И что это может быть за тайна?
Знаешь, Фаль, сказал козёл, загадочно понизив голос, я давно думаю, что наш Мастер бастард Падпараджи Единождымученицы. Не зря он про неё такую пьесу написал!
Да ладно, отмахнулась гномиха, про неё куча пьес написана. Яркая личность Да и не может быть мастеру двести лет. Даже если он из демиургов.
А кто сказал, что Верховная Птаха тогда погибла?
Вот не начинай, Пан! Скольким несчастным бабам отрубили большие пальцы, чтобы выдать их за выжившую Падпараджу? Иной раз на одной ярмарке одновременно штуки три собирали деньги на возрождение Империи, а встретившись, драли друг другу волосья культяпками, выясняя, кто из них самая самозванистая самозванка.
Я застал Империю и видел Падпараджу, Фаль. Она не из тех, кого просто убить.
Все однажды умирают, Пан. За двести лет она бы как-то да проявилась.
Возможно, Верховная Птаха удалилась от мира. Но у её сына может быть совсем другое мнение насчёт реставрации!
И кого он, по-твоему, ищет, торча по полдня в порту?
Думаю, бастарда императорской линии. Ребёнок Падпараджи и потомок императора за таким люди бы пошли. Власть Корпоры давно всех достала, а Империя стала синонимом золотого века Альвираха.
Жизнь тогда правда текла мёдом и золотом?
Ничего подобного, помотал рогами козёл, но плохое забывается. Если наш Мастер найдёт потомка Императора и станет с ним рядом, Альвирах вздрогнет.
Умолкните болтливые безумцы,
чьи речи непристойны лицедеям,
ведущим жизнь в тени среди иллюзий! вступил в беседу Шензи.
Противны ваши мысли о коварстве,
которым вы беспечно наделили
честнейшего из смертных, Полчек Кая! добавил Банзай.
Не он ли поглощён одним искусством,
служа лишь театральному призванью,
единой Мельпомене посвящая
свои и устремленья, и желанья? продолжил Шензи.
Лишь этим объяснением достойным
мы не подвергнем Мастера деянья
постыдным обывательским сомненьям! укоризненно подытожил Банзай.
Эд? спросил нетерпеливо Пан третьего голиафа. Я ничего не понял!
Мои сиблинги хотели сказать, что Мастер Полчек безусловно выше пошлых политических интриг, которые вы ему приписываете. Он гений театра, и его не следует мерить обывательскими мерками. Его жизнь великий перфоманс, его творчество однажды потрясёт мир, а все его действия лишь поиск достойных выразительных средств для его гениальности. Кто знает, кого он ищет? Не того ли, кто однажды заменит болтливого вонючего козла у руля будущего величайшего театра современности?
Так вот что вы про меня думаете, лысые мудилы? возмущённо затопал копытами козел. Вы, бездарности, считаете, что чего-то стоите без своего режиссёра? Лишь моя работа с магией иллюзий придаёт завершённость гениальным творениям нашего Мастера! И она же помогает скрыть вашу сценическую никчёмность от глаз искушённой публики! Да что вы вообще понимаете в искусстве, горные людоеды? Если бы не моя специфическая внешность, Альвирах не знал бы актёра лучше! И, кстати, я не «вонючий козёл», а демон, имеющий форму козла. Я не ем и не испражняюсь.
Воняешь ты, Пан, всё равно как настоящий, извини, сказал примирительно Кифри.
Это психосоматика, буркнул Пан. Мой запах у вас в мозгах, а не в носу.
Вот именно, вздохнула Фаль, нос хоть заткнуть можно.
***
Франциско! спрашивает вернувшийся в своё кресло в кабинете Полчек Кай.
Да, господин?
С какой целью ты прячешь от меня сегодняшнюю газету?
Я бы ни за что не позволил себе, господин!
Ты сунул её за стойку для зонтов, когда думал, что я не вижу. Это не лучшее место для свежей прессы.
Вы правы, господин. Нам следует поставить в прихожей мусорное ведро. Единственно достойный сосуд для этого позорного вместилища врак и мерзкой клеветы.
О, значит, наш вчерашний спектакль не прошёл незамеченным критиками?
Вы о гнусных писаках с грязными перьями, которые они вынимают из глубины собственного ануса, чтобы написать очередной пасквиль коричневыми чернилами оттуда же?
