Сначала две мои подружки весело соперничали друг с другом в танце с прикосновением. По правилам, они обе подходили ко мне со спины и клали руки на плечи. Я же, не глядя, должен был взять одну из предложенных рук и, повернувшись лицом, закружить выбранную подружку в туре вальса. Когда я выбирал одну, другая с досадой и ревностью отходила в сторону дожидаться другого кавалера.
Но вот объявили танец с цветком, который я должен был вручить той единственной, с которой хочу провести остаток вечера. И, неожиданно для всех присутствующих, цветок я преподнёс той, о которой не переставал думать стройной, с пухлыми щёчками Лизе моей будущей жене. Мы так и протанцевали с ней целый час с этим цветком. Котильон закончился весёлым танцем с разными фигурами гранд-pa, после которого мы уже не разлучаясь, оба запыхавшиеся и счастливые, отправились к столу, который накрыли для молодёжи.
Помню, тогда подавали разнообразную рыбу, жареную птицу, оформленную в перья. Повара особенно красиво украсили пломбиры в виде моделей дворцов, с горящим внутри огнём. Из сладкого было ещё консоме в чашках с пирожными, мороженое, пломбир, мусс.
Весь следующий год я буквально порхал от счастья, не представляя и дня без того, чтобы не увидеть мою Лизу. Она жила с родителями и многочисленными братьями и сёстрами в красивейшем доме из красного кирпича, и мы часто гуляли по их огромному саду с беседками и гротами. Это были самые беззаботные и счастливые дни нашей жизни.
Лиза была дочерью известного тогда в России «солодовенного короля» Мартышкина.
Мартышками в Поволжье раньше называли шустрых и нахальных чаек, также стали называть и людей посредников между крестьянами и купцами в закупках зерна. Крестьяне-мартышки селились на перекрёстках дорог, соединяющих деревни с городскими крупными базарами и мельницами, и перекупали зерно, собранное у соседей. Затем, с выгодой, доставляли его оптом пензенским купцам. Вот одним из таких поселений и была эрзянская деревенька, в которой прозвище «мартышки» стало фамилией.
Дед моей суженой занялся в этой деревне солодом. Он выращивал и скупал ячмень, проращивал его в солодовне и продавал. Дело оказалось прибыльным, и мордвин-старовер перебрался с тремя подросшими сыновьями в Пензу, принял православие и записался в купечество. По законам того времени, чтобы в полной мере пользоваться купеческими привилегиями (получать банковские кредиты, участвовать в общественном городском управлении и другое), надо было принадлежать к РПЦ, а православные купцы, независимо от этноса, у нас уже значились в документах как великорусы.
Мой дед тоже был мордвином, только относился к этносу мокша. В Пензу он перебрался в середине XIX века из города Спасска. В мордовских поселениях тех лет самые высокие места носили название «Вярьвиль», что так и переводится на русский язык, как «высокое место». Видимо, отсюда и пошла фамилия в нашем роду Вярьвильские.
Отца с малолетства отдали в услужение к успешным пензенским купцам. Он бегал посыльным, подавал, убирал в общем, работал мальчиком на побегушках. Однако врождённое трудолюбие и пытливый ум с возрастом сделали из него приказчика в магазине хозяина, а сметливость и смекалка супругом хозяйки после смерти купца. Отец, в итоге, стал сначала тоже успешным купцом, а потом первым человеком в городе: Почётным гражданином, пензенским головой и ктитором Спасского кафедрального собора.
Поэтому, когда я заявил родителям, что хочу посвататься к купцам Мартышкиным, отец был только рад: «Что ж, трудолюбивое, успешное семейство. А раз из мордвы нации, обладающей крепкой, цельной натурой, то у их дочери и здоровье должно быть хорошим, и воспитана должна быть в скромности». Не остановило нас даже то, что мы с Лизой, являлись свойственниками: моя сестра тоже была Мартышкиной, выйдя замуж за брата Лизиного отца. А такие браки противоречили церковным канонам. Но влияние моего отца в городе было столь велико, что выхлопотать разрешение на этот брак у местного епископа оказалось делом не очень сложным.
И вот в Рождество 1900 года я уже с большим волнением официально просил разрешения у родителей Лизы на вступление в брак с их дочерью. Весь этот праздник прошёл в поздравлениях нас, как жениха и невесты.
Семейный праздник. На Рождество и встречу но-вого,1911 года мы с Лизой и дочурками решили поехать к Мартышкиным в Санкт Петербург, где они теперь жили. Квартиры в центре столицы и у родителей Лизы с младшими братьями и сёстрами, и у семей её старших сестёр располагались в одном доме. На соседней улице находилось и головное предприятие торгового дома «Е. Ф. Мартышкина сыновья». Я хоть и не был сыном дедушки Лизы, но тоже теперь входил в число соучредителей. Семья Лизы уступила нам свой красивый особняк в Пензе.
Когда мы сошли с поезда, нас поразило, что в этот поздний утренний час над Петербургом было ещё ночное небо и на всех улицах горели фонари. Когда у нас в Пензе стояли уже сугробы, здесь снега почти не было и экипажи ездили на колёсах. Да и в квартире Мартышкиных, где нас встретили с домашним теплом, мы сели за щедро накрытый стол под освещение всех имевшихся у них люстр.
Встреча Рождества, как обычно, прошла в молениях, посещении храмов. Утром дети хвастались друг перед другом подарками и веселились под ёлкой, наряженной разноцветными конфетами, пряниками, позолоченными орехами, бумажными фигурками и мишурой. Зелёная, пахнущая зимним лесом красавица стояла посредине самой большой комнаты зала, увенчанная Вифлеемской звездой символом благой вести о рождении Спасителя.
На другой день за праздничный ужин мы садились, по традиции, под сказочную мелодию, которую на фортепьяно исполняла мама Лизы. Наша бабушка, как мы её теперь звали, происходила из петербургской дворянской семьи, поэтому была очень образованна, безукоризненно вела домашнее хозяйство и соответствующее воспитание дала своим 9 детям.
В те годы браки между дворянками и успешными купцами были не редкостью. Но разница между крестьянским и дворянским менталитетом всё же давала о себе знать. Довольно часто утончённые, не привыкшие к тяжёлому провинциальному быту дворянки не выдерживали ежегодных родов, антисанитарии, постоянных хозяйственных хлопот. И, несмотря на помощь многочисленной прислуги, которой тоже надо было умело управлять, рано уходили из жизни. Например, мой отец был женат трижды из-за смерти предыдущих жён. А было у меня 17 братьев и сестёр, не считая умерших в раннем детстве.
Ужин начался в 12 часов ночи. На каждый прибор молодые хозяева разложили красочные карточки с индивидуальными стихами и афоризмами. Мы зачитывали их вслух, обсуждали и много смеялись над тонко подмеченными особенностями характеров.
Стол, как обычно в такие праздники, ломился от обильного угощения, о котором позаботилась наша бабушка. Вспоминаю, что в центре стояло блюдо с разварным поросёнком со сметаной и было много-много разных закусок и сладостей.
После ужина мы решили устроить «вечер футуристов».
В эти годы появилось новое течение художников, поэтов и писателей, которые отвергали старых классиков и с большим нахальством выдавали самые несуразные картины и сочинения, мало кому понятные, с вновь выдуманными словами и неприличными выражениями, которые раньше можно было услышать только из уст пьяных оборванцев. Почему-то это считалось искусством будущего и называлось поэтому футуризмом[1].
Так вот и мы, ради развлечения и следуя моде, стали сочинять экспромтом всякую чепуху в стихах и разыгрывать сценки.