В Европу, продвинулся на передний план другой понятой, стоявший до этого подальше и молча. Ты, мужик, не суетись. Сейчас тебе доктор пятьдесят граммов ректификату даст, и ты быстренько придешь в себя.
Доктор действительно плеснул в протянутый граненый стакан спирту и передал Лыкину. Тот, повинуясь условному рефлексу, выдохнул в сторону, заглотнул содержимое и еще раз выдохнул.
Вступали в Европу, а вступили в говно, подытожил он. Знакомая история. У нас всегда так. А ректификат у вас хороший.
Народ дружно закивал.
То, что от социализма осталось, просвистели демократы первой волны, которые нас от социализма, как детей малых от сиськи, оторвали, а то, что в долг назанимали во всемирных и прочих банках, разворовали демократы, пришедшие им на смену, подытожил доктор, с горя хлебанувший спирт прямо из бутыли.
Приняли и милиционер с понятыми.
Теперь, конечно, пива много стало, вернулся к началу разговора милиционер, однако мы его на Родину менять не договаривались.
Не договаривались, подтвердили все, включая Лыкина.
Так что, гражданин, раку у вас нет, самогонки тоже, поэтому можете быть свободны, подытожил милиционер.
Благодарю за внимание, ни к селу ни к городу ответил Лыкин.
Понятые разочарованно опустили стаканы и головы. Уважение к блюстителю порядка начало падать. Он чутким профессиональным ухом почувствовал это и перехватил инициативу:
Однако проверить вас мы все же должны. Предъявите ваши документы.
Лыкин опешил:
Какие документы, я голый?! У меня одна простыня и больше ничего нету.
Понятые оживились.
А я, Палыч, видел по телевизору, показывали террориста. На нем, как и на этом, тоже простыня была, а под ней гранатомет РПГ и «калаш» с тремя рожками, доложил начитанный.
Разберемся. Милиционер опять был в центре внимания и уважения. Попрошу ваши документы, гражданин. Голос блюстителя стал железен, вежлив и нарочито четок.
Вы чего, мужики, не понимал ситуации Лыкин, мы же только что пили вместе!
А ты мне не тыкай, продолжал Палыч, я с тобой гусей не пас.
Товарищ старшина, что же это такое? воззвал к здравому смыслу Лыкин.
Но блюститель уже нажал кнопку в своем мозгу, и оттуда, как с магнитофонной ленты, полилось:
Гусь свинье не товарищ. Паршивая овца все стадо портит. Таких, как ты, надо выметать железной метлой. Выжигать каленым железом. Расстреливать без права переписки. Пока мы тут с такими миндальничаем. Тамбовский волк тебе товарищ.
А может, у него и рак, в задумчивости сам с собой дискутировал врач.
Признавайся, сволочь! заорал на Лыкина впавший в истерику милиционер и, не дав тому раскрыть рта, треснул дубинкой по голове. Лыкин опять потерял сознание.
Милиционер, не в силах остановиться, колотил ногами основание операционного стола, бил дубинкой сам стол. Понятые начали его успокаивать, он зарыдал, обнял одного из них и, повсхлипывав, затих.
Опять наступила пауза.
В операционную вбежала запыхавшаяся медсестра с двумя авоськами.
Виктор Леонидович, захлебываясь от спешки, начала тараторить она, я не опоздала? Простите христа ради. Пока мужа накормишь, младшего в детсад отведешь, старшую в школу выпроводишь, а тут еще транспорт сами знаете как ходит. А я вам молочка купила со стрюделем, с маком, как вы любите.
Речь ее оборвалась столь же внезапно, как и началась.
Опоздала, выдержав минутную паузу, ответил хирург, покрутив перед собой и спрятав уже ненужный скальпель в карман. Опоздала.
А медсестра хотела что-то сказать, но замолчала.
Ну? спросил врач.
А мне тут рецептик классный рассказали. Растирается клюква с сахаром, двести граммов клюквы и пятьдесят сахара, и вливается в поллитру спирта, настоянного на мяте с лимоном. Вкус обалденный, и запаха никакого.
Ну и что?
А я и клюкву купила.
О-о-о! застонал пришедший в себя Лыкин.
Медсестра удивленно посмотрела на Лыкина и сказала:
А я думала, его в морг.
