А жану, вашство.
За что?
А гуляла, сучье племя!
И не жаль тебе ее?
Пошто жалеть, вашство? изумился старик, аж голову поднял. Нешто курву жалеть надобно?
Господь наш блудницу помиловал, сурово возразил ему Милорадович. Про Магдалину слыхал?
Не слыхал, заинтересовался старик и тут же горько пожаловался: Где слыхать, как я попа лет десять не видывал? Вашство, дозвольте просьбочку, чтоб уж отправили по этапу поскорее, а то помру тут без покаяния, как собака!
Постараюсь, дед, Милорадович бросил арестанту серебряный гривенник. А ты уж свечку за упокой души убитой поставь, что ли, на том свете тебе зачтется.
Премного благодарны, вашство, забормотал дед, вертя в заскорузлых пальцах монету. Только чтоб за курву еще свечки ставить
Надзиратель вздохнул.
Закоренелый народ, ваше сиятельство.
Погоди-ка, любезный, остановил его Милорадович и взял за воротник малолетнего замухрышку в волочащейся по полу рванине.
Ваше сиятельство, осторожней! охнул Глинка. Вши кишмя кишат!
Милорадович усмехнулся и осторожно отвернул засаленный воротник драной сермяги.
Что мы с тобой, Федор Николаич, душа моя, вшей не видали? А отчего у парня вся шея в коростах?
Мальчишка хмыкнул неожиданным басом.
Ху! Я заразный, вона как та холера!
Не ври! строго велел обер-полицмейстер, на миг опустил платок и зорко вгляделся в шею юного арестанта. От золотухи не помирают. Ваше сиятельство, он кошельки монеткой резал на базаре.
Ишь, грамотный, про астраханскую холеру слыхал! Сколько же годков тебе, холера? смеясь, спросил Милорадович.
Мальчишка прыснул тоже, но умолк, потупившись, и только изредка осторожно взглядывал из-под длиннющих ресниц. Какая-то баба, которую под конвоем вели по коридору, крикнула:
Одиннадцать, ваша милость! Одиннадцать годочков всего, а в одной каморе с душегубцами! Что с того, что монетка у него была наговоренная?
Баба была не стара, пышнотела и даже хороша собой большеглазая, с роскошной русой косой, одежда в сравнительном порядке. Заинтересованный Милорадович подвел к ней мальчишку поближе, и Глинка пошел за ним следом.
Что, тетка, твой, что ли, мальчонка?
Не мой, ваше сиятельство, не мой, господи помилуй, с колдунами якшаться! отпрянув, затараторила баба. Потом рухнула кулем на колени, пытаясь поймать за руку и припасть губами. А все здеся без вины страдаем, ваше сиятельство, жрать нечего, дышать нечем
Но-но! прикрикнул надзиратель. Замолчь, ты, шкура! Без вины она страдает!
Что натворила? деловито спросил Милорадович, отобрал у бабы ладонь и снова вытащил кошелек.
Краденым торговала, ваше сиятельство, мрачно сообщил надзиратель.
Я шила! оскорбилась баба, усевшись на пятки. Честным трудом зарабатывала, за что ж меня, несчастную, в каторгу?
Она еще и притон содержала, ваше сиятельство. Трех девок растлила и продала.
Баба метнула на него обиженный взгляд и наново припала к сапогам генерал-губернатора.
Не верьте, Христа ради, ваше сиятельство, не верьте ему, злодею! Оне сами приходили, токмо ночевать, а я уж им как мать родная
Погоди ты кланяться, тетка, перебил ее Милорадович. Встань!
Она поднялась проворно и живо, стреляя глазами из-под арестантской повязки.
Чего изволите, милостивец?
Скажи, душа моя, ежели тебе дать ведро и щетку с мылом, знаешь ты тут чистюль, полы намыть, чтобы глядеться, как в зеркало?
Обер-полицмейстер насторожился. Баба сперва заметно оторопела.
Я, ваше сиятельство, из купецкого звания, но тотчас хитро улыбнулась и обвела взглядом прочих арестантов. Отмоем, ваше сиятельство, не извольте сомневаться.
Чай, за ночку с тобой, лоханкой крашеной, разве какая зелень мыть станет, усмехнулся сидевший неподалеку рослый кандальник, лицо его было изуродовано тремя клеймами, что и возраста не разобрать.
