Но надо отдать ей должное, подобной бестактности она не стерпела. Даже не развернувшись к своему соседу, влепила ему пощечину.
Точнее, хотела дать, потому что ее тоненькая ладошка взяла чуть выше и только скользнула по волосам немолодого уже господина. А господин этот был не только не молод, но еще тучен и необыкновенно безобразен собой. Обвисшие щеки и тонкие длинные уши делали его похожим на бультерьера. Антону он не понравился сразу.
Не смейте ко мне прикасаться, мерзкое животное! Завопила Марго. Я вас ненавижу! Я вася вас
И стала бить его своими ручками, наотмашь. Но «животное», как метко окрестила его очаровательная девушка, взял ее кулачки в свои ручища и прижал их один к другому, что не составило ему особого труда. А сам сидит да посмеивается, переводя взгляд то на Петра Петровича, то на державшего револьвер Хавинского, словно призывая их в свидетели этой милой женской истерики.
Да хватит вам уже в самом деле! Повернулся к ним хозяин дома, уже на пределе нервного срыва. Марго, не волнуйся, все будет хорошо. Тебе лучше пойти в свою комнату и немного успокоиться. Илья Ильич, я вас прошу как порядочного человека, отведите мою дочь наверх, в комнату. Ей лучше здесь не находиться, я потом к ней поднимусь.
Да-да, конечно, как изволите.
Илья Ильич Ремизов, а это был он, взял Марго за руку, вывел из-за стола и пошел к лестнице. Девушка отдернула руку, но наверх все-таки пошла. Ее немилый спутник последовал за ней.
Они прошли прямо возле Антона, но его не заметили. Зато он сумел разглядеть очаровательный профиль Марго, ее раскрасневшееся личико и сжатые от негодования губки. Даже в этом состоянии она была хороша собой, и Антон едва сдержался, чтобы не выйти и не поцеловать ее в эти самые губы.
Прямо за ней проследовал Ремизов, но профиль его был совсем не очаровательный. Скорее наоборот, отталкивающий. Раньше Антон считал, что подобные индивидуумы: толстые, противные и с безобразным лицом, встречаются только в газетных карикатурах. Именно так народовольцы изображали генералов, помещиков и других представителей буржуазного сословия. Сейчас же он готов был поменять свою точку зрения не только там. А когда Илья Ильич зло ухмыльнулся (видел это только Антон, поскольку тот стоял ко всем спиной и лишь к нему одному боком), то студент его просто возненавидел. Ведь есть же такие субъекты, которые вызывают антипатию вроде бы безо всяких причин, на подсознательном уровне, пронеслось в голове притаившегося студента. Илья Ильич Ремизов явно принадлежал именно к этой категории людей.
Коврову очень не хотелось отпускать девушку с этим человеком, но делать нечего. Иначе пришлось бы выйти из своего укрытия, а делать этого он пока хотел. Лишь проводил взглядом поднимающуюся пару, насколько хватило обзора, и снова развернулся лицом к гостиной, где происходили события поинтереснее.
Он увидел, что незваный утренний гость все еще держал на мушке юриста. Чернокуцкий стоял чуть поодаль и пил коньяк, а сам хозяин дома смотрел на того немигающим взглядом. Хоть глаз его Антон видеть не мог, но чувствовал, сколько в них было ненависти и презрения.
Немедленно убери револьвер, сукин ты сын, иначе, клянусь Богом, я задушу тебя прямо здесь!
Но тот, вместо того чтобы убрать оружие, направил его прямо в грудь Петру Петровичу.
Задушить меня хотите? Рассмеялся обладатель шестизарядного Гассера. Ну что же, не вы первый. Но вы жалкая и ничтожная личность, которую я бы сам раздавил, будь на то моя воля. А сейчас я хочу получить свои деньги, причем немедленно.
Вдруг сзади послышалось какое-то движение. Антон развернулся и увидел, что в гостиную, через боковую дверь, вошел Уильям. Но вместо подноса и матерчатой салфетки в руке у него был большой черный револьвер, отсвечивающий вороненой сталью. Дуло было направлено прямо на Хавинского. Тот развернулся на шум, но повернул только голову. Рука с оружием осталась в том же положении.
