Лёнька сказал, что Гавриловне лучше знать, а ты просто эгоистка и неженка. И вообще притворяешься, лишь бы из Москвы не уезжать.
Притворяюсь?
Ну Когда нам через два дня сообщили, что у тебя настоящий сердечный приступ, Лёнька обалдел, конечно. Жорик сказал, что когда ты поправишься, он заставит и Гавриловну, и Лёньку перед тобой извиниться. Но Лёнька сказал, что он перед такими не извиняется. И что они-то с Наташкой получат общественно полезные профессии и поедут туда, где трудно. А Димка сказал: «Ну и катитесь, идеалисты!»
И?.. Я похолодела.
Ну, Лёнька его немножко треснул. Но совсем немножко. Какие у Димки мускулы и какие у Лёньки!
А остальные что?
Ну По-разному. Но знаешь что ещё? Я потом слышала, правда-правда Трудовик говорил географичке: «Это же надо, последний классный час перед последним звонком, и так опоганить!»
Кто опоганил, я?!
Да не ты! Гавриловна!
Откуда ты знаешь Может, он обо мне.
Нет, он точно про Гавриловну. Потому что географичка сказала: «А что вы ей сделаете она отличник просвещения!» А трудовик ответил: «За такое хорошо бы и значка лишать». А географичка сказала: «Да кто ж её лишит»
И они, конечно, тоже ничего не сказали Гавриловне в лицо.
Я не знаю. Может, потом и сказали в учительской. Марта! Марта, да ты чего?!
Я смахнула слёзы. Настя схватила меня за плечи.
Ты чего?! Тебе же вообще нервничать нельзя! Ей всё вернётся, вот увидишь. Вот расшибёт её какой-нибудь инсульт, а ты придёшь к ней в больницу и спросишь: «Дарья Гавриловна, а у вас были для него уважительные причины?»
Меня разобрал нервный смех.
Тогда меня точно вся школа возненавидит. Скажут: «Надо быть великодушнее к пожилому человеку! Она вам всю жизнь отдала, а ты»
Марта Настя посмотрела на меня сочувственно, как на глупого ребёнка. Школа кончилась.
***
Я проснулась и поняла, что сегодня четверг, а мне никуда не надо.
Дома, кроме меня, была только Люда. Она прихорашивалась у зеркала, собираясь, видимо, в магазин.
Люда, доброе утро! Я выглянула из комнаты, по детской привычке вцепившись обеими руками в дверной косяк.
Пвивет, Люда обернулась, не выпуская из зубов заколку-невидимку.
Завтрак готов?
Овадьи под повотенцем.
Эх. Я хотела сама приготовить. Всё равно делать нечего.
Люда наконец вынула заколку изо рта и пристроила на нужное место.
Можешь соус замесить, я не делала. Кефир есть, варенье есть.
Ну, соус это несерьёзно! Я вышла в прихожую. Люд, а научи меня борщ варить!
Можно А вы что, на уроках труда не варили?
Ну, когда это было!
Люда ушла. Я выглянула в окно, чтобы проводить её взглядом.
Через двор шли наши соседи супруги Тишковы с первого этажа. Павел Николаевич, высокий, худой, лысеющий, похожий на старого орла, и Мирра Михайловна, кругленькая моложавая женщина в кокетливых кудряшках. Были они такие хорошие, словно с картинки, и даже чёрная повязка, прикрывающая Пал-Николаичеву правую пустую глазницу, смотрелась на его орлином лице не мрачно, а молодецки. Тишковы были артисты. Мирра Михайловна играла на флейте в детском музыкальном театре, а Павел Николаевич преподавал в консерватории.
Люда вышла из подъезда, поздоровалась с Тишковыми, прошла ещё пару шагов и остановилась. Подняла голову и сердито погрозила кому-то кулаком.
Я посмотрела туда же, куда и она, и увидела в ветвях нашего дворового ясеня какого-то чужого мальчика. Мальчику было на вид лет четырнадцать и был он плохо одетый и растрёпанный, как Гаврош.
Я вышла на балкон.
Наводчик нашёлся! Смотришь, кого ограбить, да?! Смотри, смотри! И дворнику скажу, и участковому!
Люд, ты чего? Громко спросила я с балкона. Люда и мальчик разом повернулись в мою сторону.
А он чего?! Залез и в чужое окно глазеет!
Я просто залез! Крикнул мальчик ломающимся хрипловатым голосом. Просто! Залез! Дерево понравилось!
