Машина сначала двигалась вдоль реки Святого Лаврентия, потом свернула к центру Монреаля, вскоре уже показались очертания небоскребов. Мне нравился этот город. Здесь мне было хорошо. Возможно, потому, что здесь меня ждали. В последние месяцы в моей жизни наконец появилась женщина.
В Монреале я жил в отеле Ритц-Карлтон, всегда в одном и том же номере на последнем этаже. Едва я переступил порог гостиницы, как меня остановил администратор сообщил, что меня ожидают в баре. Я улыбнулся: она уже пришла.
Я нашел ее за неприметным столиком возле камина. Все еще в летной форме, она потягивала Московского мула. Заметила меня, просияла и поцеловала. Я крепко ее обнял. Чем больше я с ней виделся, тем больше она мне нравилась.
Реган исполнилось тридцать, как и мне. Она была пилотом авиакомпании Эйр Канада. Мы встречались больше трех месяцев. Рядом с ней жизнь мне казалась полнее, насыщеннее. Чувство было тем более сильным, что мне стоило невероятных трудов найти кого-то, кто мне по-настоящему нравится.
Последняя моя серьезная любовная связь с девушкой по имени Эмма Мэттьюз, случилась пять лет назад и продлилась всего несколько месяцев. Поэтому, закончив Правду о деле Гарри Квеберта, я пообещал себе заняться своей личной жизнью. Интрижек было много, но все какие-то неудачные. Возможно, я слишком давил. Каждое свидание вскоре начинало походить на собеседование в отделе кадров: глядя на женщину, с которой едва успел завести разговор, я уже спрашивал себя, будет ли она хорошей партнершей и матерью моих детей. А в следующую минуту в мои мысли незваным гостем вторгалась моя собственная мать. Придвигала свободный стул, усаживалась рядом с бедняжкой и начинала выискивать в ней кучу недостатков. Именно мать, вернее, ее призрак, становилась на свидании судьей. Она нашептывала мне заезженную фразу, к которой питала особое пристрастие: Марки, ты правда думаешь, что она то, что надо? Как будто мы связывали себя на всю жизнь, хотя, в сущности, даже не знали, доживет ли наш роман до вечера. А поскольку мать прочила мне великое будущее, она всегда добавляла: Скажи-ка, Марки, ты можешь представить себя в Белом доме, на церемонии вручения Медали свободы, рядом с этой девушкой? Конец фразы обычно произносился презрительно, словно для того, чтобы я отказался. И я отказывался. Так бедная мать, сама того не ведая, поощряла мое безбрачие. До тех пор, пока я не встретил Реган тоже благодаря ей.
* * *
Три месяца назад
31 декабря 2009 года
Как всегда, в канун Нового года я поехал в Монклер, Нью-Джерси, навестить родителей. Мы пили кофе в гостиной, и тут мать в очередной раз произнесла идиотскую фразу, которая меня невероятно бесила:
Что тебе пожелать в новом году, дорогой, ведь у тебя и так все есть?
Встретить потерянного друга, с досадой ответил я.
Кто-то из твоих друзей умер? заволновалась мать; она не поняла намека.
Я про Гарри Квеберта, пояснил я. Хочу его повидать. Узнать, что с ним сталось.
К черту этого Гарри Квеберта! От него одни неприятности! От настоящих друзей неприятностей не бывает.
Он сделал меня писателем. Ему я обязан всем.
Ты никому ничем не обязан, кроме матери, которая дала тебе жизнь! Марки, тебе не нужны друзья, тебе нужна подружка! Почему у тебя нет подружки? Ты не хочешь подарить мне внуков?
Не так-то легко кого-нибудь встретить, мама.
Марки, дорогой, мать старалась говорить ласково, по-моему, ты не очень-то стараешься. Ты почти никуда не ходишь. Я знаю, ты иногда часами разглядываешь фотоальбом, где ты с этим Гарри.
Откуда ты знаешь? удивился я.
Домработница твоя сказала.
С каких пор ты общаешься с моей домработницей?
С тех пор, как ты мне ничего не рассказываешь!
В это мгновение мой взгляд упал на фотографию в рамке: снимок был сделан во Флориде, на нем дядя Сол, тетя Анита, кузены Гиллель и Вуди.
Знаешь, если бы твой дядя Сол прошептала мать.
Не надо об этом, мама, пожалуйста!
Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Марки. У тебя нет никаких причин не быть счастливым.
