Под ногами на чёрном асфальте мок под мелким дождиком раскладной макет из гуттаперчи и пластилина. На нём слабо угадывалась архитектура района, где над маленькими пятиэтажками возвышались, как динозавры над дикарями, небоскрёбы. Алекс указал на пришкольное футбольное поле метров в пятидесяти от них, где малышня играла в «сотню».
Оченёв сжал зубы от досады. Скоро на стадиончике будет стоять тридцатиэтажный монстр. А за школой, где стоит памятник трагически погибшему мальчику, прямо по нему проложат магистраль. Вот уж не позавидуешь тем, кто живёт рядом!
Почему именно здесь? тревожно полюбопытствовала молодая женщина с трёхлетним сыном, вглядевшись в план. Какой ужас! Я же там квартирую.
Она, видимо, представила, как в двух метрах от её окон круглые сутки будут проноситься машины и мотоциклы.
Так что же делать? Скажите!
Человек тридцать с напряжённым вниманием слушали Алексея.
Если будем молчать нас задушат смогом и теснотой. Как пауков в банке, куда выдыхают дым! А как всё происходит? Наступили нам на голову, посмотрели молчат, и давай дальше топтать.
Вся группа НКВД приблизилась к месту сходки.
Молодцы, что пришли, вступила в разговор Булавина. Листовки расклеили? Возродим политическое самосознание. Грабителей земли русской к ответу!
Вывести бы их в чисто поле да поставить к стенке
Это хмуро бросил в сердцах пожилой суровый мужчина с классическим лицом пролетария с советских плакатах. Суровое лицо, упрямая складка рта, вот только желание биться за светлое будущее в глазах пропало.
Оченёв пристально посмотрел на него.
Раздайте нам «калашниковы», пойдём на этих спиногрызов, не думая, подтвердил близнец плакатного пролетария.
Роман с сомнением покачал головой. Спиногрызы только и ждут, что народ поорёт, устанет и ничего не решит не предложит. Тогда-то они по-тихому и примут свою резолюцию. И построят небоскрёбы людям на голову!
А чего ты так стараешься, внучёк? неожиданно спросила Лидия.
Так у меня под носом уже стоит четвертак-урод, бабушка! усмехнулся Попович. Да ещё семь на подходе. Поздно спохватился. Отдыхаю, называется, на даче в ближнем Подмосковье А у вас ещё можно всё остановить. По закону! Но для начала на слушания. Чем больше нас будет, тем скорее прислушаются. Общественное мнение кое-что значит.
Один хрен власть своего добьётся! возразил пролетарий. Митингуй не митингуй, всё равно получишь
Идёмте!
Да пора, поддержала Булавина.
За гигантом обречённо потянулись другие мужчины. Женщины решили прийти позже, дождавшись других жильцов. Оченёв приблизился к школьной крылечной колонне, на которой висела листовка с изображением тётки в платке времён революции, приложившей палец к губам:
«Не болтай, а действуй!»
Позади кто-то тяжело выдохнул. Потом взвизгнула одна из женщин.
Ты, что, кидаешься, сволочь?!
Оченёв обернулся. За спиной стояло человек десять парней в чёрных, как у налётчиков, кожанках. Они, словно призраки, возникли из-за деревьев. Кто-то из них швырнул в женщин комок грязи. Другой кусок земли упал на макет. Отступать было некуда. Роман резко напрягся и расслабился, приводя себя в боевое состояние.
Неожиданно подоспел Борис Кузькин, тоже появившись невесть откуда. Он направился прямо на парней.
Вы кто, ребята? А? Вы, кто, а? повторял вертолётчик, двигаясь на самого здорового.
Видимо, знал, что толпу можно остановить, воздействуя на самого сильного. Роман присоединился к нему. Парни, ни слова не говоря, вдруг быстро ретировались.
Оченёв вытер пот со лба. Кто это был? Наймиты администрации?
Женщины возбуждённо заговорили:
Молодец, Боря! Мужчина Разогнал эту шушеру.
