А завтра панихиду в память покойницы: завтра девять дней Агаше Ох, мои родные, тошно жить па свете сгибла ты, моя крошечка, мой голубчик беленький, говорила плачущая Матрёна Андроньевна, всплеснув руками.
Смотри-ка, жена, перервал ее Гур Филатьич, продолжая заниматься своим делом и вытаскивая красную бумажку из целого пучка: ведь это фальшивая я узнал её по осязанию, да я её сбуду с рук
И полно, Гур Филатьичь! Как ты Бога не боишься, что хочешь обманывать людей из-за таких пустяков; послушай меня хоть однажды: брось её.
Ну, пожалуй, ин быть так! нехотя произнес Гур Филатьич, свёртывая ассигнацию трубкой.
Близ него топилась печь: он лениво швырнул в неё бумажку.
Быстро охватило её пламя, втянуло в жерло печки и только что замелькали розовые искорки на пепле.
Хозяин! Федул Панкратьич прислал к вам что-то! послышался голос из-за двери.
А, слава Богу, знать он прислал Агашино приданое! радостно произнес Гур Филатьич, поспешно сунул деньги свои под шапку и вышел из комнаты, сопровождаемый старушкой своей; а Иванушка, малолетний сынок их, высматривавший сквозь щелку двери на занятия отца своего, вошел вместо него в комнату.
Немного погодя возвратился Гур Филатьич. Иванушка встретил его:
Посмотри-ка, тятя, как славно горят все разноцветные бумажки твои! сказал он: А то что за важность одна, вишь, как переливается на них огонь! и дитя захлопал от радости в ладоши, что умел составить себе такую забавную игрушку, подражая отцу.
Гур Филатьич взглянул и обомлел; весь пучок ассигнаций его обратился уже в пепел кое-где только проскакивали искорки.
Ах ты, собачий сын! заревел он скрежеща зубами, и хлопнул его по виску медным набалдашником палки своей.
Мальчик покатился мертвый.
Донесли, что преступник был одержим белою горячкой, и вскоре после того, не знаю уж хорошенько, от угрызений ли совести, или от лекарских микстур, Гур Филатьич умер на подушке, набитой пучками ассигнаций.
С участием взглянул я на могильный камень, налегавший на прах Гура Филатьича, тяжко вздохнул и, обуреваемый черными мыслями, с грустью побрел домой
Вечер второй
99 волос, или Лаковый череп
Как чудна, смешна и разнообразна жизнь людей! это призма всех цветов, переливно меняющихся. У одних часто вспрыскивается она слезами, у других фиалом забвения вином; одних неласковая судьба водит за нос, да еще прищёлкивает по нему, гладит их по гладкой макушке шерстяною рукавицей и поставя их на хрупкие ходули, заставляет плясать насильно до слёз; других она нянчит на мягких ладошках, своих, приголубливает не по-мачихиному, закатывает в пух удовольствий, холит в благоуханной купели наслаждений и оттуда вдруг прямо бухнет в грязную лужу невзгоды. Посмотрите иной юноша ходит козерогом, а старик на дыбках. И здешний свет не разгадочен; что ж будет там?
Плач инвалидов на могиле любимого товарища.Старинное замечание.Не знаю, как вас, читатели, а меня Тихон Сысоичь приохотил слушать некрологию жильцов своих. На другой вечер, когда сумеречная темнота, расширив крылья свои, начала отенять московские улицы с тьмочисленными переулками её и безпощадно сметала с земли солнечные блёстки, как веником, я уже сиделском кладбище рядом с рассказчиком своим и по-дружески вёл с ним следующий разговор:
Ну, почтенный товарищ, начал я: повесть твоя настлала на душу мою тень, чернее теперешних: я и во сне видел Гура Филатьича, который будто бы вытаскивал из-под меня подушку, жалуясь на жесткость гробовой, а, может быть, думая, что в ней зашиты ассигнации его. Теперь расскажи-ка мне что-нибудь повеселее
Изволь, барин! отвечал словоохотливый собеседник мой, обчищал заступ свой от сырой земли: У меня есть и веселый покойник. Всмотрись-ка: вон левей от черного-то креста квартира его под лысой вывеской!
