Ничего не чувствую. На ватных ногах подхожу сзади.
Витёк? Уткнувшись головой в землю, медленно сползает мне на руки. Аккуратно кладу голову на цинк с патронами. Лицо спокойное, бледное. Пуля вошла в висок не мучился сразу это хорошо как тот первый
Феликс? Витёк? Глажу его волосы, зову
«Хорошо. Кому?! Господи! Что за фуйню я несу»?!!
Рвутся на поле и в роще эрэсы с корабельных батарей, надрывается рация: Сокол, Сокол, почему не отвечаете?!
«Кому э т о нужно? Им? Нам? Феликсу?! Ненавижу! Чтоб вы все сдохли! Блюди!.. Ненавижу»
Вокруг притихшие пацаны; не могу удержаться, комок в горле, слёзы душат, фули вылупились?! Работать!!! Мамонт, лево тридцать долбани под куст, по местам!..
Не ори, Санёк. Мамонт кладёт руку на плечо, ушли косые, ответь базе, да хлебало перевяжи.
Безразлично киваю и приваливаюсь к стенке. Ищу глазами боцмана кто ещё? Ромка протягивает бинт, все целы.
Вот и скажи им; закуриваю, руки мелко дрожат.
Я Сокол, на приёме.
Что у вас за шум, почему молчали? По меткам работнули пару залпов.
Косые пёрли.
Потери?
Кто?
Феоктистов.
Смена выходит, машин нет
Сами донесём, отбой.
Может, всё-таки, кому-нибудь это нужно? Может, есть он, тот предел, которого никогда не достичь? Может, есть та ненасытная утроба. Которую необходимо заполнить этим, чтоб прекратилось это? Первый, второй, сотый, Феликс. Кто следующий? Но я не хочу быть последней каплей, даже в таком благородном деле. И никто не хочет, не смотря на «громкие» слова, это противоестественно нам, людям. Никто не должен быть первым, и последним, и между ними.
И он не хотел. Просто, не думал об этом.
Жил. Мной, собой, мамой.
Липкие сумерки приятно пахнут весной.
А его рука никогда уже не выведет:
Латв. ССР, Рига, Межциемяс 6,
Seiky, Sandra
2. КАЙ СЯ.
Ночь. Густая тропическая темнота постепенно рассеивается, сменив духоту на предутреннюю свежесть. Так и не принесла облегчения. Кубрик замучил, давит незримым его присутствием.
Накинув на плечи одеяло, сижу на баке. Под мерное поскрипывание швартовых слушаю ночь, себя. Шаги вахтенного у трапа, изредка, перемежаются далёкой трелью палки об штакетник пулемётными очередями.
«А они-то в чём виноваты? За что я их? Переносица, грудак готов, next готов Но. Если не буду я то сделают они, со мной. И он в перекрестье, и я хотим жить, но каким-то невероятным стечением обстоятельств, необъяснимо сплетённой спиралью времени, рока и чьей-то воли, поставлены в условия однозначности и необходимости, без вариантов! действия убивать. Чтобы выжить.
Нелепейшая необходимость. Значит, всё-таки необходимо Необходимость?! Чего?!! Кому?!!! Блудливая казуистика для отары, прыгающей в пропасть вслед за вожаком, «он знает!» уж эту-то твёрдую уверенность не отнять. Даже страхом смерти, это и страшно. И не понятно. А, если «не прыгать»? Автоматически переходишь в разряд паршивых и прыгаешь, после всех. Столкнут, подтолкнут. Не сделаешь это сделают с тобой, это. А на твоё место найд»
Чего не спишь? облокачивается на РБУ мичман Шкурин, он дежурит по низам.
Молчу. Не хочется нарушать целостность уютной оболочки-покоя словами. Глубоко вздохнув, достаёт пачку. Покурим? Горький дым родных «Столичных» отгоняет прохладу, согревает пальцы и душу.
Женат не был? выдыхает вместе с дымом Петрович.
Вроде, нет, девчонка была
Вновь молча курим.
Петрович, патруль по городу сегодня наш?
На своих не нагляделся, мало тебе? Отдыхал бы.
Всё равно не усну.
Добро. Поставлю, помотайся, развейся.
Да, Саня, вчера на носовом автомате, как стемнело ленту заводили, так в приёмнике снаряд перекосило. В темноте не рискнули разбирать. «Бычок» по дивизиону заступил, ты никакой вернулся.
Разберёмся.
Из под козырька, тревожно, поедает меня глазами.
Да не боись, всё будет нормально, к подъёму флага уложимся успокаиваю его.
