Из окна замка была видна скала с мельницей. Порыв ветра с шорохом крутил ее лопасти. Из густой высокой травы выглядывали мягкие шерстяные бока овец. От служанки Агнес Нокте узнала, что мельницей владеет один старик: когда-то ему не повезло, и море отвергло его, но он не смог расстаться с ним и выстроил над пучиной дом, стал молоть муку, разводить овец и продавать шерсть. Нокте видела его силуэт из окна, она старалась не уходить далеко от замка, будто боялась утратить и без того хрупкую связь со стихией. Мельницу освещало солнце, пробиваясь сквозь разрывы в дождевых тучах, но над Черным утесом по-прежнему шел ливень, оглушающе барабаня по черепице и с шумом стекая вниз.
Тонкий луч коснулся лежащей на подоконнике бледной руки, но даже он не сумел бы согреть ее по-русалочьи холодную кожу. Облака стали истончаться, постепенно расплываясь и обнажая ясное небо.
Нокте видела рыбаков, вытаскивающих лодку из бушующей воды. Быстро переставляя ноги, мужчины тянули просоленные, облепленные водорослями веревки, пока волны не перестали лизать корму. Утянув лодку под навес, рыбаки разожгли костерок и устроились вокруг греться.
Пламя нехотя разгоралось, вспыхивая искрами между истлевших досок и влажных веток. Нокте даже уловила запах жареных креветок, но аппетит так и не пришел. Она давно перестала нормально есть. Даже любимые персики не вызывали аппетита, а ведь во время замужества Нокте считала их лакомством. Сейчас оранжево-красные плоды лежали на блюде рядом с наполненным водой серебряным кубком и источали легкий цветочный аромат. Девушка очень много пила, вызывая у служанки недовольство.
Крики чаек заставили Нокте вздрогнуть. Белокрылые птицы пронеслись мимо окна, устремившись к утесу под мельницей, где вили гнезда.
В туманные дни скалы и вовсе было не видать. Ближе к утесу песок сменялся широкими каменными плитами, расчерченными черными венами провалов, в них ютились мелкие крабы и зацепившиеся за водоросли моллюски. Во время прилива камни скрывались под водой, и в отлив можно было найти приоткрывшиеся раковины с жемчугом.
Ветерок скользнул через окно, обдал щеку Нокте дождевыми каплями и колыхнул страницы лежащего на столе дневника. Она посмотрела на исписанную за ночь бумагу и нахмурилась. Кому и что может рассказать немая? Только морю своими прикосновениями. И бумаге чернилами:
«Многие верят в счастливый конец истории русалочки и принца, но никто не знает о том, что было после свадьбы.
Я действительно вышла замуж и стала королевой Сорфмарана, но так и не сумела родить супругу наследника. Я жена короля, неспособная продолжить его род.
На протяжении двух следующих лет ни один из долгожданных младенцев не появился на свет. Глупо было надеяться, что, получив колдовством ноги, я сумею стать полноценной человеческой женщиной. И королевский целитель настоял больше не пытаться зачать дитя, страшась, что я умру. В тот день моя судьба была определена.
Я удалилась от двора в маленький замок Черный утес, где когда-то встретила свою любовь. Супруг велел мне поправлять здоровье морским воздухом, прогулками. Соблюдать все предписания целителя, чтобы вернуться и родить наследника. Будто мне во дворце не хватало моря или воздуха. Первые два месяца в ссылке я надеялась, что супруг ненадолго отойдет от дел и навестит меня, успокоит. На шестой месяц надежда угасла, а на седьмой гонец доставил мне документ о разводе. Подписав его, я перестала вспоминать даже имя короля.
Государь не принадлежит себе. О какой любви может идти речь? Бывший супруг был щедр: он оставил за мной Черный утес, немногочисленную прислугу, которая была подле меня до нашего брака, и пожизненное содержание.
До Черного утеса новости доходят медленно, но столь громкое событие людская молва не смогла пропустить: в день, когда гонец вернулся с документами в столицу, король женился во второй раз, и его новая супруга уже ждала ребенка. Я понимала: она-то и подарит Сорфмарану наследного принца, а я умру здесь одинокая, неспособная вернуться в темные глубины Умбры.
