Телефон у тебя, что ли, сломался? крикнул я раздраженно. В ответ ничего, кроме звука двигаемой табуретки.
«Ну и молчи! чертыхнулся я про себя. У тебя даже телефон не работает, не говоря о голове. Ладно, позвоню по сотовому из машины».
Ты врача вызывал? спросил я перед уходом более грозно, чем собирался. Григорий в ответ опять что-то замычал. Я пожалел, что задал вопрос: общение с немым мне уже изрядно наскучило. Это нечто в шарфе напомнило мне идиота, издающего нечленораздельные звуки, пускающего пузыри изо рта.
«Вот еще не хватало, ужаснулся я, подавляя чувство омерзения и жалости, чтобы он не просто заболел, а умом тронулся. У него даже походка изменилась, похоже, парень совсем плох. Елки-палки, одни неприятности!»
Я спустился в машину, быстро набрал номер телефона дяди Леши. Вместо привычного «Здравствуй, сынок!» я услышал, как он орет на меня дурным голосом.
Что ты, вообще, себе позволяешь? Ты в состоянии проследить за своим приятелем или нет?
Да знаю я робко стал оправдываться я. А вам откуда известно, что он заболел?
Да, прорычал дядя Леша, заболел твой Гриша, на всю голову сразу. Срочно приезжай ко мне. Надо его забирать к чертовой матери.
Откуда забирать? не понял я.
Ну, ты там ещё посиди с кайфом, а я тебе песенку спою. Некогда мне ждать, пока ты сообразишь, очень резко сказал дядя Лёша. Быстро ко мне, и мы решим этот вопрос.
«Что еще за ерунда, недоумевал я, какой еще вопрос?» Но настаивать на разъяснениях не стал: уж больно дядя Леша был зол. Я решил тихо выполнить его приказ, и минут через двадцать был уже у него дома.
Старый чекист пребывал в такой ярости, что находиться около него казалось небезопасным: током убьёт! Его волосы были всклочены, щетина на желваках ходила ходуном, глаза метали молнии.
Ты, вообще, следишь за приятелем или нет? повторил он свой странный вопрос. Что он себе позволяет?
Господи, в отчаянии сказал я, ничего не понимаю. Да что он натворил? У него ведь ангина.
Да какая у него, к черту, ангина! взревел дядя Леша. В мозгу у него ангина Скажи спасибо, что мы его нашли: в двадцать седьмом отделении милиции торчит. Езжай, забери его, придурка. Что он творил сегодня у себя во дворе, рассказать невозможно: орал, как зарезанный, закатывался в истерике, вопил невесть что. Я думал, что имею дело с серьезными людьми, а на самом деле связался с истеричными идиотами. Немедленно вези его ко мне, пусть-ка он мне все объяснит.
Ничего не понимая, я поехал по указанному адресу. Зашел в отделение милиции в полной уверенности, что сейчас все разъяснится, исправится какая-то дурацкая ошибка. Только абсолютная невозможность спорить в этой ситуации с дядей Лешей вынудила меня к этой поездке. Но, к сожалению, все оказалось не ошибкой.
Как только я представился, дежурный милиционер достаточно услужливо провел меня к «обезьяннику». Там меня ждала живописная сцена: полуживой наркоман, при аресте с перепугу налопавшийся наркотиков, деловито блевал в углу; замусоленный алкаш периодически настаивал: «Свободу попугаю! Менты, кыш отсюдова!» При чем здесь попугай, я не знал, но сильно подозревал, что повышенная активность смельчака ничем хорошим для него не кончится.
Как только я увидел знакомые очертания худенькой, жалкой, скрюченной фигуры моего бедного друга в самом дальнем углу, я был поражён ирреальностью ситуации: каким образом Гриша умудрился так быстро попасть из одного места в другое, причем, весьма отдаленное? Никакого шарфа на моем приятеле не наблюдалось, и не было похоже, что он простужен.
Как твое горло? так и не поборов недоумения, осторожно спросил я.
Какое горло, Стас? утомленный, ничего не понимающий взгляд Григория озадачивал меня ещё больше. Меня почему-то схватили, избили, приволокли сюда. Забери меня отсюда
Процесс изъятия Григория из «обезьянника» произошел, на удивление, быстро. Думаю, что и тут не обошлось без всесильного дяди Леши. Вид у моего освобождённого друга был весьма непрезентабельный, сильно помятый. А самое ужасное: он источал премерзейший запах, не оставляющий сомнений, где именно он провел последнее время. Милиционер мне сказал, что забрали его еще днём. Странно, если учесть, что всего час назад я видел Григория дома.