Любопытство сдвинуло меня с места: я подошел поближе к показанной Могиле и увидел на простом, выкрашенном кресте незатейливо изображенную лысую вывеску: так иронически называл Тихон Сысоич Адамову голову.[9]
Вот, барин, этот кудрявый череп (Тихон Сысоич был остряк) страх как похож на весёлого покойника, о котором я хочу рассказать: и глазки, словно опустелые гнезда, и клыки зубов, только нос у того был большего роста
Эпитафии не заметил я никакой на ветхом памятнике; крест с качнуло ветром несколько в сторону и стоял он, точно подбоченясь или шатаясь от похмелья, как будто из покойника выходили еще какие-то испарения и сообщали их дереву. Только заметил я на кресте начерченные какие-то символические слова, вероятно перочинным ножичком: две палки, подпоясанные поперёк, точно буква Н; но вышло дело, что это была буква А; еще Египетская пирамида на скамейке стало быть это старинное Д, и в заключение К с таким большим крючковатым носом, что я подумал: уж не готовится ли начальная буква фамилии героя грядущей повести, вытянуться ко мне в табакерку за приёмом одного заряда табаку а это также был символ одной из страстей покойника; к довершению всего я заметил, что он похоронен точно в насмешку, под осиной, и на его могиле, расположенной в сыром и топком месте, вместо розы вырос огромный мухомор.
Когда я вдоволь насмотрелся на могилу со всеми её и принадлежностями, Тихон Сысоич опять завел речь:
Этого знаю я лучше всех здешних постояльцев: он нанимал уголок у отца моего, который производил тогда обручное мастерство, и мне, еще мальчишке в зимний вечер рассказывал бывало мудреные похождения свои.
Читатель, слышанное пополам!
Отставной магистратский чиновник Алексей Дорофеевич Калдуев, коллежский секретарь и разных жён и вдов услужливый кавалер, родился в 17.. году на Бутырках, как и многие великие люди происходят оттуда. Думаю, что не только иногородние, но большая часть и московских жителей не знают в подробности столицу баранок. Бутырки! разбирать ли исторически это село, ознаменованное рождением Алексия Дорофеевича? не хочу верить, что оно получило название свое от Бутырского полка: лучше согласимся, что бич древней России, Батый, приплыл туда на Венецианской гондоле от Волги через Оку и Москву-реку, тайком влюбясь в какую-нибудь россиянку, диву снегов, и в честь её давал бал на расчищенной поляне, угощал красавиц маханиною, мясом любимого коня своего от того это место и прозвалось Батырками; но капризная молва преобразила букву а в у, и вышли Бутырки, к вашим услугам: а можешь быть, в это место ссылали Московских чухонцев, где они делали свое Butter[10]; как бы то ни было, но вот вам готовый источник для исторического романа, недавно откопанный догадками. А что всего вернее, то это название, положим, может происходить и от Бутырей, или понятнее: от будочников-инвалидов, которые сперва нанимались караулить горох и репище, потом, выйдя в чистую отставку, избрали это место отчизною своею, поселялись там, заводились домком, пропитывались, положим, хоть деланием мышеловок, и таким образом породили великое число служителей типографиии: наборщиков, подъёмщиков, тередорщиков[11], словолитцев и проч.
И в самом деле, эта сторона теснится почти только для особенного этого племени, для ранга людей, отличного от других во всем смысле этого слова. Теперь промышленность мышеловками обратилась в баранки, и если кому угодно посмотреть на Бутырки во всей их характеристике, то милости просим пожаловать туда восьмого сентября в праздник Рождества Богородицы, и там увидите вы всё: и азиатскую роскошь, и немецкую аккуратность, промокнутую пивом. Там бывают в это время: Московское гульбище, иногородняя ярмарка, откликающаяся гудками и дребезжаньем барабанов. Там красуются трактиры для приказных, гостиницы для извозчков; там бывают раскинутые на скорую руку лубочные балаганы, завешанные вуалями рогож, а в них найдете вы и благовонную помаду из сальных огарков с наклейками портретов Зонтаг для Бутырских красавиц, и душистый дёготь для ямщиков; там и выставки женских красот, и собачья комедия; там всякая всячина, начиная от потомков Алексея Дорофеевича, до палатки с верблюдом. Почетное лицо на этом гулянье есть Квартальный Надзиратель со свитою своею.