Вечером следующего дня я отправился в разведку к ближайшим домам в селе. Через два дома увидел скопление мужчин с большими бородами, которые пели чтото заунывное и протяжное, раскачиваясь при этом ритмично из стороны в сторону, как наш домашний мятник в часах. Говорили и пели они на гортанном непонятном мне языке, чем очень меня напугали. Затем, стоявшие в центре стали, мелко перебирая ногами, бегать по кругу. Это развеселило меня, и я тоже решил побегать с ними по кругу. К бегающим по кругу дедушкам стали присоединяться остальные присутствующие, и вскоре по кругу бегали все. Но когда они разом завыли и перешли на рысь я очень испугался, и что есть силы побежал домой к маме. Взахлеб рассказал ей увиденное мной у соседнего дома и спросил, кто они и что делают. Говорил я на осетинском, и мама, видя мой испуг и волнение, взяла меня на руки и стала спокойно объяснять, что это плохие дяденьки, и что мне больше подходить к ним не надо. И тут я рассмешил ее, спросив, могут ли они покусать меня или затоптать ногами. Мама объяснила, что кусаться они навряд ли будут, но вот близко подходить к ним нельзя, иначе они меня могут не заметить, и кто- нибудь наступит мне на ногу или собьет с ног. Я пообещал больше к ним не подходить и пошел во двор играть с Адамом. Через год меня перевели в старшую группу, а моего брата в подготовительное отделение. Тимура стали готовить к школе: он изучал буквы и цифры до десяти, а мама потихоньку начала его учить читать. Мне же все это было неинтересно, и я продолжал играть с игрушками в старшей группе. Все же мама иногда показывала мне какие- то буквы и громко произносила значение того или иного звука. Через год и меня перевели в подготовительную группу, и со мной тоже занималась строгая тетенька «методист», ее все воспитательницы побаивались и за глаза звали Екатерина «Методьевна». Вначале мы изучали звуки, а затем из двух звуков составляли слоги, и громко их произносили, отрабатывая правильное произношение. Дома мама повторяла со мной заданное и выученное днем в детском саду, закрепляя его у меня в памяти. Очень скоро я научился считать до десяти и читать по слогам. Помню, как мама долго и терпеливо обучала меня правописанию, но старательно выводимые мной буквы будто нарочно ложились в разные стороны, и линии были неровные, как если бы они дрожали от холода.
Когда я пошел в первый класс средней школы в Шатое и проучился месяца четыре, мы неожиданно переехали жить в Ведено, где отец работал в прокуратуре. Ведено был районным центром, и треть населения проживала в двух- и трехэтажных корпусах, а по окраинам располагались дома частного сектора. Дом, который предоставили нашей семье, располагался прямо у кромки леса, а рядом проходили туристские маршруты. Поэтому мимо нашего дома часто шли шумные группы туристов с рюкзаками в направлении леса и дальше в горы. В основном это были веселые молодые ребята и девушки студенты из грозненских среднетехнических и высших учебных заведений.
