Винге неловко: он снимает комнату у Роселиуса. Роселиус вынужден сдавать жилье, чтобы свести концы с концами. Каждый постоялец невольное напоминание о нелегком положении хозяина, а сегодня Роселиус мрачнее обычного: каждую ложку супа сопровождает горестный вздох. Ест молча и, когда на дне тарелки остается совсем немного, откладывает ложку в сторону и прокашливается.
Глупо давать советы молодым никогда не знаешь, на что нарвешься. И все же Сесил будь так добр и выслушай. Не буду ходить вокруг да около, ты и сам знаешь: я желаю тебе только добра.
Он опять глубоко вздыхает, показывает, как нелегко ему начать этот разговор.
Это против природы, Сесил. Муж должен быть рядом с женой. Разве не давал ты клятву верности? «В радости и в горе» Возвращайся к жене, Сесил.
Кровь бросилась в голову и Винге тут же постарался взять себя в руки. Человек не должен позволять чувствам руководить разумом. Глубокий вдох. Глухие удары крови в ушах, будто где-то выбивают ковер. Но время идет надо что-то ответить.
Годы нисколько не притупили ум и хватку Роселиуса, хватку, которая когда-то сделала его старейшиной цеха канатных мастеров. Винге едва ли не слышит, как сменяют друг друга мысли за его нахмуренным лбом.
Старик вздохнул, откинулся на стуле и поднял руки с открытыми ладонями жест примирения.
Мы немало соли с тобой съели, Сесил. Ты умен, что да, то да. Этого у тебя не отнять. Книги читаешь. Да и не злодей какой-нибудь, уж я-то тебя знаю. Но тебя ослепили все эти новомодные идеи. Думаешь, все можно решить умом? Ну нет. Ошибаешься. Чувства с разумом не идут в одной упряжке. Возвращайся к жене, Сесил. Вам обоим будет лучше. Обидел попроси прощения, и делу конец.
Ей так лучше. Я все взвесил и продумал, сказал Сесил Винге, и сам услышал, как неубедительно прозвучали его слова. Словно ребенок оправдывается.
Сесил чего бы ты ни хотел достичь, результат будет ровно наоборот.
Винге никак не мог унять дрожь в руках; даже ложку положил на стол, чтобы не привлекать внимания. Голос совершенно не слушался.
Так сложилось. Он неожиданно охрип.
Роселиус помолчал, потом заговорил, и тон был почти ласковый:
Я видел ее сегодня на рыбном рынке. Она ждет ребенка. Живот уже не скрыть.
Сесил поерзал на стуле и в первый раз за все время разговора посмотрел канатчику в глаза:
Она была одна?
Роселиус кивнул и потянулся рукой хотел по-отцовски положить ее на предплечье. Сесил отдернул руку и удивился. Инстинкт опередил мысль.
Он зажмурился. Еще раз взять себя в руки. Представил себя в своей внутренней библиотеке, где выстроились ряды невидимых книг в ничем не нарушаемом покое. Мысленно снял с полки томик Овидия и прочитал: Omnia mutantum, nihil inherit. Все меняется, ничто не исчезает бесследно. Что еще нужно знать для душевного равновесия?
Сесил открыл глаза. Взгляд спокоен и непроницаем. С усилием унял дрожь в руках, положил ложку в тарелку и встал.
Благодарю за суп и заботу, но все же ужинать отныне буду в своей комнате.
И пошел к двери, провожаемый горьким напутствием канатных дел мастера:
Если человек думает одно, а действительность говорит другое, значит, мысль неправильна. Тебе ли это не понять? Тебе, с твоим классическим образованием?
Винге не ответил. Он уже отошел от стола настолько, что можно сделать вид, будто не слышит.
Вышел в прихожую на непослушных ногах и поднялся по лестнице в комнату, которую снимал у канатчика еще с начала лета. Опять одышка остановился, оперся рукой о косяк и подождал, пока успокоится дыхание.
За окном двор усадьбы. Солнце уже село. Смутные тени фруктовых деревьев на склоне, за ними угадывается море. Огни на Корабельном острове: моряки торопятся завершить дневную работу. На темном небе громоздкий силуэт церкви Святой Катарины.