Татьяна, ты не в анекдоте. Видишь, представитель власти и понятые.
Те опять приосанились. Старшина изобразил галантного кавалера, поцеловал медсестре руку и представился:
Николай Павлович.
Ну, вы как император.
Какой император?
Российский. Его еще в школьных учебниках называли Николай Палкин.
Понятые довольно заржали за спиной у старшины и начали при помощи движений рук изображать его сексуальные потенции, возможности и особенно размеры. Старшина, польщенный сравнением с императором, не расслышал вторую фразу, заулыбался и спросил:
А как вас зовут?
Татьяна. Не понятно для чего, она сделала книксен и покраснела.
О-о-о! простонал Лыкин.
Но он был уже не интересен блюстителю, и тот, продемонстрировав выдающиеся способности стратега по части женского обольщения, приказал понятым помочь доктору увезти больного в палату.
Те перетащили Лыкина на каталку и повезли. При этом врач шел сбоку, бережно неся бутыль с остатками спирта.
Лыкин снова потерял сознание, а старшина остался наедине с соблазнительной медсестрой.
Как только дверь в операционную закрылась, Николай Павлович одной рукой обнял помощницу эскулапа за шею и прильнул к ее губам своими. Другой рукой он обхватил гораздо ниже, поднял не очень легкое тело и положил на освободившееся от Лыкина место.
Не надо, Коля, прошептала медсестра, сексуально дыша.
Получив благословение, тезка императора начал стаскивать с нее трусы.
Коля, а ты можешь пройти техосмотр? осведомилась практичная женщина. А то мой придурок никак не доведет старый «жигуль» до кондиции.
Могу, Танечка, могу.
Завтра же, конкретизировала прагматичная коллега матери Терезы.
Наступила минутная сексуальная пауза.
Хорошо, то ли согласился, то ли констатировал после нее свое состояние милиционер.
Собрав обмундирование, застегнув пуговицы и поправив фуражку, которую во время всего процесса не снимал, Николай Павлович подошел к телефону, набрал номер и, когда ответили, строго приказал:
Сержанта Скорикова, немедленно.
Тот ответил.
Здорово, Васильич! Это Николай. Петь, ты завтра дежуришь? С утра! Слушай сюда. Просьба имеется. К тебе завтра подойдет от меня хороший человек. Страж порядка подозвал Татьяну и, зажав рукой трубку да еще зачем-то шепотом, спросил, как мужа звать. Потом снова продолжил разговор с Петром: Его Виктором звать. Фамилия Гвоздев. Ты ему помоги. А то у него «копейка» не первой свежести.
Петр что-то ответил.
Не, Петь, я же сказал, подойдет, а не подъедет. Старшина, довольный своим юмором, продолжал: Ну вот и ладненько. Как ты после вчерашнего?
И у меня трещит. Петя, за мной не заржавеет.
Гы-ы!
Натурой. Ну, бывай. Пока.
Николай повесил трубку и, поцеловав Татьяну, сказал ей:
Всё слышала. Петр Васильевич Скориков. Мой двоюродный брательник. Завтра твой должен быть у него в девять ровно. Со всеми документами. И пешком, а то на вашем драндулете, не дай бог, снимут там номера, после не расхлебаемся.
Спасибо, Коленька, Татьяна поцеловала благодетеля.
Спасибом не отделаешься.
Татьяна покраснела.
А Петьке дашь?
Татьяна глубоко вздохнула и сделала вид, что обиделась.
Ты чего, Тань, я же пошутил, понял глупость сказанного блюститель. Прости.
Больше так не шути. Татьяна начала играть роль обиженной пятнадцатилетней школьницы из повести о первой любви неизвестного автора.
Ну, мне пора, заторопился старшина. А со своего за техосмотр сдери пять сотен.
Он хотел на прощание еще раз обнять Татьяну, залезть к ней под кофту, стиснуть грудь так, чтобы медсестра завизжала, не больно его стукнула в ответ и сказала «дурак». Но в это время дверь в операционную с шумом распахнулась и в нее ввалились врач с еще более пустой бутылью, понятые-грузчики и Лыкин.
Грузчики пританцовывали на манер цыган, крутили ладонями, как будто закручивали лампочки, и пели «Ай нэ-нэ-нэнэ, нэ-нэ»