Фи, монсеньер! воскликнула герцогиня брать короля грабить прохожих.
Мысль показалась этим господам забавной.
Я думаю, под рукой принца крови даже преступление делается знаменитым.
Дело шло недурно, мы уже стащили шесть плащей, как прибежали стрелки. Мы разлетались словно стадо куропаток: по крайней мере я живо добрался до Лувра. Рошфор вместо того, чтобы следовать за мной, возымел странную мысль взобраться на бронзового коня, поставленного среди моста, который уже вот одиннадцать лет ожидает, что на него сядет король мой родитель. Ночь была не слишком темна, один из солдат увидел графа и бросился к нему. Как бы мне хотелось видеть и преследователя и преследуемого прогуливающимся от крупа лошади до шеи, и от шеи до головы. Наконец Рошфор упал и вывихнул руку. В довершение несчастья бедняк заперт в Шатле Мой первый сановник в Шатле! Вещь была бы забавная, если бы не примешалась вывихнутая рука. Я его посещал он строит жалкую мину.
Ваша тоже, принц, была бы не слишком веселее, сказала серьезно королева если бы стрелки, притворившись что не узнали вас, отвели вашу особу в тюрьму. Людовик, как вам известно, не слишком веселого характера.
Ваше величество, как усердный наместник короля, моего брата, я смеюсь за себя и за него; к несчастью мое наместничество
Монсеньер, перебила госпожа Шеврёз вы не имеете формальной доверенности его величества, и ваши слова могут не понравиться королеве
Кстати о доверенности могу вам сообщить, что герцог Шеврёз прибывает из Лондона с уполномочием жениться на моей сестре Генриетте от имени принца Уэльского. Брак этот решен: кардинал объявил его в совете. Мы снова увидим графа Карлейля и милорда Рича двух джентльменов, испытанных в утонченном волокитстве, которые прошлый год являлись с первым предложением. Поговаривают также о путешествии фаворита Якова Боккингэма Герцогиня, вот приятное занятие для ваших черных глазок
В самом деле мой муж приезжает? воскликнула госпожа Шеврёз.
Поблагодарите меня: при подобной встрече предостережение вещь благоприятная.
Брат, сказала строго королева вы совершенно забываете уважение к дамам.
Милая сестрица, это чистая шутка, и герцогиня, так и понимает мои слова. Но я должен вас оставить: я вижу карету королевы, моей матушки. Надобно ускользнуть от головомойки. Прощайте, mes dames.
Молодой принц без церемонии поцеловал в щеку свой царственную сестру, дал фаворитке еще более бесцеремонный поцелуй и вышел довольный двойной своею смелостью, которая впрочем не вызвала большого гнева.
Мария Медичис не замедлила войти в апартамент невестки, с которой приехала поговорить о действительно решенной свадьбе французской принцессы Генриетты с английским королевским принцем Карлом. Королеве-матери было уже тогда пятьдесят два года, и она была еще хороша: в особенности глаза сохранили много блеска. Но пламенные страсти, прочувствованные по-итальянски, оставили следы свои на лице этой государыни, на котором свежесть молодости была искусно воспроизведена густым слоем румян. Мария Мадичис была в маленьком черном бархатном чепце, из-под которого виднелся толстый завиток волос, оставшихся темными. Немного полный стан ее был сжат в корсаж черного бархатного платья, весьма открытый снаружи, и который выказывал грудь ее величества. Две нитки крупного жемчуга окружали ее шею и спускались до пояса. Края платья были унизаны таким же жемчугом, Драгоценные брильянты в виде груши висели в ушах королевы. Брыжжи из английских кружев двойным рядом закрывали ее затылок, понижаясь прогрессивно к передней части шеи. Вдова Генриха IV выехала из дворца незамаскированная, хотя в эту эпоху мало дам высшего класса выходили, не прикрывшись бархатной маской.
Обе королевы долго жили довольно дурно между собой, вследствие ревности, внушенной Анной Марии, и привязанности, которую последняя питала к Ришельё. Но после того как этот министр заплатил своей благодетельнице самой черной неблагодарностью, удалив ее из совета, общность несчастья примирила свекровь и невестку. Таким образом, бедствие сближает тех, кого разъединял раздел благополучия. Дочь флорентинца Франциска II выказывала живейшую нежность дочери Филиппа III; она обнаруживала даже снисходительность, которая, как мы увидим, могла доходить даже до извинения больших слабостей.
Людовику XIII внушали подозрения относительно ухаживанья Монморанси за королевой Анной; мрачная ревность короля, доведенная до бешенства ловким Ришельё, готовилась разразиться с силой, когда Мария Медичис остановила его порыв, могший повести к жестоким крайностям.
Нерасположение твое к женщинам, сказала она ему однажды: обманывает тебя, сын мой, относительно чувств, которые менее равнодушная молодость выражает красоте. То, что гневает тебя в услужливости Монморанси перед твоей супругой, не более как дань весьма обыкновенной вежливости и которой не позволить осквернить нечистыми помыслами уважение к высокому сану. Поверь мне, Анна не обращает более насколько должно внимания на эту рыцарскую вежливость дело самое обыкновенное при мадридском дворе. Но припомни все, что предки твои короли должны знаменитому дому, из которого происходит герцог; вспомни сколько сам Генрих Мон-моранси оказал тебе услуг, и надеюсь, что королеве было бы неприлично обращаться гордо и неприветливо с этим вельможей.
Людовик ХIII резко заметил матери, что не пристало молодой еще государыне и против которой могло быть направлено злословие, считать своею обязанностью уплачивать долги признательности за своего мужа-короля, именно двадцатидевятилетнему генералу.
А вот она это и делает лишь на словах, сын мой. Разве я в молодости не была в таком же положении, когда слуги короля, моего знаменитого супруга, Сюлли, Дюплеси Морнай, Лану, Бассомиьер, Эпернон, ухаживали за мной. И слава моя не потерпела ни на минуту от этих угодливостей, чуждых смелости любви.
Король недоверчиво покачал головой, не рассудив даже, что после этих, слов матери, его скептицизм делался оскорбительным.
Вот что достаточно, сказал он, и на мрачном лице его проскользнула горькая улыбка мы любим обращаться к вашей опытности. Но благоволите дать понять королеве, что мы желаем, чтобы к королеве не являлся Монморанси, который впрочем скоро получит от нас новое назначение на большом расстоянии от столицы.
В тот же самый день Мария Медичис передала невестке этот разговор и вследствие благосклонного внимания настаивала на запрещении. Королева Анна мгновенно покраснела, но вслед за тем бледность разлилась по лицу ее. Мария, более знакомая с нежными слабостями, чем она сказала сыну, не обманулась в этом выражении физиономии: она увидела отблеск плохо прикрытого чувства, на которое с живостью подействовал ее рассказ. Госпожа Шеврёз, находившаяся тут же, старалась обмануть проницательность флорентинки: она принесла флакон молодой королеве и со вздохом сказала, что с утра ее величество три раза чувствовала себя нездоровой.
Без сомнения, прибавила она беззаботно нездоровье это происходит от влияния первых весенних дней.
Мария Медичис, по-видимому, удовольствовалась этим официозным объяснением; но тем не менее осталась в уверенности, что ревность короля, по крайней мере на этот раз, могла иметь на его убеждения более весу, нежели ее собственные снисходительные объяснения.
Но возвратимся к визиту вдовы Генриха IV к невестке, в то время когда герцог Анжуйский оставил последнюю.