Просто у себя в Марьиной Роще будешь лазить! Спустился, живо, а то милицию позову!
Мальчик нехотя слез с дерева, Люда тут же ухватила его за рукав. К ним размеренной походкой подошёл Павел Николаевич.
Люда, ну оставьте парня в покое! Залез и залез. У нас тут не царские времена и не охраняемая территория. Я в его возрасте тоже лазил. Моя первая любовь жила, между прочим, в третьем этаже!
Он к Иванцовым заглядывал. Кто ему там первая любовь Евдокия Максимовна?!
О-о-о! Тишков застонал от смеха. Евдокии Максимовне приятно будет узнать, что она ещё способна воспламенять юные сердца!
Я вгляделась в покрасневшее лицо мальчика и поняла, что он старше, чем мне сперва показалось, просто невысок и тощ. Он исподлобья смотрел то на Люду, то на Тишкова, а потом вдруг посмотрел на меня.
Глаза у него были голубые и мрачные, картинные такие беспризорничьи глаза. Передо мной пронеслись Янкель, Саня Григорьев и Мишка Коровин.
Я крикнула:
Ну правда, Люда, отпусти!
Люда разжала руку. Парень благодарно посмотрел на меня и так рванул со двора, что пыль поднялась.
***
И ты в него влюбилась?
Я поперхнулась.
С чего вдруг?
Ну, во всех книгах и фильмах герои после такого влюбляются, Настя отложила мелок, осмотрела контур выкройки и вынула из ящика ножницы.
Её родители достали очень хорошую шерстяную клетчатую ткань, бабушка отдала им деньги за половину, и Настя, как уже бывало, взялась шить на нас обеих. Себе юбку, а мне жилет.
Я не без торжества наблюдала за движениями ловких Настиных рук: давно ли девчонки в классе смеялись, что мы с ней в тринадцать лет ещё шьём на кукол, а в пятнадцать мы уже ходили в вещичках Настиной работы, а теперь Настя в текстильном институте, и кто знает, может, из неё вторая Ламанова выйдет!
Я в таких не влюбляюсь, протянула я самым брезгливым тоном, каким умела.
Значит, он в тебя влюбится. Вот увидишь.
Барышня и хулиган. Так банально, что даже представлять западло.
Вот это барышня! Рассмеялась Настя.
Ну он же не знает, что я не с рождения барышня. А западло оно и есть западло. Я этому слову до сих пор не нашла нормального цензурного эквивалента. Равного по силе и выразительности.
Настя на миг покраснела и тут же нашла повод сменить тему:
А борщ-то вы с Людой приготовили?
Ещё и салат нарезали. Витаминный.
И как?
Интересно, только свёкла очень пачкается.
В Настиной семье домработницы не было уже лет семь, но готовила у них традиционно Лора, даже ещё тогда, когда домработница была. Тётя Тамара, женщина в хозяйственных вопросах очень строгая, поставила Лорку к плите чуть ли не с первого класса. Когда подросла Настя, тётя Тамара столь же решительно приставила её к половой щётке. Хозвоспитание получилось крепкое, но закономерно однобокое: Лора не замечала грязи, пока тапочки не начинали липнуть к полу, а Настя не могла даже яйцо сварить без приключений. Зато всё, к чему прикасалась Настя, начинало сиять и благоухать, а Лоркины пироги просились на обложку книги «Домоводство».
А я тут книжку читала, интересную такую! Настя выпрямилась и покрутила шеей, чтобы она не затекла. Хочешь, дам почитать? Там у одной женщины, замужней, пропал любовник. Она и так, и сяк, а нет от него вестей, и всё! И вот пошла она погулять, подсел к ней на лавочку странный дядька и предложил ей крем
Опять детектив про фарцу? Надоели уже
Да нет, предложил он ей крем и пригласил её на бал к одному иностранцу, ну то есть он не иностранец на самом деле
Шпион. Ну это же сто раз уже было!
Зазвонил телефон. Тут же из дальней комнаты послышался крик Мишки-маленького и стон Лоры:
А-а-а, гады! Только уложила! Алло! Настя? Дома. Насть!
Димка? Шёпотом спросила Настя, выходя в коридор. Я не видела лица Лоры, но Настя так просияла, что я поняла: не Димка.
Пока Настя шушукалась по телефону, я нашла глазами два потрёпанных кружевных нарукавника на стене. На розовом было жёлтыми нитками вышито: «Шерочка». На жёлтом розовыми: «Машерочка».