Кто-то закричал, в коридоре послышался топот, дверь палаты распахнулась настежь, стукнув о стену. На пороге возникла фигура бабы Жени, отчетливо маленькая и яркая на фоне чьего-то просторного тела в белом халате.
Нет, нет, ей сюда нельзя, оторопело пробормотала Оля, но было уже поздно.
Елкина бабушка охнула, схватилась за сердце и осела на пол, как марионетка, которой разом перерезали веревочки.
«Вот не помню, хоть убейте!» завихрилось в Олиной голове незабываемое, Елкино.
Если принять внутрь несколько глотков уксусной эссенции или кислоты, то на первое место выходят поражения пищевода его сильный, глубокий, большой площади ожог, и человек может погибнуть от болевого шока!
Папа старался читать шепотом, но даже в таком виде его басовитый голос тревожил, как близкое гудение шмеля.
Какой кошмар! вполне искренне ужаснулся другой не папин басовитый голос.
Оля вспомнила его с трудом.
Ах да, это же Майкл. Мишка Суворин из параллельного класса.
Что это он тут делает?
Ах да, это же именно Мишка привел домой маловменяемую зареванную Олю. И мама, конечно же, постаралась его задержать в надежде, что Майкл не просто бывший одноклассник, а нынешний или будущий кавалер.
Оле стало стыдно. Вдвойне стыдно: за маму, которая даже в такую минуту думала о том, кому бы навязать свою дочурку, и за себя, отвратительно разрыдавшуюся на плече у первого попавшегося мужика. Хорошо еще, что этим первым попавшимся оказался не совсем чужой человек, а бывший однокашник!
Впрочем, не будь Мишка ее и Елки! бывшим однокашником, Оля и не стала бы рыдать у него на плече. Хотя плечо для этой цели было вполне подходящее, весьма широкое и крепкое. Мишка вымахал под два метра и в школьные годы неплохо играл в баскетбол. Его и Майклом-то прозвали не случайно, а в честь знаменитого баскетболиста Джордана.
Профессиональным спортсменом Мишка-Майкл, впрочем, не стал, но нежную привязанность к баскетболу сохранил до сих пор. Зря, что ли, он прилепил на лобовое стекло своего джипа миниатюрный баскетбольный мячик на присоске и по дому ходит не в спортивных штанах, как все мужики, а в длинных, ниже колена, шортах с лампасами и мешковатой безрукавке с каким-то номером.
Оля знала, каков домашний наряд Мишки Суворина, не потому, что бывала у него в гостях не бывала. Просто Майкл часто бегал во двор покурить именно в этом эффектном наряде, по сезону дополняя его то курткой внакидку, то пуховиком и шапкой.
На долговязого Майкла, немного нервно смолившего цигарку под неприязненным взглядом бабки Семиной с первого этажа, Оля натолкнулась, возвращаясь из больницы. Состояние у нее было критическое, до разрушительного эмоционального взрыва не хватало самой малости, и тут Мишка имел неосторожность проявить общительность:
Привет, Романчикова, ты что такая бледная? Прям, как смерть!
Упоминание о смерти в сочетании с фамильярным обращением оказало разрушительное действие.
Сувооорин! взревела Оля, почувствовав себя глубоко несчастной школьницей. Дашка Елина отрави-иилась!
И шокированному Майклу пришлось принять на себя весь этот эмоционально-информационный взрыв.
Погоди!
Заметив, что Оля шевельнулась, мама спешно шлепнула близорукого папу по указательному пальцу, которым тот водил по странице «Популярной медицинской энциклопедии», как малограмотный первоклассник по строчкам букваря.
Увлеченный чтением, папа маминого сигнала не заметил и продолжил тревожно гудеть:
Если от болевого шока человек оправился, выжил, то неминуемо поражение внутренних органов крови, печени, почек. Если и тут медицина его спасет операциями, многочисленными инъекциями, очищением крови на аппарате «искусственная почка», то пожизненно останутся рубцы в пищеводе, которые постепенно будут суживать его просвет, и опять придется обращаться к медицине за очередными мучительными операциями!
Оленька, детка, ты как?