Бросьте револьвер немедленно! Приказан англичанин. Одно ваше слово, Петр Петрович, и я сию же минуту провожу этого господина.
Сказал спокойно, сдержанно, на лице не дрогнул ни один мускул. Видно, эмоции этому человеку были несвойственны от природы.
Островский ничего не ответил, зато отозвался польский шантажист.
О, а вот и наш дворецкий. Сторожишь своего хозяина, да?
Я два раза повторять не буду, господин Марчин. Пристрелю как бешеную собаку, будьте уверены.
И ясно было, что действительно пристрелит. Курок был взведен, и достаточно было дернуть пальцем, чтобы Марчин Хавинский перестал существовать. Тот, видно, это понял, а потому решил проявить благоразумие и опустил свой Гассер.
Да ладно вам, Уильям, никто вашего хозяина трогать не собирается. С мертвого, как говорится, должок не получишь. А вы, он обернулся к бледному Андрею Александровичу, свои приговоры будете читать в судебной палате, вам понятно? А мне эту чепуху вешать не надо, очень уж этого не люблю.
Револьвер незваного утреннего гостя отправился во внутренний карман пальто. Дворецкий опустил свой и обратился к Островскому.
Ну так что, Петр Петрович, прикажете удалить этого господина?
Эх, Уильям, этим делу не поможешь. Нужно как-то решать вопрос.
Марчин потуже натянул свои перчатки.
Вот именно, нужно решать. Я и так потратил слишком много драгоценного времени. Или вы вообразили, что у меня нет больше никаких дел? Ошибаетесь, мой друг, ошибаетесь. Давайте и вправду решать наше с вами дело. Сумма весьма незначительная для такого человека как вы, и нам обоим это наилучшим образом известно. Я предпочел бы получить свои пятьсот рублей и в ту же минуту раскланяться.
Уж не собираетесь ли вы и вправду ему заплатить? Вступил в разговор молчавший до сего момента Чернокуцкий. Да лучше бы Уильям его пристрелил, право слово. Мы бы сказали, что он первым на нас напал. А ведь оно так и было, не так ли?
Я бы на вашем месте помолчал, граф. Ваше мнение здесь никому не интересно.
Ну, кому не интересно, а кому и интересно, Евгений Павлович, стоящий в другой стороне гостиной, стал подходить к Хавинскому, оставив недопитую бутылку на столике. Наблюдаю я за этим цирком, и никак в толк не возьму, как это вы так, милейший Марчин, опустились? Уже стали оружием угрожать нашему другу и его уважаемым гостям. Как интересно. Раньше за вами такого не водилось. Мельчаете, мельчаете. Хочу, чтобы вы знали: я к вам не испытываю никаких чувств, потому что вы животное, бешеная собака, как точно выразился Уильям. Хотя нет, постойте! Одну эмоцию я, пожалуй, к вам испытываю. Это презрение. Да-да, ведь собак именно презирают, верно? Вот и я вас презираю. С таким как вы я бы ни за что не сел играть в карты, а вот Петр погорячился. Ну проигрался он вам, и что? Отдавать теперь долг? А вы слышали, чтобы собаке отдавали долг? Ну правда, слышали вы когда-нибудь такое?
Пока говорил, все приближался к поляку. И вот, он уже стоит к нему вплотную. Лицо разгоряченное, красное, но озаренное пьяной улыбкой гусарского балагура. Последнее было неудивительно, потому что граф был действительно пьян.
Надо отдать должное Хавинскому: за все время, пока Чернокуцкий к нему шел, он не попятился, продолжая стоять на месте. Похоже, не испугался.
Бросьте нести вздор! Отойдите, не то я за себя не ручаюсь. Предупреждаю вас, граф.
Обстановка накалялась. Горячий Чернокуцкий мог напасть на негодяя, и тогда кровопролития не избежать. Заряженный револьвер вряд ли его испугает.
Немедленно прекратите! Рявкнул промышленник, да так громко, что оба развернулись к нему Извольте пройти в мой кабинет, там мы с вами и потолкуем. Наедине.
Что?! Не поверил своим ушам граф. Он пытался тебя похитить, угрожал, и ты собираешься с ним разговаривать? Да что с тобой?