То-то «разве»! Но коль не колдовала, убегать-то зачем?
Я подумала
Подумала! Индюк тоже думал!
Катя смешалась, не зная, как объясниться.
Тетя, простите Он захлопал, и я Не видела его Испугалась
Молчи! Младенцу эдакое поведение непростительно! вспылила немедленно тетка. Испугалась, поди ты! Стыд! Актриса! От аплодисментов сбежала! А как дойдет до мсье Дидло, что он скажет? Думаешь, станет нахваливать?
Катя слушала молча, склонив голову. Щеки ее пылали.
Утрись! сердито закончила Ежова. Граф в кабинете. Ступай! Немедленно! Его сиятельство ждать тебя не должен! и прибавила ей в спину, когда она выбегала: И чем ты ему приглянулась, прости господи?
От двери, робея войти, Катя долго разглядывала важного гостя. Грозный генерал-губернатор и чародей выглядел на удивление безобидно пожилой военный, полуседой и собой далеко не красавец, горбоносый, с живыми веселыми голубыми глазами в сетке морщин и браво выпуклой грудью, увешанной звездами.
Орденов и мундиров в доме князя Шаховского и тетушки Катя навидалась предостаточно. Впрочем, подсчитав ордена и глянув на золото эполетов, она опять оробела, но подивилась уже, что перед ней не умудренный опытом древний старец, и ничего чародейного в нем особо не видать.
Граф Милорадович сидел у стола, небрежно откинувшись в кресле и вытянув скрещенные ноги в блестящих сапогах. Напротив вездесущий Николка стоял на коленках на стуле, опираясь на локти, крутил в пальцах Георгиевский крест и явно ничего не страшился.
Ваше сиятельство, а он у вас заколдован?
Милорадович фыркнул насмешливо.
А ты, душа моя, думаешь, нет?
А на мертвяков или бесов?
Хоть на мертвяков, хоть на бесов серебро же.
А кресты из серебра нарочно делают?
Бог мой, конечно! Обереги, помимо орденов, военным носить не положено.
Вы же носите, недоверчиво покосился Николка. Охотничий знак!
Не охотничий знак, душа моя, а командорский крест Ордена святого Иоанна Иерусалимского, усмехнулся граф Милорадович, тронув у самой шеи черный форменный галстук. Охотничьих знаков не существует.
Любаня Дюрова чинно сидела в стороне на диване, сложив руки на коленях.
Не существует разве, ваше сиятельство? Но все знают, что охотнику знак нужен, чтобы нечисть всякую упокаивать, вроде как распятием батюшка
Вздор, душа моя. Бабкины сказки. Какое распятие, когда есть статут ордена, по которому его носят?
Тут Кате отчего-то показалось, что грозный гость немного приврал. А он снова взялся за воротник и прибавил задумчиво:
Бог мой, эти сказки с черным колдовством совсем рядышком, потому все охотники либо рыцари Мальтийского Ордена, стало быть, не православные и государю не присягали, либо действуют тайно. Оттого на них на всех Священный Синод смотрит косо, да и служить в России, будучи мальтийским рыцарем, затруднительно. Пока существовало приорство Ордена в России, давали кресты Иоанна Иерусалимского тем, кто на государственной службе, с правом на охотничье чародейство. Но уже два года, как жаловать их полностью запретили.
Отчего же так, ваше сиятельство? подняла бровки Любаня.
Оттого, что нет такого святого. И Русского приората Ордена больше нет. Новых охотников на государеву службу больше не набирают, и носить кресты, выданные в последние годы, запретили тоже.
А вы почему носите, ваше сиятельство?
Потому что мне, душа моя, как и другим командорам времен государя и Великого магистра Ордена Павла Петровича, упокоение нечисти никто не запрещал.
А почему у вас Георгий солдатский? вмешался Николка. Для того же?
Меня государь назвал другом солдат и велел носить награду солдатскую.
А Суворов он каков из себя был? Вы ж видали?
Видал, душа моя. Когда, как ты нынче, пешком под стол ходил.
Граф Милорадович улыбался, и Катя собралась с духом войти и присесть тихонько подле Любани.
А каков он из себя показался, ваше сиятельство? канючил Николка. Ну, расскажи-и-ите!
