, и генерал почти сразу согласился, что это место как нельзя лучше подходит для их целей: здание частной сельской школы-интерната для мальчиков, расположенное на плато Пахарито протяженностью в две мили на высоте 7300 футов[10] над уровнем моря. Гровз завладел этой территорией по праву принудительного отчуждения частной собственности, и Оппи сразу выбрал для своей семьи дом, который прежде занимал хозяин школы, один из шести выстроившихся вдоль улочки, получившей название Бастьюб-роу[11] (потому что в этих домах имелись ванны). Вскоре начали строить новое жилье жалкие лачуги (ведь предполагалось, что они будут нужны только до окончания войны), в которых были только душевые.
Генерал Гровз мог бы забронировать один из домиков на Бастьюб-роу для себя, но он не мог подолгу оставаться на Горе его служебный кабинет находился в вашингтонском Военном доме[12]. Но он присутствовал там в тот день, когда Оппенгеймер занял свой саманный особнячок и одобрил этот выбор.
Отлично, сказал он. Я и сам с удовольствием поселился бы в нем. Потом генерал сделал паузу, что ему было вовсе не свойственно, и продолжил: У меня для вас небольшой подарок к будущему новоселью. Он вручил Оппенгеймеру маленькую, меньше дюйма, жестяную коробочку.
Неужели нюхательный табак? удивился Оппи. Генерал, я
Нет, не табак. И Гровз издал странный звук, который, как решил Оппи, должен был означать смешок. Для того чтобы нюхать годится, но Он ткнул пальцем в коробочку. Откройте.
Оппи подцепил кромку ногтем, откинул крышку и увидел маленькую коричневую овальную капсулу, лежащую в гнезде на мягкой подстилке.
Цианистый калий, пояснил Гровз. Вам придется постоянно носить ее с собою до самого конца войны. И, предваряя ваш вопрос: да, у меня тоже есть такая. Он похлопал себя по карману. Как и у всех высших руководителей.
Помилуйте, генерал, вам не кажется, что это несколько мелодраматично?
А почему, как вы считаете, так много внимания уделяется секретности? Нет никаких сомнений в том, что немцы пытаются сделать атомную бомбу, головой ручаюсь, что тем же занимаются и русские. Но лучшие мозги собраны у нас, а им проще всего было бы выкрасть вас или кого-то из важнейших ваших сотрудников. Если им это удастся, вас непременно будут пытать и, несомненно, смогут заставить вас говорить, если вы не успеете принять вот это. Это стеклянная капсула, еще и залитая резиной. Не глотайте ее она выйдет целой и невредимой, а раскусите. Смерть наступит через считаные минуты.
Оппи посмотрел на капсулу. Она была размером всего с горошину, но показалась ему такой же громадной, как яблоки времен его раннего детства.
Глава 5
Тем, кто любил меня и помогал мне, желаю любви и мужества.
Джин Тэтлок
Гровз и Оппенгеймер быстро поняли, что в своем плане, предполагавшем, что на Горе будут жить всего несколько сотен человек, катастрофически недооценили сложность задачи, за которую они взялись. Довольно скоро Лос-Аламос превратился в городок с населением в несколько тысяч человек, правда, в отличие от других подобных поселений, обнесенный колючей проволокой.
Оппи готов был приписать ученых на военную службу и дать им звания, но мало кто из них согласился на это. Тем не менее они жили фактически на военной базе и вынуждены были подчиняться армейским порядкам. Ровно в семь утра он заставлял себя говорить «в семь ноль-ноль» звучала пронзительная сирена, будившая ученых; предполагалось, что в восемь они уже будут старательно заниматься наукой. У Оппи быстро вошло в привычку каждое утро первым приходить в техническую зону и, как правило, уходить последним, возвращаясь домой при свете луны или сиянии Млечного Пути. Об уличных фонарях не могло быть и речи нельзя было допустить, чтобы объект, который настолько тщательно сохраняли в секрете, был замечен с самолета.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды летним вечером он, вернувшись на Бастьюб-роу, не обнаружил, что Китти лежит на белом диване, закинув ноги в синих джинсах и носках, не прикрывающих щиколотки, на спинку. В руке она держала стакан, а на овальном столике рядом с переполненной пепельницей стояла бутылка бурбона.
Она не поднялась ему навстречу.
На этой высоте обед готовится целую вечность, заявила она. Вода здесь закипала уже при 198 градусах по Фаренгейту[13], тесто не поднималось. Чтобы вовремя готовить тебе еду, я должна точно знать, когда ты придешь домой.
Роберт положил на стул шляпу-поркпай[14] и плеснул себе скотча.
Прости. Очень уж много работы было сегодня.
Какой работы?
Ты же знаешь, что я не могу тебе рассказать. Нам не полагается говорить о
Помилуй бог, но это же я.
Да, согласился Роберт, пригубив виски. Конечно же, это была она: переменчивая и капризная шалунья, на которой он женился, пребывая в подавленном состоянии после окончательного отказа, полученного от Джин, и в то же время воплощение яростного интеллигентского нонконформизма, посвятившая свою жизнь его карьере. Ты ведь знаешь, в какой области я работаю, сказал он. Так что вполне можешь догадаться, чем именно я занимаюсь.
Китти закурила сигарету.
Догадаться полным яда голосом повторила она, выпустив большой клуб дыма.
Так ведь идет война.
Это я знаю! отрезала Китти. Она родилась в Германии, но переехала в Штаты в возрасте двух лет. Ее мать была двоюродной сестрой фельдмаршала нацистской Германии Вильгельма Кейтеля, начальника Генерального штаба вермахта. Правда, он порвал все отношения с кузиной еще до того, как США вступили в войну после того, как Китти вышла замуж за еврея.
У очень многих женщин мужья сейчас находятся за океаном, сказал Оппи. Твой, по крайней мере, постоянно ночует дома.
Роберт, не разговаривай со мною так. Ты же не мог забыть, что я потеряла на войне Джо. Второй муж Китти, непреклонный коммунист, в свое время уехал в Испанию и погиб, сражаясь за республиканцев.
Прости, сказал он. Я не хотел
меня обидеть? Нет, конечно, нет, сказала она тоном, к которому иногда прибегала. Он всякий раз не мог понять, всерьез она говорит или ехидничает.
Война не может длиться вечно, сказал Оппи. А когда она закончится, мы сразу заживем гораздо лучше. К сожалению, я имею право сказать тебе только, что моя работа очень важна.
Я тоже могу делать что-то важное. Когда я была замужем за Роджером, я получила степень доктора философии по ботанике. Третий муж, с которым она развелась после того, как забеременела от Оппи. Я могла бы внести серьезный вклад в этой области.
Ты внесешь большой вклад. Ты моя жена. Ты будешь устраивать приемы, станешь центром всего сообщества, которое мы сейчас строим.
Китти налила себе бурбона и отхлебнула.
Роберт, ради Христа
* * *
Вскоре просторное плато заполнилось народом. Сюда ехали тысячи людей: ученые и солдаты, доктора разных наук и обслуживающий персонал, одни в наскоро оборудованных конторах вели бухгалтерию, другие в лабораториях, оснащенных по последнему слову науки, подсчитывали щелчки счетчиков Гейгера, дети рассматривали приезд сюда как захватывающее приключение, взрослые негодовали из-за отсутствия даже минимального комфорта. По извилистым дорогам, вздымая пыль, катались джипы, пешеходы перемещались между полукруглыми ангарами из гофрированной жести и собранными в кучки кубическими постройками.