Сесил открыл окно и с наслаждением подставил все еще горящее лицо вечернему бризу. Каждое утро город словно делает глубокий вдох, а к вечеру выдыхает ветер меняет направление и начинает дуть в сторону моря. Куркан, старинная мельница, медленно и натужно вертит крыльями, словно хочет сбросить ременный шкив, укрощающий ее природную страсть к вращению. А чуть дальше, у горизонта, ее сестры отвечают на том же языке долой эти узы, дайте нам вертеть нашими крыльями, мы хотим улететь.
Становилось прохладно. Сесил закрыл окно и посмотрел в зеркало. Ему нет еще и тридцати. Черные волосы, схваченные на затылке лентой, странно контрастируют с бледной физиономией. Шея замотана шарфом.
Уже не различить, где кончается горизонт и начинается быстро потемневшее небо. Появились первые звезды. Мир устроен скверно: слишком много мрака и слишком мало света. Краем глаза он различил мгновенный, как моргание, прочерк упавшей звезды. В детстве ему говорили: если успеешь в этот миг загадать желание, оно непременно сбудется. Сесил смеялся над суевериями, но сейчас кто знает, может, и правда. Только успей загадать
Винге надолго задумался. Он не знал, сколько времени так просидел час или два. Сидел, пока боковым зрением не заметил: во дворе что-то происходит.
Фонарь. Кто-то помахивает фонарем на липовой аллее. Винге никого не ждал, да и хозяин, насколько ему известно, тоже. Странно.
Он надел плащ и спустился во двор. Оказывается, двое: служанка Роселиуса с фонарем, а рядом с ней какой-то недоросток. Согнулся, уперся руками в колени и пытается отдышаться.
Служанка сунула фонарь Сесилу.
К вам, господин. Я бы такого и на порог не пустила.
Повернулась и ушла размашистым шагом, укоризненно качая головой, мир совсем обезумел.
Винге пригляделся мальчишка. Сопливый и грязный, лет двенадцать-тринадцать. Голос еще не ломался.
И что?..
Это вы и есть Винге, который ходит в Инбетку?
Полицейское управление размещается не в Инбетке, а в доме Индебету. Что касается меня, то да, я и в самом деле Сесил Винге.
Мальчишка подозрительно посмотрел на него из-под спутанной челки.
Они там, на Дворцовом взвозе, обещали заплатить, кто добежит быстрее. Так я первый чуть не помер. В боку колет и во рту как бы кровь. Вспотел весь, а на улице сами небось знаете, как спать на улице в октябре в мокрой одежке. Дали бы кругляш5 на разживу.
Сказал и замер, будто удивился собственной наглости. Винге посмотрел на него оценивающе.
Ты же сказал, за тобой другие прибегут. Могу и подождать немного.
Мальчуган скрипнул зубами, проклиная собственную дурость. Винге слегка улыбнулся, открыл кошель, достал монету и покрутил между большим и указательным пальцами.
Повезло тебе, что на меня нарвался. Я не стану ждать твоих соперников. Терпение не входит в число моих достоинств.
Скороход облегченно засмеялся, показав дырку во рту, оставшуюся от двух выбитых зубов.
Полицеймейстер хочет вас видеть. Сказал немедленно. У себя дома, в Кузнечном переулке.
Винге кивнул и протянул ему монету. Мальчишка боязливо, словно ожидая подвоха, подошел, выхватил кругляш и пустился бежать. Одним прыжком перескочил низкий каменный забор, чуть не зацепившись ногой.
На хлеб, а не на водку! крикнул Винге вдогонку.
Мальчишка вместо ответа спустил штаны и звонко похлопал себя по голому заду.
Еще пару таких поручений и выбирать не надо: хватит и на то, и на другое!
И с победоносным смехом пустился бежать, на ходу натягивая штаны.
Ночь поглотила вестника, а Винге опять почему-то вспомнил про упавшую звезду и никак не мог сообразить: успел он загадать желание или нет?
Уже несколько месяцев полицеймейстеру Юхану Густаву Норлину обещали служебную квартиру, но пока ничего не дали. Он так и жил с семьей в старой квартире, в трех кварталах от биржи.
Винге поднялся по лестнице на третий этаж и остановился отдышаться.