Превращая себя в их «трофейного» ребенка, вы могли бы найти способ испытывать меньшую боль, но это досталось бы вам очень большой ценой. Хотя ваша «трофейность» могла бы спасти вас от более темной и угрожающей стороны вашего нарциссического родителя, она лишила бы вас эмоциональной свободы, безопасности и счастья. Вы бы никогда не испытали расслабление и наслаждение чудесами детства. Ваша привычка страдать и быть невидимым в результате превратилась бы в созависимость во взрослом возрасте. Это, в свою очередь, заставило бы вас вновь проигрывать свою детскую травму с людьми, с которыми вы решили сблизиться.
Однако если бы у вас не получилось стать родительским «трофеем», вы бы вызывали у своей семьи чувство стыда, злости и незащищенности, что, в свою очередь, возвращалось бы к вам в форме наказаний. Будучи паршивой овцой, которая не может или не позволяет повысить самооценку родителей, вы, вероятнее всего, были бы наказаны невниманием, отсутствием заботы и (или) жестоким обращением. Ужасающее качество вашего детства заставило бы вас найти самый большой психологический камень, под которым вы бы постоянно прятали свои болезненные воспоминания. Ваше одинокое, лишенное внимания и заботы и (или) полное жестокого обращения детство стало бы фундаментом для хронического расстройства психического здоровья. Это заставило бы вас эгоистично ранить других и испытывать ограниченную или ситуативно обусловленную эмпатию. Как и ваш родитель, который эмоционально изуродовал прекрасного ребенка, коим вы от природы являлись, вы инстинктивно повторили бы те же губительные паттерны по отношению к тем, кого вы любите.
Метафора эстафетной палочки
Говоря простым языком, каждое поколение моей семьи взращивало свое потомство для того, чтобы оно стало частью дисфункциональной семейной эстафетной команды. Родители каждого поколения не только передавали дальше свое рвение и энтузиазм эстафетной гонки, но и оказывали сильное влияние на то, какую из двух возможных ролей в конечном счете выберет их ребенок. Эстафетная палочка передавалась либо ребенку, который мог повысить самооценку нарциссического родителя, либо тому, кто никогда не смог бы осчастливить его, став для него серьезным разочарованием.
Несмотря на патологическую преданность моей матери, выражавшуюся в помощи отцу выиграть каждую гонку, она никогда не испытывала радости, победно пересекая финишную черту. Даже когда она лежала без сил на земле, уставшая, будучи не в состоянии даже пошевельнуться, она убеждала себя, что победа моего отца была также и ее успехом. Несмотря на то что ее опыт состоял из унижений и отсутствия радости, она никогда не пыталась покинуть команду. Как и во всех других дисфункциональных семейных соревнованиях, я и мои родные братья и сестры получили эти пресловутые эстафетные палочки, которые поколение моих родителей передало нашему. Только очень сильные и полные решимости люди могут разрушить подобные паттерны поведения. Без мужества и большого количества психотерапии вероятность того, что эстафетная гонка семьи закончится на том или ином поколении, крайне мала.
Четыре поколения дисфункции
Для лучшего понимания сил, которые в ответе за мою детскую травму привязанности главную причину моей созависимости, я поделюсь с вами историческими фактами о четырех поколениях моей семьи. Вместо того чтобы занять позицию «во всем виноваты мои родители», я выбираю относиться с большей симпатией и эмпатией к тем членам моей семьи, к которым я когда-то испытывал неприятие и злость. Цель этой главы не в том, чтобы обидеть, раскритиковать или дискредитировать кого-либо. Скорее она написана для того, чтобы проиллюстрировать проходящие через множество поколений силы, стоящие за развитием созависимости и нарциссизма в моей семье, с акцентом на том, почему все мы жертвы, хотя некоторые кажутся скорее тиранами.
