За эту квартиру я платил, а никакие не старики, проворчал в ответ Профессор. И вовсе они не нищие. Мои родители очень приличные пенсии получают.
Нисколько в этом не сомневаюсь! с сарказмом произнёс Яблочков.
Из огромной гостиной на верхнем этаже был сделан выход на обширную террасу. За прозрачной стеной, отделявшей квартиру от террасы, открывался шикарный вид на город, который был, пожалуй, не хуже вида с заоблачного острова Дурабума. Неудивительно, что Профессора тот участок нисколько не впечатлил.
Противоположная стена гостиной тоже была прозрачной. За ней в разного размера аквариумах резвились рыбы невиданной красоты, разноцветные кораллы колыхались то ли сами по себе, то ли от искусственного течения, проплывали черепахи, тритоны и другие подводные создания, названия которых я не знаю.
Пока я любовался красотами стеклянной гостиной, с террасы вошёл Коля Зверев.
Привет всем, кого не видел! бодро сказал он и добавил, кивая на дверь террасы: Зря не запираешь.
Профессор что-то невнятно пробормотал. Интересно, в полной ли мере он заметил Колю Зверева. Конечно, в том, что тот вошёл через дверь террасы, не было ничего фантастического, но как он оказался на террасе на крыше высотного дома? Профессор не мог не задать себе этот вопрос, а ответив на него, имел все основания не замечать Колю Зверева.
Ну, здравствуй, убийца! ответил Яблочков, к которому приветствие было обращено в первую очередь.
Коля Зверев отреагировал на эти слова не сразу. Аквариумная стена, конечно, заинтересовала его больше, чем чьи-то язвительные замечания.
Так ты тоже интересуешься живой природой? спросил он.
Нет, ответил Профессор. Это была идея дизайнера. Я только смотрю иногда, чтобы нервы успокоить. Сюда каждый день приходят специалисты из зоопарка и делают всё, что там надо.
Жаль, что не интересуешься, рассеянно сказал Коля Зверев. Тут о многом интересном можно было бы поговорить.
Он подошёл к аквариуму, в котором плавало серое создание с длинным плоским хвостом, большой головой и коротенькими лапками. Жабры твари были украшены бахромчатым воротником, глазки-точечки казались слишком маленькими для такой крупной морды, а огромная пасть от жабры до жабры была растянута в наивной детской улыбке.
Вот, например, аксолотль, сказал Коля Зверев. С виду взрослое, солидное животное, и сам себя таким наверняка считает, а на деле личинка, вроде головастика. Не взрослеет. Уже и большой, вроде бы, и дети собственные завелись, а он всё головастик. Если с ним приключатся какие-нибудь невзгоды: вода, например, пересохнет, то он может стать взрослой особью, если не околеет. А так обычно остаётся ребёнком до конца жизни. Это называется неотенией. Бывает и у людей, особенно у мужчин: взрослый, солидный, большой человек, уж и внуки растут, а он всё паровозики по полу катает.
Ты на что намекаешь? недоверчиво спросил Профессор.
Коля Зверев в ответ только пожал плечами.
Мы расселись за круглым столом, стоявшим посреди гостиной.
Так чего же это я убийца? поинтересовался Коля Зверев.
Яблочков развалился на стуле, принимая трагическую позу.
Вы убили во мне поэта, произнёс он. Ещё тогда, в школе. С какой жестокостью, свирепостью и беспощадностью бездарность всегда преследует талант! Впрочем, я не первый, кого подвергли травле такие, как вы. Мир потерял поэта. Поэт умер для человечества. Вы все его убили. Вы убийцы!
Ну, значит мы хоть что-то хорошее сделали для человечества, бодро ответил Коля Зверев.
В школе Яблочков действительно терроризировал всех своими депрессивными стихами, а мы всеми доступными школьникам средствами старались объяснить ему, что его стихи плохие. Значит, всё-таки смогли убедить, и поэт в нём умер. У меня от сердца отлегло, когда я это услышал.
Да что мы сюда за разговорами пришли?! воскликнул вдруг Яблочков. Народ нас не поймёт!
Виски? предложил Профессор.
А хотя бы и так! ответил Яблочков. Я, вообще-то, человек простой, плоть от плоти народной предпочитаю заграничной дряни нашу простую, исконную водку. Надо, надо быть ближе к народу в такое время.