Кажется, сегодня там нечто особенное, довольно кивает Полчек. Обычная разгромная рецензия тебя бы так не возбудила. Будь любезен, прочти.
Гоблин, демонстративно кряхтя, отправляется за газетой. Возвращается, держа её двумя пальцами за уголок, как будто в руке у него не сложенные листы дешёвой серой бумаги, а дохлая крыса.
Господин, вам не следует
Франциско Шнобель Пятый! Я сам знаю, что мне следует, а что нет.
Как скажете, господин! покорно склоняет ушастую голову гоблин и, брезгливо вытирая пальцы о сюртук, разворачивает газету.
Очки, Франциско, напоминает Полчек.
Но, господин
Очки, я сказал. Мне надоело, что ты додумываешь письма там, где не можешь их прочитать. Это уже привело к нескольким казусам с контрагентами. Спичка до сих пор не может понять, почему в бар привезли гномий растворитель вместо виски. Хорошо, что нашей публике всё равно, что пить.
Франциско вздыхает, кривится, закатывает глаза, но хозяин неумолим. Гоблин достаёт из внутреннего кармана сюртука завёрнутые в не очень чистый платок круглые стёкла в тонкой медной оправе и с видимым неудовольствием водружает их себе на нос. Развернув газету, он находит нужное место и с тяжёлым вздохом начинает читать.
«Открытое письмо Полчеку Каю, учредителю театра «Дом Живых», от разгневанного драматурга Пониция Дрюка.
Полчек! Взяв в постановку мою пьесу, ты обошёлся с ней, как горный волот с мягкой овечкой. Ты ей подтёрся, Полчек! Жалкий эпигон, как ты посмел переписать текст! Ты превратил творение моего таланта в пародию на спектакль! Тебе кажется, что это смело и ново? Ты думаешь, это постмодерн? «Восставший Сарпадемар» это моя революционная идея! Моя лебединая песнь! И что ты с ней сделал? Превратил в балаган! В бродячий бордель-шапито с оркестром из анальных дудочников в авангарде!
Плевать на искусство! Плевать на театралов! Лишь бы твоя полностью лишённая вкуса публика рукоплескала твоим нелепым новациям. А, да и чтобы в Доме Теней кому-то икнулось.
Где мой третий акт, Полчек? Ты его просто ВЫ-РЕ-ЗАЛ! Вставил вместо него собственный нелепый опус! Даже три пьяные рыбки, бьющиеся в конвульсиях на черновике пьесы, могли бы написать его лучше!
Вот тебе мой совет: продай театр. Кому-нибудь понимающему в искусстве или хотя бы способному связать два слова. Хотя, знаешь, что? Я забираю сценарий. Никогда больше моего имени не будет на афишах твоего жалкого любительского театришки!
С совершеннейшим неуважением,
великий драматург Пониций Дрюк».
Франциско.
Да, господин.
А что, разве имя этого соплежуя было на афишах?
Нет, господин. Сначала мы забыли его поставить, а потом типография отказалась перепечатывать бесплатно.
Значит, мы ничего не потеряли.
Да, господин.
А его «Восставший Сарпадемар», между нами, просто унылое пафосное говно. «Уставший Сарпадемар» было бы правильнее. Или даже «Уснувший Сарпадемар». Как уснула бы на пьесе публика, если бы я не оживил его тухлый текст несколькими удачными сюжетными ходами.
Не сомневаюсь, господин.
Но разве можно ждать от людей благодарности, Франциско?
Ни в коем случае, господин.
[1] Для читателя, не знакомого с сеттингом D&D, заметка от пояснительной бригады. Дварфы и гномы это совершенно разные существа. Путаница с этим есть только в русском смысловом поле, и вызвана она тем, что в первом переводе Толкиеновского «Хоббита» зачем-то перевели dwarf как «гном», а потом ни у кого не поднялась рука исправить. Толкиеновские «гномы», которые с бородами и топорами, на самом деле дварфы. А гномы очень низкорослые эльфы. Если вы назовете дварфа гномом, последствия вас не обрадуют.
Глава 2. Певчие пташки Полчека
**
Мастер игры:
Внимание, игроки-театралы, мы покидаем вас и перемещаемся в порт!