Пожалуйста, учтите тот факт, что историческая информация, которой я поделюсь, является ограниченной по объему и содержанию, потенциально неполной и часто обобщенной. Моя задача осветить определенные психологические качества каждого члена моей семьи с целью проиллюстрировать передающуюся природу созависимости и нарциссизма. Несмотря на мои попытки сохранять точность и нейтралитет, я допускаю, что на сделанные мною выводы мог оказывать сильное влияние мой собственный взгляд. При написании этой главы я тщательно взвесил и обдумал важность обнародования этих материалов и возможное влияние этого на мои взаимоотношения с семьей. С тяжелым сердцем я предлагаю вашему вниманию следующее объяснение того, почему я стал созависимым взрослым.
Я второй ребенок в семье Эрла Розенберга и Мюриэл (Микки) Розенберг; оба уже ушли из жизни (в 2015 и 2018 годах соответственно). Оба мои родителя были единственными детьми в семье, не в силу выбора, но по дисфункциональным или медицинским причинам. В течение 10 лет у них родилось четверо детей: Эллен (1959), я (1961), Стивен (1963) и Дэвид (1969). По словам родителей, единственным запланированным ребенком был Дэвид. Моя мама впоследствии призналась, что надавила на моего отца, чтобы завести четвертого ребенка из-за ее чувства одиночества и потребности обрести цель в жизни.
По моему мнению, мой отец имел большинство симптомов если не все нарциссического расстройства личности (НРЛ). В противоположность ему, что неудивительно, моя мать была типичным созависимым человеком, как это описано в большинстве книг по данной теме, включая и эту.
Бабушка и дедушка моего отца по материнской линии Ида и Руби
Подстегиваемые гонениями и этническими чистками евреев в Восточной Европе в конце XIX века, мои прапрабабушка и прапрадедушка эмигрировали из России во второй половине 1890-х годов. Хотя оба они были евреями и встретили друг друга в России, Ида имела немецкое происхождение, а Руби был русским. По рассказам отца, Ида была придирчивой, жестокой и доминирующей, как диктатор. Она практически не воспринимала чужое мнение и держала домочадцев в железных рукавицах. Руби был более мягким, любящим и заботливым человеком.
Претенциозность Иды и уверенность в том, что ей все должны, а также страх домочадцев перед ней все это ставило ее в господствующую позицию по вопросам воспитания внука, в котором она взращивала жесткие суждения и резкое неприятие. Руби и Молли (дочь Иды и Руби) ни в чем не смели ей противоречить, поскольку последствия подобных действий всегда были гораздо хуже, чем можно было предпожить. Руби, созависимый в отношениях, был мягким, снисходительным и принимающим отцом (и дедушкой), который всегда видел лучшее в своих детях и в моем отце (своем внуке). Его великодушие, по словам моего отца, погубило его. Из-за его наивности во время наступления Великой депрессии средства, которые он дал в долг своим друзьям и приятелям, не были выплачены обратно, из-за чего семья потеряла свое значительное состояние. Ида не смогла простить Руби за то, что ей казалось слабостью, легковерностью и страхом вступать в конфронтацию. Склонность Иды не прощать людей, которые перешли ей дорогу, оставила неизгладимый след на трех поколениях, живших при ее тиранических порядках.
Макс и Молли: родители моего отца
Из-за недостатка общения я мало знаю о Максе, кроме того, что он родился в Румынии и пошел в армию в начале 1920-х годов. Он дезертировал и нелегально иммигрировал в США. Мой отец описывал его как красивого, очаровательного, привлекательного профессионального игрока и афериста, который мог «очаровать любую женщину, чтобы залезть к ней в трусики». Это очевидно, так как Макс был женат 9 раз, прежде чем умереть в возрасте 90 лет. Макс хвастался моему отцу, что его не пускали в казино Лас-Вегаса после того, как его поймали за подтасовкой карт. Его призванием было лишать людей их денег, заработанных потом и кровью. Очень вероятно, что Макс был социопатом, а это значит, что у него вполне могли бы диагностировать асоциальное расстройство личности (АСРЛ).