В какое время? тихо спросил Дурабум.
В то время, когда народ пьёт водку, тихо ответил Коля Зверев. Не раньше и не позже.
Водка у меня тоже есть, сказал Профессор.
Нет уж нет уж: сказал виски, значит виски, поспешно отозвался Яблочков. Приобщимся к чуждой культуре.
Профессор достал из бара виски и разлил по стаканам.
Яблочков вытащил из пластикового пакета, который всё время держал в руке, толстую чёрную книгу с белым заголовком: «Под железной пятой. История геноцида интеллигенции», достал из кармана ручку с золотым пером, расписался на титульном листе, толкнул книгу через стол Профессору:
На, вот, почитай, и вдруг, вспомнив, указал на меня пальцем со словами: Сегодня у меня второй нет. Не забудь напомнить, чтоб в следующий раз я и тебе принёс.
Профессор задумчиво перелистал книгу.
Труд многих лет, пояснил Яблочков. Только факты. Уникальное издание. Всего сто экземпляров. Пришлось за свой счёт ни в одно издательство не принимали. Мне по большому секрету сказали, тут Яблочков понизил голос до шёпота, впрочем, довольно громкого, указание исходило с самого верха. Вы бы видели, какая там у них паника началась, когда они только узнали, что я собираюсь писать эту книгу!
Да, читал я её, подтвердил Коля Зверев. Кошмар! Хорошо, что я не интеллигент.
Это про какое время? спросил я.
Про любое, ответил Яблочков. Интеллигенцию всегда преследовали и подвергали страшным гонениям: Сократ, Жанна дАрк, Джордано Бруно Да что за примерами далеко ходить я сам. Пепел стучит в моё сердце, и боль каждого страдальца проходит через мою душу. Я Сократ, я Галилей, я он замолчал, осторожно озираясь, и, наклонившись к нам через стол, заговорил совсем тихо: Одно я вам всем скажу, тут он сделал паузу и медленно, подчёркивая каждое слово, проговорил: Валить отсюда надо.
Зачем? наивно спросил Профессор.
А что, скажешь, тебя тут всё устраивает?! свирепо рявкнул Яблочков.
Вопрос явно не допускал положительный ответ, и Профессор смущённо пропищал:
Ну, не всё А куда? Думаешь, в Европе или в Штатах намного лучше?
Яблочков презрительно усмехнулся:
Европа, Штаты! Ну, сколько же мы будем мыслить местечковыми категориями?! Дескать, вот мой двор, моя хата, а за поворотом дороги мир кончается!
Да что ж там такое за поворотом дороги? Я много где был. Ну, климат другой, ну, говорят на другом языке, а жизнь-то в принципе
Слушай, Профессор! резко оборвал его Яблочков. Ты вообще на нормальной планете когда-нибудь жил? Вот и нечего мне рассказывать, как у нас тут всё прекрасно!
Но ведь на других планетах, растерянно забормотал Профессор, там атмосферы нет, и жизнь невозможна, и излучения вредные
Ну, конечно! А у нас, значит, прекрасная атмосфера, жизнь замечательная и никаких излучений! Так?! А повальное пьянство, нищета, хамство, воровство это не у нас? Это где-то на Марсе? Да ты вспомни, как мы на этой, как её? он прищёлкнул пальцами и указал на Дурабума.
В системе Альфа Центавра, напомнил Дурабум. Но мы там были совсем недолго.
Да! Так вы помните, какие там зарплаты, пенсии, как там права человека соблюдаются, а главное, как там ценят настоящих интеллектуалов! Меня там на руках носили, умоляли остаться. Но советское воспитание и какое-то гипертрофированное чувство патриотизма, которое я никак не могу в себе изжить, заставило меня вернуться. Я не смог тогда бросить Землю изгаженную, измученную, погрязшую в пьянстве и воровстве, но всё же такую родную
Говоря это, Яблочков в порыве вдохновенья встал и, медленно двигаясь вокруг стола, приближался к Профессору. Чувствуя, что назревает кульминация их беседы, я и Коля Зверев стали так же медленно отодвигаться от Профессора. Дурабум, хоть он и сидел на другой стороне стола, тоже отползал на стуле назад.