Всё вокруг Лёли всегда находилось на своих местах, и даже когда неожиданно раздался тихий стук в дверь, он тоже не выходил за пределы работы механизма.
Аркадий крикнул:
Оль, там, наверное, Инопланетянка пришла. Открой, а? А то я с ней общаться просто ни секунды не могу. Это только ты у нас специалист со всеми несчастными и убогими душещипательные разговоры вести
Не заводись, сладко потянулась, вставая, Лёля, Я знаю эту теорию по сбрасыванию балласта. Но у меня удачи столько, что не убудет. Ты же знаешь, я всё рассчитываю
Я думаю, тебе просто нравится на их фоне выглядеть идеально нормальной, усмехнулся Аркадий.
Лёля поцеловала его в затылок и отправилась к входной двери:
А вот это вряд ли.
С порога на Лёлю, мерцая затемнёнными очками, закрывающими пол-лица, уставилось странное существо. С его плеч спадало длинными складками что-то блестящее, намекающее на нескучный вечер, из-под переливающейся кислотным неоном хламиды выглядывали розовые тапки с большими пушистыми помпонами. Существо заглянуло в комнату, суетливо поздоровалась с Аркадием из коридора и, схватив Лёлю за рукав, громко и страстно зашептало:
Лёлечка, здравствуй.... Вот у нас знаки же близко друг к другу, как с тобой что-то происходит, следом тут же и со мной. У тебя сны тревожные сейчас бывают?
Нет, Алёна Фёдоровна, я без снов сплю, как можно более уважительно в этой ситуации ответила Лёля. Крепко. И знаки у нас разные. Вы Лев, а я Дева.
Алёна Фёдоровна сделала неопределённое, но таинственное движение рукой:
Так они же рядышком, прямо рядышком А вот ничего такого ты в последнее время не чувствуешь?
Чувствую, что цены повышаются.
Алёна Фёдоровна приняла вид ещё более таинственный, если такое только было возможно:
Ага! Значит, недаром у меня на душе как-то тревожно. И тот, толстенький, опять звонил. Выйди, говорит, я тебя во дворе жду. Я ж его домой не пускаю. Не нравится мне он, Лёлечка Тревожусь я как-то, а что делать и не знаю. Вроде, мужчина положительный. Только жалуется все время. И то у него не так, и это не так. То зуб болит, то понос Он мне, Лёлечка, и про это рассказывает и зубы свои показывает коренные. Как ты думаешь, это правильно, что он мне зубы свои показывает?
Не думаю, ответила Лёля. Он сиделку себе ищет, Алёна Фёдоровна. Вы готовы быть у него сиделкой?
Алёна Фёдоровна огорчилась и даже как-то обиделась:
Ой, Лёлечка, ну почему сиделка? Не хочу я сиделкой. Я, Лёлечка, музой Чтобы художники картины, а поэты стихи. И выбор у меня есть, ты же знаешь. Зачем мне быть сиделкой?
Так не выходите к нему. И на звонки не отвечайте, жёстко посоветовала Лёля.
Тогда у меня уже выбора не будет.
Зато никто и жаловаться не станет. Видите, у вас есть альтернатива. А это всегда лучше, чем безвыходная ситуация.
Завидую я тебе, Лёлечка, у тебя и в жизни, и в доме так правильно. Все выученные, воспитанные Кот лежит дрессированный на кресле, не мечется по квартире, муж дрессированный знает, куда войти, откуда выйти И сны тебе тревожные не снятся
Алёна Фёдоровна ушла задумчивая, даже не попрощавшись. Так же непонятно, как и появилась. Вернувшись, Лёля застала давящегося смехом Аркадия.
Вот я бы ещё не знал, куда мне в родном доме войти и откуда выйти. Какой я у тебя дрессированный
Аркадий снова попытался подавить приступ смеха, но безрезультатно. Лёля захохотала вместе с ним:
Ты подслушивал?
Так она шепчет громко, подслушивать не нужно. А я смирно сидел. Дрессированно
Почему-то в эту ночь Лёля спала плохо, встревоженная разговором с Евой. Она долго перекатывалась с одного бока на другой рядом с Аркадием в постели, пыталась считать овец, и приятно думать, на что она потратит заначку, куда каждый месяц откладывала по сто долларов на прекрасное будущее. В смысле, когда это прекрасное будущее наступит и насколько оно будет прекрасным.