Заботливая мама заглянула дочери в лицо.
Оля со стоном сдвинула мокрую тряпочку со лба на глаза и шумно вздохнула.
В общем, инвалидность, страдания и общение с медициной на всю оставшуюся жизнь, если только она вообще останется, эта жизнь! резюмировал толстокожий папа, захлопнув наконец энциклопедию.
Можно, я пойду? робко спросил Майкл.
Иди, Миша, спасибо тебе, извини, пожалуйста, скороговоркой пробурчала Оля.
Да я всегда Я сколько угодно
Затрещал паркет, проскрипел линолеум, мягко хлопнула дверь Майкл удалился.
Оля открыла глаза и в упор посмотрела на маму:
Елка умерла?
Конечно, нет, что ты, Дашенька, возможно, выживет, она девочка молодая, здоровая, сильная! невыносимо бодрым голосом заворковала мама, подтыкая под Олины бока плед.
Нестерпимая фальшь ощущалась не только в ее тоне, но и в самих словах: никогда раньше Галина Викторовна не называла «беспутную шалаву» Елку Дашенькой и не желала ей ничего доброго.
«О покойниках или хорошее или ничего», вспомнилось Оле, и сердце ее сжалось.
В больницу звонили? хмуро спросила она.
Мама с папой переглянулись, сгорбились и дружно опустили глаза точь-вточь как школьники, избегающие встречаться взглядом с учительницей, которая только начала произносить могущественное и страшное заклинание вызова к доске.
Звонили или нет? Оля смахнула с лица холодный компресс и села.
Звонили, звонили, ты лежи, лежи! подхватилась мама.
Звонили, и что?
И что
Мама вздохнула.
Недипломатичный папа загудел сочувственно:
И ничего хорошего, конечно! Баба Женя, может, и выкарабкается, второй инфаркт не третий, а подружка твоя Эх
Оля стиснула зубы.
Ну, поплачь, деточка, поплачь! потянулась к ней мама.
А что полиция? резко отстранившись, спросила Оля.
А что полиция? пожав плечами, повторил папа. У них всего одна версия: несчастный случай. Перепутала, мол, дурная девчонка с перепою обычную питьевую воду с уксусной кислотой!
Несчастный случай, говоришь?
Оля склонила голову к плечу, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу.
Внутренний голос на удивление витиевато и прочувствованно ругался классическим матом.
Оля отшвырнула в сторону плед и встала с дивана.
Ты куда, деточка? встревожилась мама.
Мне нужно.
Оль, ты не волнуйся, мы их родственникам позвонили, они все, что нужно, сделают, успокаивающе зарокотал папа. Насчет похорон, и вообще
Да при чем тут похороны?! Оля рванула на себя витражную дверь гостиной и обернулась на пороге.
Свет из прихожей, пробивавшийся сквозь цветные стекла, окрасил ее бледное лицо пугающими пятнами.
У меня совсем другое дело!
Может, ей еще валерианочки? заговорщицким шепотком спросил папа маму.
Ничего, ничего Образуется, невнятно отговорилась Галина Викторовна, внимательно глядя на дочь.
Зеленые и синие узоры на ее лице сложились в подобие маскировочной раскраски, а алые и бурые пятна напоминали подтеки крови. Выглядело это ужасно, но Галина Викторовна неожиданно загляделась.
Решительным и бледным лицом в спонтанном макияже в стиле «милитари» ее кроткая Оленька впервые в жизни удивительно походила на Рэмбо!
«В этом городе закон это я. И мне ты не нравишься», неожиданно для самой себя процитировала победоносного киногероя Галина Викторовна.
Ей самой рэмбовидная дочь неожиданно понравилась.
Сидеть! рявкнула новая Оля на поднимавшегося с места папу.
Тот послушно плюхнулся в кресло.
Не шевелясь и напряженно прислушиваясь, родители провели в гостиной минут пять. Все это время Ольга в нехарактерной для нее бесцеремонной манере шумела в своей комнате, стуча ящиками стола и хлопая дверцами шкафа. На шестой минуте шумы переместились в прихожую и завершились финальным аккордом в виде оглушительно хлопнувшей двери.