Любаша писала картину, которую она назвала «Ангел пролетел», хотя на ней не было ничего, что напоминало ангела. На картине был луг от края до края, но глядя на него, в голову приходило мысль: «Это райское место». Такой выразительности она добивалась самыми скромными средствами. Но именно эта скромность позволяла увидеть на ее полотнах солнце в туманный день, или ангела, который никогда не забирался в эту провинциальную даль. Любаша готовила картину для выставки студенческих работ, и очень волновалась, что не успеет. Но сегодня она поняла, что больше не притронется к картине, все что хотела, она выразила.
Сегодняшний вечер был удачен и для Александра Валентиновича профессора, руководителя мастерской, в которой числилась Любаша. Наконец-то он справился со своей задумкой. Давно и безуспешно он пытался закончить полотно «Мост в деревне», где был деревянный мост, на нем мальчик с удочкой и собака у его ног. Он рисовал свое детство, но никак не мог добиться той выразительности, которую явственно ощущал в предутреннюю пору, когда лежал без сна, представляя, как закончит картину. И вдруг, именно сегодня он увидел все так, как видел в детстве, и за десять минут завершил работу. Поняв это, он начал вытирать кисти, не отрывая взгляда от картины. Необыкновенное чувство удовлетворения, которое давно не посещало его, охватило Александра Валентиновича. Он даже хмыкнул от удовольствия, но потом спохватился, увидев, что в мастерской он не один. В дальнем углу работала Любаша.
Тихо, чтобы Любаша не обратила внимания, он открыл преподавательский шкафчик, достал заветную бутылку коньяка, налил рюмку, и уже хотел выпить, возблагодарив Господа за дарованную ему сегодня удачу, как вдруг внутренний голос произнес: «И ей налей! Похоже, и у нее сегодня праздник». Несколько удивленный тому, что внутренний голос толкает на не совсем моральный поступок, подумал, что праздник вдвоем это лучше, чем в одиночестве. Поить студенток коньяком, да еще вечером в университетской мастерской было против строгих правил Александра Валентиновича, хотя слухи о подобных событиях циркулировали на худграфе. Естественно, с другими не столь моральными педагогами. Что-то подтолкнуло Александра Валентиновича, и он налил вторую рюмку. Потом тихо приблизился сзади к Любаше, которая неподвижно сидела перед своей картиной. Любаша сидела к нему спиной, и не реагировала на его приближение. Увидев картину, Александр Валентинович обомлел.
Люба, вы талант! Вы больше, чем талан! Вы ангел, тихо произнес он. Любаша обернулась, без удивления увидела протянутую рюмку коньяка, взяла ее, и произнесла: «Это, в том числе, и ваша заслуга!». Потом, как-то обыденно, чокнулась с ним, и они выпили. Это произошло настолько естественно, что Александр Валентинович, первое время был немного удивлен. Вообще-то со студентками вот так наедине, в мастерской коньяк он пил первый раз в жизни. Но что случилось, то случилось.
Любаша немного закашлялась, коньяк она пила первый раз в жизни и не знала как к нему относиться. Конечно, в общежитии универа они с подругами часто, быть может чаще, чем хотелось бы, пили вино. Но это были сладкие грузинские вина, которые они покупали неподалеку. Однако, коньяк был десятилетней выдержки (Александр Валентинович знал толк в коньяках) и его приятное послевкусие вернуло Любашу в нормальное состояние.
Немного возбужденная, чувствуя, что ее картина произвела впечатление на первого зрителя, она спросила: «Вы сотворили очередной шедевр? Я угадала?».
Не знаю, не знаю. Но то, что сделал, мне нравится. Посмотрите. Ваше мнение мне очень важно.
Оба, уже с пустыми рюмками, стояли перед деревенским мостом, под которым виднелась среднерусская река, мальчишкой в коротких не по росту штанах, собакой у его ног и заливающим все, ослепительным солнцем. От восхищения глаза Любаши округлились. Ее восхищение было настолько искренним, что Александр Валентинович понял, что он попал! И попал именно туда, куда метил. Это было не случайное попадание, которые бывают по прихоти судьбы. Оно было выстрадано, когда талант достигает той верхней точки, достигнуть которую дано не всем.