Молчать! гаркнул надзиратель и пояснил гостям, виновато взглянув сперва на собственное начальство: Изволите видеть, опасный разбойник. Деревенским старостой был, приказчика со всем семейством зарезал.
И куда пересылка тебе, разбойник? полюбопытствовал Милорадович.
Заключенный расправил плечи так, что звякнули кандалы, и с вызовом уставился на высокую комиссию.
Мне по нужде бы, ваше сиятельство. Брюхо пучит, терпеть неможно.
В ответ на небывалую дерзость Милорадович спокойно кивнул и повернулся к надзирателю.
А ну-ка, покажите.
Тот не понял и оробел:
Виноват-с, ваше сиятельство, что показывать-то?
А вот как по таким случаям справляетесь.
У отхожих мест комиссия остановилась, но Милорадович заглянул вовнутрь. И тотчас побледнел, отпрянул, захлопнул дверь. Караульные как по команде уставились в пол, придержав разбойника. Глинка заглядывать не стал и без того мутило до необычайности.
У вас нужники что, для мужчин и женщин единовременно? по-французски выпалил сгоряча Милорадович.
Обер-полицмейстер пожал плечами, ответил так же:
Тюрьма переполнена, ваше сиятельство.
Ну, хоть очередность соблюдается?
Нет, ваше сиятельство, вмешался англичанин, тронув Милорадовича за рукав. А в женских камерах неотлучно находятся трое солдат. О последствиях без отвращения нельзя и помыслить.
Обер-полицмейстер промолчал и вновь спрятался за платком, но кивнул, подтверждая. Милорадович страдальчески дернул галстук, махнул рукой и арестантам, и караульным.
Бог мой, идемте на воздух. На сегодня довольно.
Проходя мимо кандальника-душегубца, дружелюбно коснулся его плеча.
Как человека прошу, душа моя, помоги бабе, чего сидеть-то в этом? И хороша ведь, Бог мой!..
Глинка мог бы поклясться, что изувеченная клеймами маска презрения и невозмутимости в ответ дрогнула смешливой улыбкой. По крайней мере, горсть серебра кандальник перенял в ладонь без возражений.
Свежий февральский морозец на миг прорвался в зловонный коридор. На улице Милорадович, морщась, прислонился боком к балясине крыльца, запахнул шинель и полез за кисетом. Глинка вытащил новинку серные спички. Англичане молчали, но с явным упреком смотрели на обер-полицмейстера, который невозмутимо вытирал рот платком и поправлял щегольской галстук.
Ну и свинарник же здесь, Иван Саввич, сказал ему Милорадович по-русски, раскурив наконец трубку. Часто вы тут бываете?
Достаточно, Горголи вежливо улыбнулся. Привык уже, ваше сиятельство.
И что делать станем?
Горголи пожал плечами.
Поверьте, я не раз входил в Сенат с соответствующими представлениями. Тюремный устав еще со времен государыни Екатерины требует раздельного содержания заключенных по полам и тяжестям обвинений, но
Но, Бог мой, когда бы на это еще и расщедрились!
Горголи кивнул и озабоченно посмотрел на подмерзшую грязь во дворе. Расправил и надел шляпу, покосился на англичан.
А с этими что делать?
Благодарить, серьезно ответил Милорадович, и Горголи вновь усмехнулся.
Рядом с их Норфолком у нас в Нерчинске сущий курорт, ваше сиятельство! Но государь, кажется, прислушался к их жалобам?
В шутливом тоне его мелькнуло нешуточное беспокойство. Милорадович потянулся, с явным наслаждением вдыхая чистый воздух.
Через два дня доложу государю ответ на их жалобы, Иван Саввич.
Через три, быстро сказал обер-полицмейстер и добавил, будто оправдываясь: Вы ведь на доклад к государю ходите по утрам?
По утрам, вы правы. А успеете?
Если раздать арестантам все требуемое сегодня? День прибавил на склоки и драки, но ведь люди же они, Михаил Андреевич! Отмоют!
Хорошо, через три дня. Но что дальше, Иван Саввич?
Горголи помялся, косо поглядывая на терпеливо стоявших в сторонке квакеров.
У англичан благотворительствуют в тюрьмах филантропические общества. Признаться, я в это мало верю, да и за много лет вы, граф, первым из Совета изволили полюбопытствовать на состояние тюрем, но он умолк, разводя руками.