Сам Кузькин остался олимпийски спокойным, будто весь день совершал подобные подвиги. Он неспеша сложил макет в большой целлофановый пакет, вынул китайскую губку для обуви с пропиткой, аккуратно вытер свои чуть замызганные грязью офицерские ботинки. Довольная улыбка пробежала под седоватыми усами.
Оченёв внимательно оценил его. Да, закалка военная. Не испугался, действовал решительно, чем впечатлил эту непонятную группу гопников. Чего они хотели? Почему так слаженно отступили?
Роман ещё раз смерил взглядом бравого усатого вертолётчика.
Глава 5
В одноэтажном щупкинском райсобесе кипели страсти по слушаниям об уплотнительной застройке. Здание не вмещало всех желающих поучаствовать.
В жарком тесном помещении люди атаковали чиновника, пытавшегося начать слушания. Он не ожидал такого наплыва народа. Ведь накануне в официальной газете тиснули маленькое объявление. А Попович, имевший зуб на застройщиков, умело поднял волну через трёх активных горожан. Пока чиновник старался навести порядок, Оченёв узнал много интересного.
НКВД много лет уже вели борьбу с продажной властью. В девяностых в Щупкино заправляли откровенные уголовники и бандиты. Они отстреливали друг друга до тех пор, пока не остался один, самый безобидный. Его и сделали мэром. После кровавых разборок это был долгожданный отдых. И под такую дуду очень комфортно стало воровать. Земли по бросовым ценам отряжались налево и направо. Предприятия банкротились и отдавались в нечистые руки. Почти все щупкинцы, чтобы выжить, ездили в Москву работать. Власть смотрела на них, как на досадную помеху, мешающую зарабатывать деньги. Коммуникации по городу изнашивались, трубы лопались, канализация прорывалась, свет в домах отключался, на ремонт старого тратилось столько же, сколько на строительство нового. Случись война диверсанту раздолье. Перекрыл бы одну канализационную трубу, и люди бы сами сбежали из города. Куда денешься, если испражнения лезут обратно из унитазов?!
Но это не интересовало коммунальные службы. Они давно поделили весь мир на своих и остальных. Последние чужаки, враги, с которыми поступают по законам военного времени. Только путаются под ногами и замедляют процесс обогащения! Ненависть, презрение к своим землякам определяли всю политику власти.
Потом был генерал Татарцев, которого назначил губернатор Московской области Гробов, сам военный. Новый мэр проворовался ещё больше, но при этом сделал что-то для города. Собрал предпринимателей, пригрозил, что задушит налогами, если те не перечислят средства на благоустройство города. Дельцы скрипнули зубами, затаив обиду, но раскошелились. Вояка сразу навёл глянец на прогнивший город. Коммуникации не заменил, зато отгрохал сеть фонтанов, мемориал, устраивал парады, показательные выступления десантников, поднимал патриотизм населения. И под бравурную музыку облегчал бюджет города.
Предпринимателям, в конце концов, надоело постоянно раскошеливаться, и они стукнули в соответствующие органы, откуда прислали проверочную комиссию.
Подсчитали бюджет, и оказалось, что генерал прикарманил двести миллионов. На него завели уголовное дело, хотели лет на пять упечь, но он вовремя свалился с инфарктом. А потом уголовное дело волшебным образом само собой рассосалось.
Оченёв усмехнулся. Судебная инстанция в Щупкино это отдельный феномен. Там никакой логики. Предположим, раскроют дело Кеннеди и принесут его в щупкинскую прокуратуру. Найдут все доказательства, принесут все улики, доставят убийцу Кеннеди. Мало того, тот чистосердечно признается. И после этого совсем не факт, что его осудят. Даже, скорее всего, оправдают.
Булавина посвятила россовцев в деяния судейства. Сотни частников, обманутых, ограбленных администрацией и нуворишами, остались без домов. Много гражданских и уголовных дел, толстосумы развалили ещё на стадии рассмотрения.