На глазах обоих вдруг навернулись слезы, которые можно было унять только еще одной рюмкой коньяка. А потом они долго говорили о многом, что заполняло их жизни. Пересказывать не будем, хотя беседа была чрезвычайно интересная даже для постороннего, не имеющего отношения к худграфу. Так могут говорить только два человека, которые вдруг явственно ощутили веяние Духа Божьего. Как ощутили его Апостолы в Пятидесятницу (по-нашему, Святая Троица), когда Дух Божий снизошел на них.
Вернувшись к себе в общежитие, Любаша поразила подруг запахом коньяка и лицом, выражающим неземные чувства. Ее соседки по комнате были опытные во всех отношениях, поэтому ни о чем не спрашивая, отвели ее в душ, как следует потерли мочалкой и уложили спать. Александр Валентинович в большой задумчивости вызвал такси, указал неправильный адрес и, после ряда приключений, все-таки попал домой.
Здесь его приветствовал внук, задав вопрос, когда же наконец он сдержит свое обещание, и они отравятся на рыбалку. Ему недавно подарили дорогую удочку, которую надо было испытать на протекающей в ста метрах от дома реке. Дед сказал, что хоть сейчас. Но произнес это странно. Его любимая жена сразу же поняла, что состояние мужа свидетельствует о том, что он создал нечто необычное, что не сможет оценить средний интеллект, и уложила его спать. Тем более, что к необычному виду добавился запах конька. Следовательно, решила она, создан шедевр, который потребовал всех жизненных сил. Поэтому муж требует отдохновения. Нельзя сказать, что Мариночка (так звали жену) привыкла к тому, что муж регулярно создавал шедевры. Но когда он в прострации возвращался домой, это был явный признак того, что из-под его кисти появилось нечто не ординарное.
Но оставим Любочку и Александра Валентиновича. Каждому из них снился странный сон. Во сне им явился молодой человек в джинсах, голубой рубахе и кроссовках и, как ныне говорят, дико извиняясь, сказал, что созданные ими шедевры он на время изымает (слово-то какое казенное изымает!) для своего кабинета. Но исключительно на время! Картины нужны для важной встречи, и он их обязательно вернет. Странно, но оба не возражали. Только Александр Валентинович, как человек основательный и практический попросил, чтобы его картину вывесили в красивой раме. Он даже сообщил адрес багетной мастерской, где обычно заказывал рамы. Александр Валентинович выставлялся часто и понимал значение красивого обрамления.
Любочка не обратила никакого внимания на просьбу молодого человека, хотя обратила внимание на самого молодого человека. Было в нем нечто необыкновенное, чего нельзя было встретить среди студентов университета. Какая-то врожденная интеллигентность.
Ее товарищи по университету тоже ходили в джинсах, изредка в голубых рубахах, чаще в кедах, нежели в кроссовках. Но манеры, ох уж эти манеры провинциальной художественной элиты! Если на бывшей Болховской вы встречали подвыпившего, бородатого молодого человека, одежда которого покрыта разноцветными пятнами, то это был студент или выпускник худграфа, почитавший себя гением. И пока только случай не свел его с моделью, которую он превратит в провинциальную Монну Лизу. А что Монна Лиза была столичной штучкой? Нет, конечно.
Но модели, которых можно было превратить в Монну Лизу, ни одному выпускнику худграфа не встречались. Поэтому упомянутые субъекты в прежние времена пробивались плакатами «Пятилетку за три года», «Правильной дорогой идете, товарищи», потом «Даешь перестройку и ускорение», затем «Демократия и конституция». Закончилось это картинами на вольные темы: русалка (естественно, обнаженная) в объятиях вурдалака, юная и нагая Баба Яга на помеле, и русалка со среднерусской возвышенности на кавказском нудистском пляже. Русалки и Баба Яга уходили влет. Поэтому выпускники стали изредка появляться в чистой одежде и новых кроссовках. А некоторые пересели на авто европейских марок. Но Монна Лиза художников игнорировала.