Мне было достаточно минут пятнадцать-двадцать я пришел в нормальное состояние и взял в руки учебники.
Наступило время мать позвала обедать. После обеда я часа два слушал музыку крутил пластинки и после отправился в спортзал. Меня ждал Олег Анатольевич. Он часто любил повторять:
Спорт, Асоков, не знает ни выходных, ни праздников запомни это.
Моя голова была забита мыслями о девушке. Хронометр-секундомер был в этот раз не для меня. У меня ничего не получалось. Физорг, глядя на его стрелки, все время меня торопил. Мои результаты ему явно не понравились. В итоге Олег Анатольевич махнул рукой и сказал?
Ты, Андрей сегодня несколько рассеянный. Успокойся и приходи завтра. А сейчас домой, но не спеши пройдись по улицам, побудь дольше на свежем воздухе. Это помогает. Да и еще обязательно проверь температуру и давление.
Хорошо! сказал я. Мне ничего не оставалось, как выполнить пожелание Физурнова погулять по городу. Температуру и давление я не померил, проигнорировал, так как хорошо знал причину своего недомогания. Я беспокоился за девушку, не понимая отчего, она не появляется в Доме культуры. Что ей стоит?
Дома я появился, когда начало темнеть, оглянуться не успел, пришел вечер. Едва я и мать сели за стол на пороге показался отец. Он, быстро разделся, привел себя в порядок, помыл руки и подсел к нам. Николай Валентович выглядел уставшим. Он не любил общепит всякие там фуршеты. Его утомляла суета. Отец часто с инспекцией от министерства выезжал в командировки помотался по стране и хотел, жаждал одного лишь спокойствия.
Мне было интересно наблюдать за отцом. Николай Валентович никогда не выходил из себя, даже дома. Он умел везде в любых самых щекотливых ситуациях быть на высоте. Отец чувствовал плохое настроение матери, знал, с чем оно связано с желанием Любовь Ивановны перебраться в столицу и как мог, гасил ее раздражение.
Я понимал, что квартиру в Москве нельзя было бы сравнить с нашим домом с домом-коттеджем. У нас удобств было намного больше, чем, если бы мы жили в столице. Комфорт не ограничивался только горячей и холодной водой, отоплением мы имели возможность дышать свежим воздухом, летом отдыхать в маленьком саду из нескольких яблонь, вишен и кустов смородины, копаться в земле перед домом была прекрасная клумба. Этого в Москве у нас не было. Я не раз бывал в ней и мне город не нравился. Я его считал большим и бестолковым. Однако мать так не думала. Ей столица была нужна, чтобы затеряться спрятаться от женщины-соперницы бывшей жены Николая Валентовича. Как Любовь Ивановна не крепилась воспоминания о прошлом нет-нет и выводили ее из равновесия.
Злополучная поездка отца по работе, туда в Москву, в ее Москву, наверное, из-за того, что она пришлась на выходной день, вела к скандалу. Я недоумевал. Обычно я не влезал в распри родителей, хотя тайное, касающееся только их обоих, порой задевало и меня.
Отец без крика, спокойно, с упорством отражал натиск матери.
Люба, забудь все! Не терзай себя! Живи настоящим. Тем, что у тебя есть. Зачем ты лезешь в мою голову? Я же знаю тебя. Ты снова расстроишься.
Он многое скрывал от матери, как мог, оберегал ее. Отец держал ту странную женщину в памяти лишь для себя и то, только из-за дочери, иначе бы давно забыл. Не нужна она была ему.
Разговор мне не нравился. Тошно было слышать о том, о чем было много раз переговорено. Я, глядя на отца, видел, как он мучился. Мать наверняка это тоже понимала. Однако не унималась, словно с горки на лыжах или же на санках катилась вниз, без задержки.
Отец желал что-то нам сообщить и боялся, не знал, как это сделать. Наконец, он отодвинул тарелку и прямо без обиняков сказал:
Я, завтра уезжаю! Мне предстоит командировка.
Туда? спросила мать скривившись.
Отец сморщил лоб, намереваясь соврать, но не соврал.
Да, туда! ответил он и глубоко вздохнул. Николай Валентович понимал, что жене тяжело это слышать, понимал и, тем не менее, открылся перед ней.
