Вадим, мать твою! Это ладан, что ли?! Откуда ты его вообще взял?
И, войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли ему дары: золото, ладан и смирну, донеслось с кухни монотонно-гнусаво.
По мере продвижения вглубь гостиной посетитель мог увидеть две приоткрытые двери. За одной из них скрывалась ничем не примечательная спальня. Рубашка на спинке стула, шкаф, комод с зеркалом и сдвинутыми в кучу разноцветными флаконами, среди которых мне удалось выделить лишь туалетную воду и духи родственницы, уехавшей на юг. Обои мягкого светло-зеленого цвета, беленый потолок и люстра, плафоны которой копировали какие-то экзотические цветы. Но самой колоритной деталью была та, которую привнес уже Вадим: над изголовьем слегка помятой кровати призывала выйти в тыл австриякам фигура Бонапарта с пылающими глазами на репродукции знаменитой «Наполеон на перевале Сен-Бернар» Луи Давида. Впрочем, спальню гостям вроде меня посещать было без надобности. Куда более интересной представлялась вторая комната, которую Вадим именовал не иначе как кабинетом.
В кабинете всегда было светло. Бледно-кремовые обои разрывала надвое темно-синяя полоса рисунка, тянувшаяся параллельно плинтусу через всю комнату. Легкий белоснежный тюль скрывал подоконник и слегка колыхался на ветру в теплое время года окно часто оставалось открытым. Рядом массивный письменный стол, выкрашенный в черный, стоял так, чтобы утреннее солнце не падало на экран ноутбука, нервно подмигивавшего одним из индикаторов. Здесь же беспорядочно валялись листы бумаги со схематичными эскизами, выписанными номерами страниц, бессвязными словосочетаниями и сокращениями, понятными лишь Вадиму. На стене в простенькой деревянной рамке висел штриховой рисунок, где крылатый и клыкастый черный бык парил во главе клина военных беспилотников. Это нарисовал Вадим. Дополняли интерьер два кресла цвета индиго и маленький журнальный столик между ними. На краю этого столика аккуратной стопкой, уголок к уголку, лежали сразу три книги, которые мой друг читал одновременно. Поочередно беря их в руки, я увидел «Государство и революцию» Ленина, «На мраморных утесах» Юнгера[5] и солидный труд Жака Ле Гоффа[6] о средневековом Западе.
Вечные книги, сказал Вадим, войдя в комнату. В его руках дымились две чашки черного кофе, наполняя комнату пряным, чуть сладковатым ароматом. Нас забудут, а их будут читать и через пять веков.
Кроме Ле Гоффа Ведь он не пишет об Авиценне и Замахшари, которые будущим жителям Европы окажутся гораздо ближе, мы усмехнулись. Едва не обжегшись, я отхлебнул из чашки. С корицей, без сахара.
На ваш вкус, мусье Буровой, Вадим сел в кресло и закинул ногу на ногу. Рассказывай, предводитель трудового народа, что привело тебя в эту обитель похоти, доблести и справедливости?
Жажда приключений и великих свершений. Когда революцию будем делать? я кивнул на труд Ленина.
Если серьезно, то у меня складывается чувство, будто все уже летит в тартарары.
Видимо, дает знать наша национальная черта непреходящее чувство надвигающегося катаклизма, страшного и всеобъемлющего.
Русская эсхатология? Возможно. Но мои знакомые повально теряют работу, и я уже подумываю открыть тотализатор «Кого уволят завтра». Не хочешь сделать ставки?
О таком положении дел я и сам кое-что слышал. Но, помимо прочего, я достаточно хорошо знал Вадима, чтобы видеть зависимость между тем, что он говорит и тем, о чем мечтает. В нашей компании уживались люди разных политических взглядов, но почти все мы сходились в одном: нынешние элиты неспособны качественно отвечать на вызовы эпохи и не могут трансформироваться, а значит страну ждет очередная эпоха потрясений. И в этом смутном времени откроются новые удивительные возможности. Мой друг был одним из убежденных сторонников этой простой и по-своему наивной мысли. Было закономерно, что он не всегда мог устоять перед искушением и, бывало, с головой окунался в книги, блоги и статьи тех, кто предрекал скорое крушение режима. Хотя запала не хватало надолго, Вадим старательно концентрировался на всем, что могло предвещать грядущую смуту, и нередко пытался подвести к желаемым выводам своих собеседников. Сейчас его привлек заметный рост безработицы, и я бы не удивился, если узнал, что Вадим в своем воображении уже раздул его до катастрофических масштабов. С моей же стороны ситуация выглядела несколько иначе.
Мой профессио нальный интерес лежал в области информационных технологий. В сфере, которая росла и развивалась семимильными шагами. Причем требования к количеству программистов и качеству подготовки соответствовали такому уровню, что специалистов в пору было готовить в техникумах. Впрочем, этим и занимались различные образовательные центры, с выгодой пользуясь ореолом благополучия, сформировавшимся вокруг IT. На таком фоне я обладал преимуществами.
Еще во время учебы я накопил неплохой опыт, а потом, уже получив образование в области информационных технологий, развернул и администрировал производственную сеть на небольшом предприятии, разрабатывавшем широкий ассортимент оборудования от лазерных дальномеров до высоковольтной техники. Это место стало для меня перевалочным пунктом между интересными проектами, периодически появлявшимися на горизонте. Не так давно я готовил техническое задание на одну коммерческую систему для управления продажами, а до того участвовал во внедрении системы планирования ресурсов для Водоканала.
Теперь я искал каких-нибудь авантюристов или небольшую команду стартаперов, с которыми был шанс ввязаться во что-то пусть не совсем стабильное, но зато многообещающее. Пока же я поддерживал в тонусе свою квалификацию и работал в графике достаточно удобном, чтобы уделять время и работе, и своим начинаниям. А еще мне как человеку, чья сфера деятельности была связана с абстрактными алгоритмами, было любопытно взглянуть изнутри на настоящее производство, которое преобразует отвлеченную идею во вполне конкретную вещь.
Не сказать, чтобы предприятие было преуспевающим, хотя и кустарным назвать его тоже нельзя. Женщины за пятьдесят вязали жгуты проводов, мужчины того же возраста собирали устройства и паяли печатные платы, а технологи, потеряв очередной чертеж, прибегали в конструкторский отдел, чтобы обвинить инженеров во всех смертных грехах. Под монотонный шум печатающих принтеров те отрывались от мониторов и молча разводили руками: «Мы ни при чем. Идите в архив». Формальное разделение обязанностей тоже работало соответствующе пару раз я видел, как техническому директору приходилось выполнять обязанности конструктора или рабочего. К счастью, все эти пертурбации касались меня только косвенно. Чаще всего я сочувственно выслушивал негодование коллег на бардак и беспорядок, исподволь замечая, что такие стенания доставляют им гораздо большее удовлетворение, чем сама работа.
В общем и целом, если не считать внедрения электронных устройств и стремительного усыхания предприятия, в советское время оно было частью огромного научно-производственного объединения здесь мало что поменялось с восьмидесятых. Казалось, пока за окном двигалась жизнь, в этом месте время замерло и остановилось. Это, конечно, объяснялось и возрастом львиной доли персонала. Нет ничего более постоянного, чем временное: некоторые сотрудники работали на предприятии более тридцати лет. Короче, это была одна из тех многочисленных конторок, где перспективные специалисты превращаются в безвольных и меланхоличных людей, окончательно смирившихся со своей участью.