В детстве не помню уже, каков показался, помню только, что мы с Marie за ним хвостом увивались и боялись до смерти, что заметит, и влетит нам от батюшки по первое число. А вот потом, уже когда в Италии с ним повстречался
Ваше сиятельство, а в Италии красиво? не утерпела заскучавшая Любаня.
Бог мой! Очень! Небо там синее-синее, даже если горы неблизко, а зелень яркая, какой у нас не бывает. И свет такой золотой и розовый, только акварелью писать.
А вы умеете акварелью? удивился Николка и раскрыл перед глазами ладошку с крестом. Вы же генерал!
И что же, что я генерал? Сейчас времени нет, а раньше писал, душа моя, как же. В Италии много писал, только грустные картинки получались. Среди такой красоты, и вдруг военный лагерь, и русские мундиры далеко от дома. Я и Суворова писать как-то пробовал, только он меня застукал и изволил очень сильно разгневаться, потому как я ему должен был по артиллерии сведенья представить. Но то уж в Богемии было, когда я у него состоял непременным дежурным генералом по армии.
А в Италии не были? не отставал Николка. А почему стали?
Граф Милорадович пожал плечами, вновь задумчиво дернул галстук.
Суворов назначил, вот и стал.
А это трудно?
Не трудно, душа моя, а моторошно очень. Дел много, людей много, и все через меня. Александр Васильевич еще и вопросы каверзные задавать любил. Сижу как-то, сверяю, что на походе потеряли коней, фураж, боеприпасы а он, по обыкновению, вдруг как встанет передо мной, руки на груди сложил и вопрошает: «Знаешь ли ты, Миша, трех сестер?» Ну, я и ляпни с перепугу: «Знаю, ваше сиятельство!»
Каких трех сестер? робко перебила Любаня.
Веру, Надежду, Любовь, пояснил граф с улыбкой. Это уж он мне сам рассказал, потому как сильно обрадовался. Молодец, говорит, Миша, ты русский, знаешь трех сестер. С ними правда, с ними Бог. С тем и ушел. А я остался дальше росписи от интендантов сводить друг с другом.
Николка захихикал.
Любаня вот сидит. Верочка по нашему классу учится, подружка Кати. А Надежда
Николка, это же святотатство! возмутилась Любаня, но граф Милорадович развеселился.
Может, ты и прав, хотя вряд ли Суворов имел в виду именно это. Бог мой, Катя, вы здесь наконец-то? Я не хотел вас так безобразно пугать.
Катя смешалась, вскочила, пискнула что-то невнятное. Граф Милорадович встал тоже. Не слишком высокий, он все же оказался крепок и ростом на голову выше нее, не просто так в коридоре его фигура показалась огромной! Она беспомощно теребила юбку, опустив глаза и не зная, как отвечать. Милорадович вдруг заложил руки за спину и смешно изогнулся, наклоняясь, чтобы заглянуть ей в лицо.
Глянь, сестрица журавль! озорно прошептал Николка, но вышло громко, на всю библиотеку, и обе девочки невольно хихикнули. Граф и правда напомнил Кате какую-то птицу, и взгляд его стал тоже птичий круглый и озабоченный. Галстук у него был смят и ослаблен, и почему-то очень захотелось поправить.
Простите меня, ваше сиятельство, за мою безобразную выходку, вспомнила Катя слова Ежовой. Вы были столь любезны, что
Пощадите, душа моя! шутливо взмолился Милорадович. Вы так чудесно танцевали! И с моей стороны следовало предупредить о своем присутствии, он протянул ей руки. Помиримся?
Робея, Катя едва решилась дотронуться пальцами до теплых ладоней.
Катя хорошо танцует, сообщил Николка, озорничая и страшно картавя. Она по нашему классу первая!
Это у Дидло-то? Бог мой! Никак будущая прима?
Николка вздохнул, снова сжал в ладошке Георгиевский крест.
А я на войну хочу. Хоть глазком на Италию глянуть.
Милорадович легонько пожал и сразу выпустил Катины руки.
Для этого войны не надо, душа моя. Да и что Италия? Вон на Катю посмотри, она лицом вылитая итальянка.
Правда? Николка даже со стула спрыгнул и подбежал к Кате, разглядывая ее с небывалым вниманием.