Лиля делает фото, возвращает фотоаппарат и идёт провожать гостей в прихожую. А я наконец-то открываю волшебный мешочек. И понимаю, что никакой он не волшебный и внутри нет никаких игрушек. Внутри лежат мандарины и шоколадные батончики «Рот Фронт». И от того, и от другого у меня диатез, поэтому мешочек Лиля тут же отправляет в холодильник.
По одной мандаринке и по одной конфете в день, хорошо? говорит она.
Я только плечами пожимаю. Неинтересно.
Тебе не понравился Дед Мороз?
Он ненастоящий.
Конечно, ненастоящий, соглашается Лиля. Настоящий волшебник, он только в новогоднюю ночь приходит.
И приносит настоящие подарки? уточняю я.
Несомненно, кивает Лиля.
А когда новогодняя ночь?
Завтра.
Что ж Посмотрим. А пока можно стянуть ненавистные колготки, напялить нормальные штаны и вернуться к проблеме четырёх Снегурочек и трёх Дедов Морозов.
Маленькие игрушки
Настоящий Дед Мороз приволок целый сундук подарков. Натурально сундук, огромный такой, я в него целиком помещаюсь. Из картона, конечно, а цепи, которыми он якобы окован, вообще нарисованные. Но я в диком восторге и в таком же недоумении. Это первый Новый год, когда я смутно осознаю, что происходит. Я впервые знакомлюсь с традицией, по которой утром первого января надо искать под ёлкой подарки. А накануне надо лечь спать пораньше, чтобы Дедушка Мороз мог прийти через открытую форточку. Форточку тоже надо открыть заранее, но Лиля не разрешает мне спать с открытой форточкой, потому что зима, и можно простудиться. В общем, форточку надо открыть, но открывать её нельзя. Короче, «не пудри взрослым мозги, Дед Мороз волшебник и как-нибудь без тебя разберётся с форточкой. Ты, главное, спать вовремя ложись».
И я ложусь, потому что никаких дел, вроде просмотра новогодних огоньков, у меня в моей пятилетней реальности ещё нет. А утром рассматриваю сундук и думаю, что мне со всем этим добром делать. В сундуке лежат новые игрушки на ёлку. Но ведь мы уже украсили ёлку игрушками старыми. Там лежит шоколадный календарь, у которого надо открывать окошечки каждый день и съедать по шоколадке. Шоколад очень вкусный, картинки в окошечках интересные, на обороте календаря раскраска с кучей мелких деталей, как я люблю. Но есть вопрос. Почему дней в месяце тридцать один, а окошечек двадцать пять? И чего мы, собственно, ждём, к чему стремимся? К самому большому окошечку, в котором самая большая шоколадка? Так в сундуке лежат шоколадки и побольше, целые толстые плитки, ешь не хочу.
Но самое замечательное в сундуке это маленькие куколки. Я люблю только маленькие игрушки. Барби у меня уже есть, настоящая. И ещё штук десять ненастоящих, китайских. И Синдия есть, даже беременная. И три Кена. И штук десять маминых ещё пупсов. Но все эти игрушки меня совершенно не занимают, потому что непонятно, как с ними играть. Барби можно только наряжать и водить на свидания, а это неинтересно. Синдия бесконечно беременеет и рожает, это ещё меньше интересно. И, кстати, вопрос, почему на свидания с Кеном ходит Барби, а беременеет Синдия. Но я задамся этим вопросом намного позже, а пока куклы просто валяются в дальнем углу. А вот маленькие игрушки позволяют рассказывать истории. Я ещё не знаю, что рассказывание историй станет моей профессией, но рассказываю их в любое свободное время. Для этого мне нужна ровная поверхность лучше всего подходит пол с ковром (хотя Лиля ругается, пол холодный), декорации в виде кукольной мебели или, на худой конец, раскрытой книжки с картинками (особенно хороши книжки-панорамы, какой-нибудь «Кот в сапогах», где есть замок, или «Курочка Ряба», где есть избушка). И герои моих историй маленькие куклы. Чем больше разных кукол и кукольной мебели, тем интереснее игра.