Однажды утром мы с братом стояли у дома и провожали очередную туристическую группу, когда неожиданно к нам подошли двое ребят и заговорили с нами на осетинском. Мы удивились и обрадовались. Эти двое были студентами Грозненского нефтяного института, они не меньше нашего были удивлены встрече с маленькими земляками. Однако худшее было впереди, когда наши земляки- туристы, не спрашивая разрешения у наших родителей и старшего инструктора, усадили нас верхом на плечи и понесли с собой в горы. После пяти часов похода объявили привал, все побежали собирать землянику, кизил, боярышник, дикую грушу и облепиху. Старший инструктор и его добровольные помощники, быстро собрав сухие сучья и ветки, разожгли костер и скоро на углях стали готовить шашлыки. Чтобы завоевать их расположение и благосклонность, я начал читать им стихи «Федорино горе» и «Мойдодыр». Над моим выступлением они очень громко смеялись, что даже одна растроганная туристка полезла ко мне целоваться. Жаренное мясо мы с братом заслужили. Поход был дневной без ночевки, и вечером они вернулись обратно в Ведено. Помню, как отец сильно ругался с руководителем туристической группы, а когда узнал, кто непосредственные виновники нашего «похищения», отвел их в сторону и перешел на родной язык. Студенты как могли, оправдывались, а мама плакала, прижимая меня к себе уставший брат стоял молча рядом. Оказывается, нас уже с утра объявили в розыск и начали искать по всем заброшенным и злачным местам Ведено, пока одна местная жительница не сказала маме, что видела нас на руках у туристов, направляющихся в горы
Как- то раз я решил навестить папу на работе после окончания уроков. Зная приблизительно расположение прокуратуры, очень скоро нашел это двухэтажное здание и не нашел ничего лучшего, как стал поочередно заглядывать в окна первого этажа. В третьем окне разглядел своего папу, что- то пишущего за столом. Я постучал по стеклу костяшками пальцев, оторвавшись от своей писанины и увидев меня, он от удивления выронил ручку. Немедленно выйдя на улицу, строго спросил, как мне удалось уйти так далеко от школы без разрешения старших, и повел меня домой. По дороге объяснил мне, что, если мои уроки закончились раньше, надо дождаться старшего брата на выходе из школы и вместе с ним отправляться домой. Вечером он рассказал маме про мой вояж к нему на работу и добавил, что я нигде и никогда не пропаду, и назвал меня копией и потомком Дзыбыртта. Но я учился во втором классе и еще не знал нашего прославленного предка, и мне не были известны дела, сделавшие его легендой. Скорее всего, папа имел в виду мою неуемную самостоятельность и инициативу, а также способность чувствовать опасность, исходящую от окружающих меня людей.
Однажды папа взял меня с собой в гости к своему другу Осмаеву Юсупу в соседний районный центр Шали, в котором тот занимал должность первого секретаря райкома. Семья Осмаевых была многодетной, а сам хозяин был крупным и высокий ростом мужчиной, как мой отец, по характеру веселый и добрый. Старшего его сына звали Амин, следующего Султан, а затем Магомед, Фатима, и Аслан Имена других я уже и не помню. Всего их было восемь. С Магомедом мы были одногодками, и много позже я встретился с ним в Северо- Осетинском государственном институте, куда оба поступили на первый курс. Через год сюда же поступила Фатима, его младшая сестра, весьма интересная и симпатичная и с хорошими пронзительными вокальными данными типа, как у Фроси Бурлаковой.
В это время папа и остальные гости сели за большой стол в зале и что- то праздновали, женщин за столом не было- им вообще не положено сидеть за одним столом с мужчинами у чеченцев, как, впрочем, и у осетин, а также у других народов Северного Кавказа. Я же играл с остальными детьми в соседней комнате, сидя на ковре мы смотрели, как по игрушечной железной дороге бегал паровозик с вагонами, а за нами тихо присматривал Амин, он сидел на диване и читал книжку, изредка посматривая на нас, когда мы, чересчур увлекшись, поднимали шум. Вскоре к нам в комнату зашел Султан и что- то тихо начал говорить старшему брату, тот удивленно вскинул брови, и затем они чему- то рассмеялись. Султан позвал меня и еще двух малышей в зал, где сидели взрослые. Старших за столом было четверо, естественно, и папа среди них. Они сидели с красными лицами, но, судя по их выражению, посидели они хорошо и в удовольствие. И наконец дошли до планки, когда захотелось «хлеба и зрелищ». Хлеба на столе у них хватало, а вот зрелищем должны были быть мы. Они поспорили, чей сын лучше и дольше протанцует лезгинку. Поставили пластинку с «гудермесской лезгинкой» и скачки понеслись, уступать я был не намерен и скакал по комнате как горный козел- высоко подпрыгивая и что- то гортанно выкрикивая. Очень скоро из танцующих я остался один, не снижая скорости и продолжая как молодой джейран скакать и прыгать. Остановил меня хозяин дома, говорить он уже не мог, поэтому махал руками, по его лицу катились слезы восторга. Все гости стали меня оживленно обсуждать, щипая за щеки и дергая за чуб. За мой дикий танец я получил от присутствовавших гостей по десять рублей и подзатыльник одобрения от Амина. Честно заработанные тридцать рублей, по рекомендации отца, я гордо отдал дома матери в руки.