Я увидел глаза матери, ее, загоревшиеся вдруг щеки и открывающийся рот. Не знаю, как все случилось. Меня как будто что-то ужалило. Я неожиданно подскочил и побежал вон из столовой в кабинет отца, тем самым спас положение.
Произошло это машинально, не по моей воле. У стола отца большого двух тумбового я остановился. Следом за мной бросилась мать. Отец в кабинете появился чуть позже. Мне отчего-то привиделось он пришел не один. Рядом стояла странная женщина его бывшая жена и еще моя сводная сестра маленькая девочка.
Я резко вскрикнул. Мать тут же обхватила меня руками:
Андрюша, Андрюша сынок, что с тобой?
Вот, здесь, смотрите, здесь оно лежало.
Что лежало? услышал я снова дрожащий голос матери.
Как что? Письмо. Я нашел его, нашел тогда давно, лет десять назад здесь на этих кипах бумаг двойной тетрадный листок в линеечку и прочитал: «Здравствуй дорогой папочка. Можно я тебя буду так называть, ведь я твоя доченька? Правда? Я папенькина доченька».
Да-да это ее слова, тут же поддержал меня отец. Это слова твоей сводной сестры Инги.
Что я тогда сделал? развернувшись в сторону матери, спросил я. Тут же побежал к тебе: «Мама, мама кто это папенькина доченька?» И тут же поплатился получил от тебя. Ты помнишь? А еще что ты мне тогда сказала: «Как ты посмел, читать чужое письмо? Кто разрешил? Давай мне свои руки, руки, которые брали письмо».
После трепки я убежал в гараж и там долго плакал. Я понял папенькиной доченькой была та самая девочка, которую однажды я отлупил прутом. Она! кричал я тогда, исступленно стуча своими маленькими кулачками по земле. Она виновата! А еще я винил странную женщину с чемоданом.
Помнишь, я снова обратился к матери Мне не хотелось идти домой? Меня напугала темнота ночи. Только она меня заставила тогда вернуться.
Андрюша, сынок! Я же у тебя тогда попросила прощения.
Ну, и что? Ты же мне сама сказала: «Чужие письма нельзя читать!» сквозь хлынувшие вдруг из глаз слезы пробормотал я. Сказала?
Да! ответила тихо мать.
А мысли, можно? Можно читать то, что отец от тебя пытается утаить. Утаить не для того, чтобы обмануть, а спасти от фантазий, фантазий способных тебя свести с ума. Зачем тебе лезть в его голову?
Прости, прости сыночек!
Я с трудом поднялся с кресла и, слегка качаясь, отправился к себе в комнату. Мне было тяжело смотреть родителям в глаза. Мать была не виновата. Отец был не виновен. Прошло время и я, как это не покажется странным, легко простил свою сводную сестру и ее мать странную женщину с чемоданом в руках. Время способно сгладить любые острые углы заставить забыть плохое, приукрашивать жизнь, смягчать ее.
На следующий день рано утром мать спокойно без шума собрала отца в дорогу, и он уехал туда, к себе на юг. Я знал, отец вернется. На прощанье он крепко пожал мне руку и как-то иначе не так как обычно посмотрел прямо в глаза:
Знаешь сын, ты, ты как это сказать? Твои вчера слова, хотя ты и расплакался слова мужчины!
За много лет, моя мать, наверное, первый раз в жизни проводила отца без тягостных мыслей в душе. Это была победа, не только ее всей нашей семьи общая. Прошлое уже не способно было повлиять, испортить жизнь Любовь Ивановны. Время ожидания Николая Валентовича пролетело быстро. Даже мать его не заметила, не говоря уже обо мне. Из командировки отец приехал другим человеком. Он открыто смотрел в глаза Любови Ивановне. Она, не отходя от порога, не нервничая, подняв глаза, тихо спросила у него:
Ну, как, отдал Ингу замуж?
Отдал! ответил отец, немного помолчал и сказал: Ты знаешь, я просто не мог не присутствовать Она ведь моя дочь!
Не пойму я тебя, услышал я в ответ спокойный голос матери, то она твоя дочь, то не твоя! А тот курчавый? Ты говорил, что твоя бывшая жена с ним путалась!