Петрович? Оборачивается на трапе.
«Косорезку» мою снесите армейцам глянуть, там прицел разбит.
Лады, иди покимарь, до рассвета ещё три часа.
Под крышкой приёмника блестит 20-ти миллиметровый снаряд, не дошедший сантиметра до тёмного зева казённика. С торца гильзы, подпёрт затвором, боевая пружина на взводе. Стоит нажать спусковую педаль, или запустить гидромотор головка взрывателя ткнётся в казённик рядом с гнездом.
Вручную разворачиваю башню до мёртвой зоны, проверяю спуск педаль свободно болтается, произвольного срабатывания не будет. Ручником аккуратно распускаю трос внутри пружины.
Долго не могу попасть штекером от шлемофона в гнездо. Наконец, фиксирую, щёлкаю тумблером:
Кэ Пэ два, я Бэ Пэ один
Кэ Пэ два, ГэКэПэ, я Бэ Пэ один
Бэ Пэ один, я ГэКэПэ, докладывайте!
«Выстрел» трассирующий, взрыватель осколочный, изгиб в шейке гильзы тридцать градусов, на демонтаж и выемку двадцать минут; приступаю.
Какая вероятность ЧП?
Никакой. Минимальная Уже, да и гидравлику вовремя отрубили. «Аварийку» сыграйте.
Один?
Да!
Броник надень. Шлем не снимай. Пишем. Пошепчи для истории.
Трель «аварийки» возвращает в рабочее состояние. Из свесившихся за борт стволов ударили тугие струи. Оглянулся: десятки глаз, всё замерло в рубке, на палубе. «Цирк»!
Ну, поехали
агрегат ствола снял тормоз откатника отсоединён вынимаю механизм ручного взвода боевая пружина толкатель экстрактор лапки, затвор аут!
Перекусываю звено ленты клещами, вытягиваю её из направляющих в магазин. Протянул к «нему» руки и замер, тишина навалилась, только в ушах противный писк. Два килограмма смерти приятно холодят руки; мягко-мягко пробую посадку головки в гильзе, нормалёк, мёртво.
ГКП, я БП один, капсюль не задет, наколов нет, «выстрел» не аварийный, причина перекоса дефектное звено ленты. Отбой.
Добро!
Отключены пожарные насосы. Сигарета мелко дрожит. Из динамиков внутрикорабельной трансляции льётся красивый монолог-жалоба Пола на вечную тему:
«голос Америки» из Вашингтона, концерт популярной музыки, у микрофона Юрий Осмоловский
Хорошо вещают. Филиппинский передатчик, тут рядом. И без «глушилок», не то, что в Союзе.
Немонотонная насыщенность, необходимость быть постоянно собранным и готовым к чему угодно, заполняет все свободные ниши сознания, не оставляя места праздным и отвлекающим мыслям.
В стареньком, но мощном открытом пикапе нас пятеро. За рулём Рауль, офицер кубинец, переводчик из военной комендатуры. Рядом представитель штаба обороны милиционер Ван. Только по морщинам у глаз и можно сказать, что он старше нас всех. В ногах у него периодически «чирикающая» армейская радиостанция. Сзади на откидных сидениях вдоль бортов развалились, благо места много, мы два минёра из БЧ-3 и я.
С Раулем я уже не первый раз в патруле. Нормальный мужик, только улыбается редко. На бронзовом лице постоянно грустные глаза. Хоть и офицер, держит себя на равных со всеми.
Со стоны может показаться, что наша «Toyota» бесцельно мотается по городу, но это не так. Рация, прощебетав скороговоркой, заставляет менять маршрут. Мы и порученцы-курьеры при штабе, и извозчики при комендатуре, скорая помощь грузовик, в общем, универсальная интеркоманда, готовая всем прийти на помощь, дежурный автопатруль по прифронтовому городу военного времени.
До обеда возили раненых из госпиталя в порт. Там у пассажирского причала утром пришвартовалось госпитальное судно из Владика. На пол клали двое носилок с тяжёлыми, на сиденья сажали четверых лёгких, сами же, свесив ноги, тряслись на бортах.
Возле комендатуры, пока ждём Вана, перекусываем. Рауль не ходит в офицерскую столовую. Жареную рыбу с хлебом запиваем холодным чаем из фляжек. Хлеб противный спиртовой, но по такой жаре много и не надо, было бы что пить. Курим, расслабившись, молчим, или перебрасываемся ничего не значащими фразами. Вспомнив, достаю из подсумка банку сгущёнки, протягиваю Раулю, он её обожает. В ответ протягивает голландскую пачку с «маришкой».