Сама погляди, Марфушка. Каку ж силищу иметь надобно, шею этакому жеребцу заломать? Волколак энто. Отец мой еще живой был, сказывал. Много годков минуло, в наши края человек пришлый пожаловал. Одет вроде прилично, да заношенна одежонка до дыр. Напросился к вдове работничком. Служил справно. Да нелюдим был. Жил на сеновале, там и ел. Вдовья дочка замечать стала дивное. Дескать, человек хлеба и каши сторонится. Токмо мясо брал, да молоко пил. А как полная луна на небе взойдет, на окраину и в лес уходит. Возвертался токмо на утро. Задумала девица за ним проследить. Прокралась незаметно. На опушку вышли. Глядит, он портки сымает, кувыркнулся через плечо и обратился в волка. Она в крик. Бросилася наутек, да заплутала в чаще. Не найди ее волк, сгинула б поди. А мож и сгинула? В дом ни она, ни человек не вернулись более. Однако, люди говаривали, опосля, в лесу, видали молодку с младенчиком, а на спине у него волчья шерсть.
Будет тебе сказки сказывать, дед Митяй, отмахнулась от старика Марфа. Токмо детвору пугать
Они продолжили пререкаться, на потеху толпе, но я уже не следила за разговором. Мое внимание привлек сжатый в кулаке покойного комок. То ли салфетки, то ли бумаги. Пришлось пожертвовать платком. Как оказалось, не зря. Парень-то не бедный. При деньгах. И не малых, судя по цвету купюр.
Мать честная, Софья свет Алексеевна? Да свидимся ли мы с вами, голубушка моя ненаглядная, при иных обстоятельствах?
Хриплый, с простуженными нотками голос заставил вздрогнуть и задрать голову. Прямо надо мной возвышался пристав. Гордей Назарович Ермаков. В темно-зеленом пальто, с серебряными погонами. Ворот поднят. Сдвинута набок шапка из черной мерлушки, с бляхой в виде орла.
Рука в белой перчатке сжимала рукоять шашки. Устало-насмешливый взгляд, скользнув по моему лицу, вернулся к покойному, став жестко-колючим. Изумрудную зелень глаз затопила холодная чернота.
Разойтись!
Услышав краткий приказ, все зеваки, казалось, похудели на глазах. И, не споря, отступили на приличное расстояние.
Даже призрак перестал выть. Вылетел из подвала, удивленно захлопал глазами и завис в воздухе.
За две недели, что прошли с нашей последней встречи, где мне было строго-настрого запрещено вмешиваться в расследование господина Овсянникова, Гордей почти не изменился. Если только слегка.
Белки глаз покраснели. Шмыгает носом. Все признаки сильной простуды. Где только подхватить умудрился? И почему вместо того, чтобы лежать дома, попивая разбавленный малиновым вареньем чай, выезжает на дела?
Оценив мощь внушительной фигуры и крепость в плечах, я перевела смущенный взгляд на стоявших за его спиной Поля Маратовича и рыжеволосого помощника Якова. Приветственно махнула обоим.
Ваша правда, Гордей Назарович. Обстоятельства наших встреч отличаются удручающим однообразием.
Я уж задумываюсь, а не приносите ли вы несчастье?
А вот это уже обидно!
Мне просто не везет. А вы вместо того, чтобы возводить напраслину, пожелали бы лучше доброго дня.
Видимо, моя шпилька, по поводу чересчур уж фамильярного обращения, достойного, скорее, его сотрудников, а не приличной молодой барышни, попала в цель. Пристав громко чихнул, потупил взгляд, сел рядом на корточки.
Был бы он еще добрым, прошептал еле слышно. Голова, как чугунная.
Вам бы дома отлежаться.
Вот еще. Я, Софья Алексеевна, человек служивый всегда на посту.
Мне хотелось ответить, что ни одна работа не стоит угробленного здоровья, но тут к нам присоединился господин Лавуазье. И осветил масляной лампой черное нутро подвала.
Софья Алексеевна, исключительно рад встрече, от судебного медика пахнуло густым французским парфюмом, перебивающим царящий в воздухе отвратительный аромат. Так-с, что тут у нас
Ничего тут не брали? вопросительно приподнял правую бровь Ермаков.