Поэтому на все праздники я прошу «маленькие игрушки». И теперь в сундуке нахожу набор: толстенький мальчик в очках, девочка с хвостиками и бензоколонка. Машины нет. Бензоколонка есть. И меня ничего не удивляет! Бензоколонка так бензоколонка, будем играть в заправку. Что я, в своих богатствах машинку не найду, что ли? И прямо под ёлкой разыгрывается сценка, в которой мальчик Рома (этот толстяк навсегда останется Ромой имена я даю сразу и на всю жизнь) работает на заправке и обслуживает приехавшую на старенькой машинке новенькую девочку Милу.
Не ребёнок, а золото, говорит Лиля, заходя в комнату. Сама проснулась, сама играет, никому не мешает.
Бабушка Лиля часто говорит, что я золото. Ей просто есть, с чем сравнивать, она же до этого мою маму воспитывала. Лиля не очень любит об этом распространяться, но сравнения так часты, что у меня закрадываются подозрения, что мама была не очень примерной девочкой. Например, в семье ходит легенда, как маман заявила пришедшему к ней детскому врачу (из номенклатурной советской поликлиники): «Пошла в жопу, дура». Меня явно отличает большая сдержанность в оценках.
А вообще Лиля лукавит. Это я сейчас никому не мешаю, потому что утро выходного дня, и я играю под ёлкой, а не прыгаю на спящих взрослых с требованием идти гулять. А вечером дня рабочего, когда взрослые соберутся в той же большой комнате смотреть «Санта-Барбару» по телевизору, я им ещё как мешать буду. Хотя по-прежнему буду сидеть на ковре под ёлкой (ну или без ёлки) и рассказывать истории про маленьких кукол. Проблема в том, что все истории я рассказываю вслух. Ну не могу я играть молча! Мне не нужны зрители и слушатели, я не для них стараюсь. Я просто не понимаю, как это молча играть. В смысле «про себя»? Читать я про себя научилась после неоднократных настойчивых просьб всё тех же любителей «Санта-Барбары». А вот играть про себя ну это невозможно!
Смотри-ка, Дедушка Мороз ночью у нас пировал! говорит Миша и показывает на неубранный со вчерашнего вечера стол. И шампанского выпил, и кусок вафельного торта съел.
Я послушно осматриваю пустой бокал и тарелку со следами вафельной крошки. Не то чтобы меня эта история впечатляла. Ну съел и съел, на здоровье. Спасибо, что форточку за собой закрыл, и меня не продуло. И вообще мне не до ваших глупостей, у меня же новые маленькие игрушки. И новая история, которую срочно надо рассказать.
Дон Кихот
Мне нужен меч, серьёзно заявляю я, возникая перед Мишиным столом. И латы. И Росинант.
Если Миша дома, он почти всегда за столом и почти всегда что-то пишет. То статью в газету, то сценарий для бенефиса в театре (почти все слова мне незнакомы, но я не отчаиваюсь), то новую главу для книги. Миша наливает себе чай в стакан с серебряным подстаканником, опускает туда серебряную ложку с буквой «М», курит на кухне с задумчивым лицом, а потом идёт в зал, садится за большой стол и пишет. Я смотрю на него, беру свою чашку с котом, ворующим курицу, прошу Лилю налить мне туда чаю. Не курю, но с задумчивым лицом иду в зал, сажусь за свой маленький столик и рисую. Потому что писать пока не получается.
Но сейчас мне не до глупостей. Сейчас у меня настоящая проблема. Мне нужен меч. И латы. И Росинант. Миша сразу понимает, в чём дело.
Ты Дон Кихот? серьёзно спрашивает он.
Да, так же серьёзно подтверждаю я. А ты мой Санчо Панса.
Миша покорно кивает. На прошлой неделе он был Зигзагом МакКряком. А я Дядюшкой Скруджем. Мы летали на остров Пасхи на прекрасном самолёте, которым служила Мишина кровать. Правда, посадка была жёсткой Зигзаг вообще не мастер мягких посадок. Но зато нас чуть не затопило лавой, и мы нашли кучу драгоценных монет.
А две недели назад Миша был доктором Ватсоном. Мне тогда срочно понадобилась трубка, которую пришлось вырезать из морковки, мужская рубашка, за которую худо-бедно сошла какая-то зелёная кофтёнка, и галстук. Галстук Миша мне выделил не английский, как полагается, а ковбойский, из двух пёстрых ленточек. В общем, беда с реквизитом та ещё. Трубку я, то есть Шерлок Холмс, два раза сгрызал. Нечаянно. И приходилось вырезать по новой.