Мне захотелось уйти. Я встал и взял куртку.
Что ты делаешь вечером, Марки? спросила мать.
Встречаюсь с друзьями, соврал я, чтобы ее успокоить.
Я поцеловал ее, поцеловал отца и ушел.
Мать была права: у меня хранился альбом, в который я всякий раз утыкался в приступе ностальгии. Вернувшись в Нью-Йорк, я так и сделал. Налил себе стаканчик виски и стал перелистывать страницы с фотографиями. Последний раз я видел Гарри ровно год назад, декабрьским вечером 2008 года: он явился ко мне, чтобы поговорить напоследок с глазу на глаз. С тех пор он больше не объявлялся. Я хотел снять с него обвинение в убийстве, смыть пятно с чести своего друга, а в результате потерял его. Мне страшно его не хватало.
Я пытался, разумеется, отыскать его, но напрасно. Регулярно заезжал в Аврору, штат Нью-Гэмпшир, где он прожил последние тридцать лет. Часами бродил по городку. Часами слонялся вокруг его дома в Гусиной бухте. В любую погоду, в любое время. Найти его. Все поправить. Но Гарри не появлялся.
Пока я сидел с альбомом, погрузившись в воспоминания о том, какими мы были, зазвонил городской телефон. На миг мне подумалось, вдруг это Гарри. Я поскорей снял трубку, но это была мать.
Ты почему трубку берешь, Марки? набросилась она на меня.
Потому что ты звонишь, мама.
Марки, сегодня Новый год! Ты же сказал, что пойдешь к друзьям! И не говори, что опять сидишь один дома и разглядываешь эти проклятые фото! А то я попрошу твою домработницу их сжечь.
Тогда я ее уволю, мама. Из-за тебя преданная женщина лишится работы. Ты довольна?
Выйди сейчас же из дома, Марки! Помнится, когда ты еще учился в лицее, ты ходил встречать Новый год на Таймс-сквер. Зови друзей и ступай! Я требую! И не спорь с матерью.
Вот так я оказался на Таймс-сквер, в одиночестве по правде сказать, мне некому было звонить в Нью-Йорке. На подступах к площади, заполненной сотнями тысяч людей, мне стало хорошо. Спокойно. Я отдался на волю людского прилива. И в эту минуту наткнулся на девушку с бутылкой шампанского. Она мне улыбнулась. Она мне сразу понравилась.
Когда часы пробили полночь, я ее поцеловал.
Так в мою жизнь вошла Реган.
* * *
После нашей первой встречи Реган несколько раз бывала у меня в Нью-Йорке, а когда я приезжал на съемки, мы встречались в Монреале. В сущности, за три месяца отношений мы мало что узнали друг о друге. Мы виделись между рейсами или съемочными днями. Но в тот апрельский вечер в Монреале, в баре «Ритца», во мне жило сильное чувство. И пока мы болтали о том о сем, она с запасом прошла материнский тест: я представлял ее себе в разных жизненных ситуациях, и в каждой она отлично смотрелась рядом со мной.
На следующий день в семь утра Реган должна была вылетать в Нью-Йорк, в аэропорт имени Джона Кеннеди. Я предложил сходить куда-нибудь поужинать, но она сказала, что предпочла бы остаться в отеле.
Здесь очень хороший ресторан, заметил я.
Твой номер еще лучше, улыбнулась она.
Мы заперлись на весь вечер в моем номере. Долго нежились в огромной ванне, в обжигающей пене, любуясь в огромное окно на снег, по-прежнему опускавшийся на Монреаль. Потом заказали ужин в номер. Все казалось легким, мы были единым целым. Я жалел лишь об одном что не могу проводить с Реган больше времени. На то были свои причины: во-первых, расстояние (я жил в Нью-Йорке, а она в городке в часе езды к югу от Монреаля, где я еще не бывал), а во-вторых и в-главных, жесткое расписание рейсов, от которого она целиком зависела. Наша тогдашняя встреча не стала исключением из правила: ночь опять была короткой, и в пять утра, когда весь отель еще спал, мы с Реган уже собирались. Я любовался ею через дверь ванной. Она была в форменных брюках и лифчике, красилась и одновременно пила кофе. Мы оба уезжали в Нью-Йорк, но порознь. Она по воздуху, я по земле: в Монреаль я приехал на машине. Я подвез ее до аэропорта Трюдо. Когда я остановился у терминала, Реган спросила: