Коля купил у проводника бутылку водки, добыл откуда-то два стакана и соленый огурец. Генку насторожила такая скудная закусь, но не отказываться же от угощения. Вагон был полупустой, и они без труда нашли свободный плацкарт. Коля набулькал водку до краев, видимо считая, что меньшими дозами моряки не пьют, и бодро вылакал свой стакан. Генка неразумно последовал его примеру и чуть не захлебнулся, водка была теплая и мерзкая на вкус. Они поговорили минут пятнадцать, съели огурец, допили остатки водки, после чего Коля счел свою хлебосольную миссию выполненной и удалился.
У Генки приятно шумело в голове и хотелось продолжения банкета. Родительские деньги еще оставались, и он пошел в вагон-ресторан. Первым кого он там встретил, был Коля. Они обрадовались друг другу, как старые друзья после долгой разлуки и заказали шампанского. Как пили первый бокал Генка еще помнил, а дальше как в песне Высоцкого: «Ой, где был я вчера не найду днем с огнем. Только помню, что стены с обоями»
С той разницей, что Генка не помнил и стен.
Зато на всю жизнь запомнил стены, в которых он пришел в себя.
Это был бетонный пенал два на полтора камера-одиночка гарнизонной гауптвахты города с намекающим названием Кандалакша.
Пиздец тебе парень, сказал ему дубак-прапор, года на два дисбата накуралесил. Точно говорят пьяная матросня хуже динамита!
Прапор был не в курсе, сам ли Генка сошел с поезда или его сняли. Но зато знал, что случилось после. А было так: бухой в сиську мореман, вместе с каким-то, таким же пьяным морпехом бегали по перрону, орали благим и не очень благим матом. Потом дрались с патрулем и Генку никак не могли угомонить, пока не связали веревками и не заткнули рот кляпом.
Ты ж начальника патруля на хуях при всех таскал, в морду ему плевал, усмехался прапор, если он заявление напишет готовься дружок, точно дисбат.
И тут Генке повезло в третий раз начальник патруля оказался его земляком из Обнорска и, узнав про это, не стал писать заявление. Генкино заключение ограничилось десятью сутками.
В справке, которую ему выдали, причиной задержания значилась стандартная формулировка: «самовольное оставление части».
А ведь тебя не за это задержали, задумчиво сказал прапор, выдавая Генке вещи и комсомольский билет, которые, как ни странно, оказались в целости и сохранности. Но переписывать справку ему было лень и это стало уже четвертым везением.
На Кандалакшский вокзал Генка прибыл без копейки денег, но с богатым жизненным опытом. Две симпатичные студентки, подрабатывающие на каникулах проводницами, сразу сдались, как только он сунул им под нос свое предписание. «Действительно, сказала одна другой, какой тебе билет, ведь у него предписание! Да и поезд пустой, пусть едет»
В поезде Генка пил портвейн с каким-то геологом, закусывая сгущенным молоком. Геолог сходил в Оленегорске. Он тряс пачкой заработанных денег и звал Генку в гости. Генке хотелось в гости к геологу, но каким-то шестым чувством он понял, что запасы везения исчерпаны и больше испытывать судьбу не стоит.
На Мурманском автовокзале, он подошел к кондукторше и честно сказал, что денег нет, но ехать надо и строгая женщина ничего не смогла ему возразить.
По дороге в Североморск, Генку было сняли с автобуса суровые морпехи, проверяющие у пассажиров документы. Их капитан долго изучал его комсомольский билет, а потом сказал: «Да хер с ним, пусть едет», и Генка успел заскочить в уже отъезжающий автобус.
На трапе родного крейсера его как дорогого гостя встречал сам старпом (позвонили с КПП). И первым его вопросом было:
Скворцов, где ты шлялся, мудила?!
И тут пригодилась справка с губы. Сделав честные глаза, Генка сообщил капитану второго ранга: «Мол, ехал-ехал, стремился на родной корабль, и тут ни с того ни с сего снимают с поезда и сажают за решетку!»
На следующий день Генку вызвали к командиру.
