Сначала сделайте котлету из своей дочери, она жирная, как откормленная хрюшка, а я худосочный, из меня котлета не получится, сказал Витя, вставая из-за стола. Я пойду на воздух, душно здесь.
13
Витя сдал зимнюю сессию на «хорошо» и «отлично», а Лизе выставили зачеты и поставили тройки на экзаменах, на которые она все же являлась, но с ребенком на руках. Щипала его за ножку, чтоб дитя плакало, и преподаватель срочно требовал зачетку, не задавая студентке пятого курса ни одного вопроса.
На период зимних каникул тесть с тещей уехали в санаторий на двенадцать дней. Витя с Лизой остались одни. Однажды Витя, приготовив обед и убрав квартиру, сел читать. У него в руках был роман Драйзера «Финансист».
Ну ты что сел читать? спросила Лиза, опираясь о дверную коробку смежных комнат. Ты что уже на пенсии? Тебе уже нечего делать? Я смотрю на тебя: розовощекий, крепкий с чего бы это? На чужих харчах хорошо живется, не правда ли?
Лиза, ты это мне уже вчера говорила, зачем опять то же самое? Не нравится тебе отпусти меня в общежитие, нам обоим будет спокойнее. Что я тебе такого сделал, что ты по поводу и без повода все время затеваешь ссору?
Ты плохой муж. Не можешь содержать семью, никак не устроишься на работу. Все университетом козыряешь. Брось ты этот университет к чертовой матери. Ну если уж ты не можешь стать дипломатом, сделайся хотя бы директором завода Петровского или Ильича по крайней мере. Ты меня не любишь.
Пошла бы ты на кухню да помыла посуду.
Я? Посуду? Ты с ума сошел. У меня маникюр. Вот ты сейчас этим и займешься. У нас равноправие, или забыл? Моя матушка готовит, а ты моешь полы, посуду, стираешь пеленки. А как ты думал?
Почему тогда отец не моет полы?
Отец? Отец полковник. А ты кто? Когда у тебя будут погоны полковника на плечах тогда, может быть, я начну возиться на кухне, а лучше будем держать служанку.
У меня никогда не будет погон полковника на плечах, тем более полицейских, сказал Витя.
Ты на что намекаешь, неблагодарный? Давно ли ты сбросил полицейский мундир?
Я полицейский мундир носил по нужде, и то недолго, и тем более ненавижу его.
Молчи писатель Как это я клюнула на твои стихи? Такая муть
Ты на себя посмотри, полицейская дочка. Я разочаровался в тебе и могу уйти в любой день. Плесневей здесь без меня. Где мой чемодан?
Резкие слова, впервые брошенные Лизе так открыто, подействовали на нее положительно. Она вся сжалась, встала у двери, растопырив руки.
Не пущу, заявила она. Каким бы ты ни был ты мой, и весь сказ. Я просто хочу из тебя человека сделать. И папочка мне все время говорит: «Дави на него, пока не поздно. Тут так: либо ты его, либо он тебя». Я верю папочкиным словам. Иди лучше вымой посуду.
Витя бросился на кровать и разрыдался, как маленький ребенок.
Не хочу жить, не хочу никого видеть, и твою рожу тоже. Отпусти меня на свободу. Ваша семья это настоящее гестапо, нет, намного хуже гестапо. Я не понимаю, на что я клюнул. Как человек ты просто дрянь, как женщина в постели ничто. У тебя, по-видимому, было около сотни мужиков, потому что я, когда с тобой бываю, тону в тебе, как в ванной, наполненной киселем.
Ты на себя посмотри. У тебя стручок пятнадцать сантиметров, а мне нужен двадцать пять, не меньше, хотя ребенка ты все равно сбацал. Как я теперь одна буду его воспитывать, скажи? Уж что есть, то есть, что теперь поделаешь? Просто ты много воображаешь. Ты невнимательный, неблагодарный, хоть раз бы папе в ноги поклонился.
За что?
Да хотя бы за то, что единственную дочку за тебя отдал, голяка такого. Я за дипломата могла выйти.
Неужели ты думаешь, что дипломаты на дороге валяются? сказал Витя. А потом, ты, моя прелесть, достигла таких размеров, что дипломат посмотрел бы на тебя только ради любопытства.