Ничего не трогала, ни к чему не прикасалась. Даже старалась лишний раз не дышать, ответила я с видом невинного младенца. Но зажатый в ладони платок с новенькими купюрами, не остался без его настороженного внимания. Ах это Нашла у парня в кулаке. Похоже, здесь случилось не ограбление.
Гордей насупился, а Лавуазье, закрутив кончик уса и поправив пенсне, откинул шинель с груди трупа. Приподнял сорочку.
С избытком синяков, ссадин. Смею предположить, произошла драка. По всем признакам трупного окоченения мальчишка преставился восемь девять часов как.
Воспользовавшись светом лампы, я склонилась к лицу покойного.
Полагаю, причина смерти свернутая шея.
Поль Маратович проследил за моим взглядом.
Потребуется полный осмотр тела. Однако, по предварительному заключению вынужден с вами согласиться.
Гордей, молча слушая наш разговор, поджал губы до тонкой линии. Прошелся рукой по краям шинели, нырнул в карманы, вытащил шило, отложил его. Затем коснулся одного из темных пятен на ткани. Растер пальцы, поднес к носу. Чихнул.
Сажа? уточнила я.
Она самая, пробормотал он и уже громче добавил. Яшка, рот прикрой муха влетит. Тащи фотоаппарат. И запись веди, оформишь протокол.
Будет исполнено, Гордей Назарович, подбоченился рыжий парнишка, прежде чем броситься обратно к полицейскому экипажу. Достать с заднего сиденья ящик на треноге и, под удивленные взгляды ротозеев, затащить его в подвал.
Закончишь, подкати сани, отдал приказ пристав, прежде чем подняться. Тело загрузим и в участок.
Протянув руку, Гордей, без особых усилий, поставил меня на ноги. Обдав присущим только ему запахом морозной свежести и ваксы.
Сонечка! раздался вдруг вдалеке полный беспокойства тетушкин голос.
Софья Алексеевна! вторил ему не менее взволнованный, Дарьин.
Как же не вовремя. И откуда только прознали?
Прежде, чем дорогие мне особы успели приблизиться к месту преступления, я рефлекторно схватила опешившего Ермакова за обвивающий ворот белый шнур, что крепился к поясной кобуре, и потянула на себя.
Не смейте без меня уезжать, громко зашептала ему в лицо. Я тоже хочу присутствовать при осмотре.
А это как вам будет угодно, Софья Алексеевна, сверкнул он своим фирменным прищуром. Заодно поведаете, с какой такой радости вы тут так удачно взялись.
Дорога до Мещанского участка прошла в тягостном молчании.
Полицейский экипаж потряхивало на особо скользких участках. Поль Маратович что-то писал в свой блокнот. Пристав, откинувшись на спинку сиденья, сопел и покашливал. А я грызла ноготь. Так усердно, что даже мучившее с утра чувство голода притупилось.
Или это от стресса?
Все же день выдался до крайности нервным.
Сначала этот призрак, будь он неладен. В окно его сейчас не видно, но как пить дать летит за нами. Затем найденный мною труп
Вот как я объясню Ермакову, каким образом очутилась в том подвале? А то, что объяснять придется факт.
Еще тетушка устроила представление, едва не упав в обморок прямо посреди людного двора. Пришлось просить Яшку довезти ее до дома. Хотя у него с опросом жильцов и так дел невпроворот.
Затем Дарья с Гордеем сцепились:
Пресса бывает полезна!
Полезна, как клок шерсти с порося!
Не дал даже взглянуть на тело. Застращал ее всеми карами небесными, схватил меня под ручку и усадил в экипаж.
Если он надеялся, что таким образом избежит завтрашней статьи в «Сплетнике» о найденном покойнике, то очень зря. Судя по яркому блеску глаз Колпаковой, так просто она не сдастся. За наше недолгое знакомство, я успела ее изучить.
Поговорит с местными, поспрашивает ротозеев. Материал для статьи определенно будет. Но вот какой?
С репортерами лучше дружить. В двадцать первом веке это общеизвестное знание. Жаль, пристав пока не понимает.
Сидит напротив. Кутается в ворот офицерского пальто. Нарушает душную тишину своим хриплым дыханием.