Но в голову настойчиво лезли предательские, совершенно нерациональные и непрактичные мысли: а вдруг Ева права? И есть что-то более важное, чем стабильная жизнь по незыблемым правилам. И, может, не сам человек строит свою судьбу, а есть что-то свыше. И оно, это свыше, лучше тебя знает, что тебе нужно, и его можно об этом просто попросить.
Такие вот мысли мучили стабильную Лёлю, потрясая основу её мировоззрения, и, в конце концов, не выдержав, она тихо встала и вышла на кухню.
Хотя Лёля могла просто взять с аптечной полки любое снотворное, она решила, что горячего молока для борьбы с бессонницей будет достаточно. Пока грела, смотрела бездумно в поднимающуюся белую пену. Запах горячего молока напомнил детство. Как-то Ева привела её к старому дому с пыльным затёртым временем барельефом. Им исполнилось лет по шесть, кажется. У подруги тогда был очень таинственный вид и две торчащие в разные стороны тугие косички. Они стояли перед домом, высоко задрав головы, всматриваясь в щербатую стену.
Видишь? спросила её Ева, показывая на барельеф.
Что это?
Это ангелы, которые нас охраняют.
Всех? И тебя тоже?
И меня. И тебя. Всех. У каждого есть свой ангел. Так один дедушка мне сказал.
А твой какой?
Ева задумалась, разглядывая смутный барельеф. Затем указала:
Мой? Во-о-он тот. Пятый в третьем ряду.
Мне тоже тогда нужно выбрать, заторопилась Лёля.
Это не я выбрала. Он меня. А твой тебя выберет.
А зачем человеку ангел? спросила уже тогда практичная Лёля.
Охранять. От всяких неприятностей.
Ева ещё раз внимательно посмотрела на барельеф.
Только мой какой-то грустный. Думаю, у него у самого неприятности. Так что я его охранять теперь буду, сказала она Лёле, и крикнула вверх. Слышишь! Если тебя кто-нибудь обидит, скажи мне. Я заступлюсь!
Взрослая Лёля пила тёплое молоко и улыбалась, вспоминая маленькую Еву. Такая её подруга тихая и незаметная на людях, но всегда идущая за своим сердцем. Которое, кстати, и приводило Еву, по Лёлиному мнению, в какие-то совершенно немыслимые дебри.
Лёля улыбнулась двум девочкам из далёкого прошлого.
Всё у вас будет хорошо. В смысле, правильно. И не ныть мне тут
Глава вторая. Таверна с видом на тайну
С порога Еву накрыло вкусным старинным уютом. Деревянные половицы мягко пружинили под ногами и чуть постанывали. Ровно настолько, чтобы не раздражать напряжённые нервы, а придавать ощущение домашней таинственности. В прихожей было темно, но из комнаты ненавязчиво просачивался мягкий свет от торшера или ночника, приглушенный, не бьющий в глаза. Вокруг стола, застеленного допотопной кружевной скатертью с жёлтой от времени бахромой, стояли два кресла с накидками-воланами и диван с густо-фиолетовым покрывалом и такими же фиалковыми многочисленными подушками.
Улёт, сказала Ева.
Она уже давно не видела столько бумажных книг сразу. Во всю стену стояли забитые толстыми томами самодельные стеллажи. А там, где стеллажей не хватало, висели так же плотно забитые полки и еле сдерживали книжный натиск пузатые тумбы. Глаз непроизвольно выхватывал названия и авторов на вкусно потрёпанных корешках, и приходило понимание всё, здесь можно умереть.
Впрочем, лучше жить, годами завалившись в это кресло с книгой в руке, выбегая раз в неделю за булочками и кофе. Ева обернулась, чтобы посмотреть на счастливого обладателя такой библиотеки. В тёмном просвете коридорчика он маячил все ещё расплывчатым силуэтом.
Значит, так. Вот тебе полотенце, мой старый спортивный костюм и тёплые носки. Приводи себя в порядок, а я заварю свежий чай.
Через полчаса блестящая чистотой и умиротворённая покоем Ева сидела за круглым столом и пила то, что хозяин дома называл чаем. С каждым глотком этого густого немного кислого, немного сладкого напитка в неё вливалось блаженство.
Что в этом чае? спросила она Адама.