Ха, хорошего человека должно быть много, не растерялась Лиза. В этом ты виноват. Если бы ты не сделал мне ребенка, я была бы, как и раньше, только упитанной, только аппетитной девочкой, а сейчас немного поправилась, но это пройдет. Вот начну работать у тебя на родине, начну по горам лазить и буду стройненькая, как Афродита.
Ну хорошо, Афродита. Завтра пойду устраиваться на работу, но только на период зимних каникул.
Почему только на зимние каникулы, а не на все время? Ты не думаешь, что можешь потерять жену?
Жен много, а университет один.
Ну, вот и поговорили.
Глава вторая
Периферия
1
Погода в конце января на Днепропетровщине не пойми-разбери: то дождь, то снежок робкий, жидкий, иногда в виде небольшой метели. Закроет тонким слоем поле и тут же тает от теплой черной, как мазут, почвы, особенно если в небе разорванные тучи и солнечные лучи пробиваются, чтобы поцеловать землю. Ночью может приударить морозец робкий такой, щадящий, но такой желанный, потому что земля в этот период рыхлая, размоченная, жидкая, слизкая выйти без резиновых сапог совершенно невозможно. Так и хочется набрать этой земли в авоську и унести с собою, потому что такое богатство трудно найти где-нибудь в другом месте. Это просто черное золото. Возможно, сам Ленин видел этот чернозем, понял, что это за прелесть, и решил не отдавать крестьянам. Недаром немцы, оккупировав Украину, нагружали этим черноземом вагоны и увозили в Германию. Если бы у них была такая земля это был бы самый богатый народ в мире. Гитлер точно не стал бы начинать Вторую мировую войну. Зачем? Такой земли хватило бы на две Германии.
Витя ехал в Томаковку автобусом по узенькой дороге с твердым покрытием, на которой все чаще и чаще попадались выбоины, так что в автобусе трясло как в камнедробилке.
В здании райкома партии и райкома комсомола уже никого не было, но дежурный направил непрошеного лектора в гостиницу, дабы ему не пришлось ночевать на улице. В гостинице, невероятно грязной и неуютной, неотапливаемой, было намного холоднее, чем на улице. Только три человека устроились здесь на ночлег по причине того, что не сумели ввиду отсутствия транспорта добраться кто в село Анаста-совку, кто в Китайгородку, кто в Чумаки. А транспорт это гусеничные тракторы да еще брички как наследие проклятого прошлого, с которым Ленин покончил в семнадцатом году. Никакая другая машина в село не пойдет: грунтовые дороги размокли, раскисли, даже резиновые сапоги погружаются до щиколотки.
Дежурная нянечка сообщила, что кровать свободная еще имеется, а вот белья нет. Есть соломенный матрас, подушка, набитая соломой, и даже байковое солдатское одеяло, а вот простыни не привезли из прачечной.
Сперва машина сломалась, а када машину починили шофер загулял, уже третий день без просыпу. Выговор яму будеть, хоч вин на цей выговор начхал. Вы уж как-нибудь переночуйте, не обижайтесь, в войну хуже было. Вон мой дед рассказыват: послушаешь уши вянут.
Как зовут вас? спросил Витя.
Бабка Дуся.
Бабушка Дуся, а туалет где?
Тувалет? На улице он. Тут в здании ишшо с прошлого года засор. Сколько раз обращались в исполком бесполезно, расстройство одно.
Так что, и воды нет?
Есть, сынок, а то как же? В графине, ишшо на прошлой неделе заполнила. Воды полно, настоящая коммунизьма с водой, полное, так сказать, изобилие, бери не хочу. Только пройтить надо с полкилометра до колодца, покачать ручкой насоса, и водичка потекет сама в изобилии. Это и есть коммунизьм. А вы кто будете? Небось, механизатор?
Нет, инспектор.
Иншпектор? О, это большой человек. Так вы нашу гостиницу проиншпектируйте, почему ничего нет: ни простыней свежих, ни отопления нормального, ни тувалета. Я как-то в Днепре была в гостинице, так там все есть: и мыло, и полотенце, и вода, и в тувалете так чисто, как у меня на кухне, даже чище. Честное слово.
Я завтра займусь этим вопросом.
Только меня прошу не впутывать в свидетели, я ничего не знаю, ничего не говорила Моя хата с краю, я ничего не знаю.