Он шел в сопровождении замполита, понимая, что сейчас будет решаться его судьба. Командир корабля для личного состава царь и бог: захочет помилует, не захочет отдаст на съедение прокурору. У Генки тряслись поджилки, а в голове складывались оправдательные речи.
Но никаких слов не понадобилось. Командир его даже не принял. Стоя в коридоре, возле открытой двери в командирскую каюту Генка, слушал его разговор с замполитом.
«Парень честно хотел попасть на корабль, говорил капраз, звонил, просил помощи, не его вина, что кругом раздолбаи. Передайте прокурору, чтоб закрывал дело».
Пока Генка рассказывал, мы прикончили вино.
Фелька, внезапно поинтересовался мой друг, а ты по какой науке-то учишься?
Да как по какой, я же те говорил химия.
Химия-химия заржал Генка, вся залупа синяя!
Я понял, что он уже основательно набрался.
В этот момент музыканты грянули: «Потолок ледяной, дверь скрипучая»
Генка выскочил из-за стола и выплясывая, как гамадрил перед случкой, слился с толпой танцующих.
Мне бы тоже пуститься в пляс, но я почему-то совсем не опьянел, только стал задумчивым. Какого черта, я сижу в этом кабаке, пью и жру плоды развитого социализма? А с другой стороны, что мне делать? Решать сверхзадачу? Думать, как обустраивать жизнь? Строить планы на будущее? Смешно строить планы человеку, у которого нет цели и который не знает, что с ним будет завтра. Нет, не буду я строить планов, а лучше сниму какую-нибудь будущую бабушку.
* * *
Когда мы покинули «Лесную сказку» на часах было всего девять, можно было веселиться дальше, но, честно говоря, меня утомили эти элементы советской сладкой жизни. В ресторане было много красивых женщин, но за красивыми надо ухаживать, говорить слова, рисовать перспективы. Красотки из ресторана за здорово живешь в койку не лягут. А мне хотелось всего, сразу и по бюджетному варианту.
Мы вышли на воздух одуревшие от портвейна и оглохшие от громкой музыки. Генка со словами: «Только бы не на смене была!», поспешил к телефонной будке и завис там минут на десять. Я терпеливо ждал, любуясь на закат.
Договорился! Генка был весел и возбужден. Валим в общагу.
По дороге мы заскочили в дежурный гастроном, где затарились тремя огнетушителями с «Белым крепким» и тортом «Прага».
Она эта как её водитель, рассказывал Генка, троллейбус водит. Ехала, рога скинулись, ну я помог приладить. С тех пор и прилаживаю, он засмеялся собственной шутке, прикинь, Венерой зовут. Какая-то она башкирка что ли. Порется, будь здоров! Правда ей уже двадцать девять, но мне жениться что ли? Там их три подружки в одной комнате живут.
И что, все троллейбус водят?
Две троллейбус, а одна трамвай.
Почему-то нам это показалось очень смешным, так и ржали всю дорогу, держа в руках бутылки как противотанковые гранаты.
Общага троллейбусного парка высилась серой громадой обшарпанных стен. К стеклянным дверям вестибюля мы не пошли.
Там строго, вахтер злющий, сразу попрет, объяснил Генка, Девки через окно парней водят. Я с Венеркой договорился, она нам окно на первом этаже откроет, он глянул на часы, через десять минут.
Окно нам открыла темноволосая грудастая девушка с восточным лицом. Довольно-таки симпатичная, что для меня было особенно важно, потому что это оказалась не Венера.
Салют, Рая! приветствовал ее Генка, подавая в окно бутылки и коробку с тортом. А Венерка где?
К комендантше пошла за бельем, отвечала девушка распевным голосом, а меня послала вас встречать.
Мы влезли в окно, пробрались через захламленную комнату, заставленную разобранными панцирными кроватями, и вышли в коридор.
А где, твой-то? осторожно поинтересовался Генка, Как его Василий?
Выпиздила мудака, так же распевно отвечала Рая.
Так ты теперь свободна?
Она кивнула.