По ночам звездное небо манит простором, а накатывающие на берег волны шепчут утешения. В погожие дни, во время штиля, пучина молчит, и мне приходится гадать, что же она хочет мне сказать. Я не пропустила ни одного шторма. Не страшась холода и болезней, я стою в воде, обдуваемая пронизывающими ветрами, а дождь смывает с моего лица солоноватые капли, унося в воду. Брызги холодят разгоряченные от лихорадки ладони, пока тьма не погружает меня в свои объятья. Я провожу в горячечном бреду несколько дней и вновь возвращаюсь к воде. Старая Агнес ворчит, запрещает ходить к морю, но не смеет встать на пути, когда ноги сами несут меня к родной стихии. Временами мне кажется, будто я вижу коралловые башни Умбры. Где-то там, в глубине, правит Эрида. Сердце отца не смогло выдержать моего бегства к людям. Морской народ обратился против меня я предательница, монстр хуже тех, кого тритоны заточили на северной границе. Лишь море не оставило свою заблудшую дочь, продолжая приветствовать штормами и усыплять мирно накатывающими волнами. Если бы только я могла вернуться домой стать прежней».
Нокте потерла ногу и скривилась от боли. Сколько времени прошло после колдовства, а она по-прежнему ходит по земле, как по осколкам стекла. Каждый шаг боль.
«Сестра была права: я поставила на чашу весов слишком многое и проиграла. Почему я не так дальновидна, как ты, Эрида?» Внимание девушки привлекло странное поведение чаек, кружащих над черным рифом. Птицы пикировали на нечто скрытое от взгляда Нокте. Забыв о боли, девушка выбежала из спальни, скользнула по винтовой лестнице мимо несущей чистое белье Агнес и спустилась на первый этаж. Служанка что-то прокричала ей вслед, но Нокте не расслышала.
«Может быть, где-то поблизости произошло кораблекрушение и к камням прибило жертву? Или же напало чудовище?» Едва не столкнувшись с поваром, держащим объемную корзину со свежими морепродуктами, девушка выбежала по крутым ступеням к берегу.
Ну и торопыга! фыркнул повар, прижимая корзину к мощной груди и входя в наполненную ароматами специй кухоньку. Как он ни пытался угодить госпоже, та равнодушно встречала все его кулинарные изыски.
Совсем оголодала девка, зайдя к нему, проворчала Агнес и открыла окошко, выпустив на улицу облачко пара. Только недавно болела и снова босая. О, море! Дай мне сил пережить ее очередную болезнь.
Повар довольно крякнул, высыпав моллюсков в таз с проточной водой, и уселся на низкий табурет с ножом.
Оставь ее, госпоже девятнадцать лет, а за плечами столь тяжкая ноша. Не каждая выжила бы после таких страданий. Может, оно и к лучшему, что король с ней развелся, оставил здесь и перестал мучить. Если не сумела подарить наследника, то к чему истязать бедняжку? Мужчина нахмурился, ловко вскрывая раковины.
Агнес качнула головой, щурясь, чтобы разглядеть госпожу.
Так-то ты все верно говоришь, но все же знают, чего им стоила эта любовь. А на деле что? Вот ты бы смог ради русалки жить под водой, Бастиан? служанка обернулась к повару, тот посасывал кровоточащий палец.
Если бы на месте русалки оказалась моя покойная Хариэт, без промедления пришел бы к колдунье и отдал себя со всеми потрохами, но не случилось. Он поджал пухлые губы, надул румяные щеки. На висках седели некогда рыжие бакенбарды.
Давай, что ли, помогу, вызвалась Агнес, махнув на море: «Все равно ничего не вижу. Это у Нокте зрение как у ястреба: все разглядит, особенно ночью». Хоть бы не заболела, русалочка наша, взмолилась служанка. Вдвоем они быстро управятся. «Может, и госпожа нагуляет аппетит к ужину».