Ещё, что не давало мне покоя в этой, до изумления странной ситуации, это абсолютное исчезновение всех признаков несомненной болезни Григория, которые я чуть раньше наблюдал в нём собственными глазами. Я не знал, как к этому относиться. Единственное, что я знал, надо отвезти моего непостижимого друга к дяде Лёше. Я так и поступил
На этот раз дядя Лёша был сама терпеливость, но видно было, что он с трудом себя сдерживал, от него искрило как перед большой грозой.
Он приступил к Григорию мягко и вкрадчиво, но у меня мороз по шкуре:
Рассказывай, голубчик, каким Макаром ты угодил в отделение милиции после того, как я тебе конкретно сказал не высовываться?
Старый чекист был воистину страшен.
Григорий в запредельном ужасе конвульсивно выдавливал из себя слоги:
Я я ничего Убили человека Испугался, закричал
Что ты кричал, вспомни! ястребом закружил над ним дядя Лёша. Впрочем, не надо, я и так все знаю.
Тут с Григорием что-то произошло по-моему, он стал, мягко говоря, неадекватен.
Да, да, неуместно оживленно, даже радостно, сказал он и принял позу Пушкина, выступающего перед Державиным в лицее. Я же сообщал! А вы! Почему вы мне не поверили? Почему допустили убийство?..
Зря он это сказал. Буря разразилась немедленно. Дядя Лёша не говорил он сплошь матерился. Изловчившись, когда он шумно набирал воздуху в грудь для очередного захода, я ввернул ненатурально спокойным голосом:
Дядя Леша, так мы завтра летим в Америку?
На что получил в самых непарламентских выражениях очень подробный совет, куда и почему нам нужно, на самом деле, лететь, и немедленно.
Но ничто не бывает вечным, пошла на убыль и эта буря. Красный, как флаги его юности, дядя Лёша, наконец, резюмировал:
Да, вы летите в Америку! Поэтому завтра ты и вот этот далее последовало нелитературное определение в адрес Григория, чтобы в семь утра были готовы. За вами приедет машина. Понятно?.. Гроза всё ещё напомнила о себе мощными разрядами ненормативной лексики. Чтобы в Америке сделали все, как надо.
Я подхватил своего ватного друга, вывел из квартиры, усадил в машину. Уже в дороге вспомнил о его загадочном раздвоении. Забавная получается история, как в том анекдоте, когда забывчивая еврейская жена, уснув с любовником, видит вдруг у постели мужа, неожиданно вернувшегося домой, и спрашивает у него: «Абрам, это ты? А тогда, кто это?..»
Кого же я видел в квартире Григория, если сам он в это время обретался в «обезьяннике»? Самое отвратительное было то, что не было никакой возможности спросить об этом самого Гришу. Я хорошо знал своего друга и видел, что он просто на грани. Ему бы сейчас очень не помешала консультация хорошего психотерапевта, а, может быть, и психиатра. А тут еще я со своими дурдомышными вопросами. «Нет уж, пусть все идет своим чередом, время покажет»
Мы поднялись к двери Григория. Медленно, неуверенными движениями он вытащил ключи, повернул в замке, покачиваясь, прошел в дом. Никакого Второго там уже не было. Я, подобравшись, как хищник на охоте, внимательно обследовал квартиру. Исчез не только двойник, но и малейшие признаки его присутствия здесь. Не было ни чашки с кофе, ни сигарет, ни даже запаха сигаретного дыма. Пепельница стояла на обычном месте за шторкой на подоконнике, чистая, сухая. Гриша «потчевал» ею курящих знакомых. Нигде никаких следов постороннего присутствия.
Я почувствовал себя не очень здорово. Что же, черт возьми, происходит? Тут в памяти всплыло то беспокойство, от которого я отмахнулся в первый свой сегодняшний визит сюда. Вспомнились глаза над шарфом, в которых были удивление, настороженность, острое внимание, но никак не болезнь. Человек был, конечно, похож на Григория, но почему он молчал? И этот кофе с сигаретой и эта совершенно новая походка Неужели я принял за Григория другого человека?