Роскошный район Бэк-Бэй казался сверкающим и богатым, так что я бы могла назвать его сердцем Бостона, если бы он не оставался при всем своем великолепии таким равнодушным к чужим судьбам. По воскресеньям жители прикидывались праведными прихожанами, посещая местную церковь Троицы, а в остальное время наверняка купались в слезах врагов и отвоеванных не всегда честным путем деньгах. Я любила свой дом, но отчаянно не желала быть частью того мира, в котором выросла.
Этим утром, как только автомобиль отца скрылся за воротами особняка, я улизнула. Не то чтобы вообще была заперта в четырех стенах, просто практически с рождения за мной по пятам следовали няньки, охранники и другие служащие семейства Аттвуд. А к своим двадцати годам я успела накопить немало секретов, так что сегодня дополнительные глаза и уши были ни к чему. Поэтому пришлось прибегнуть к уловкам, которым позавидовал бы сам Итан Хант[7], и все ради того, чтобы впустить хотя бы немного красок в свою серую жизнь наследницы богатой династии и студентки Бостонского университета, специализирующейся на экономике.
Я почти добралась до автобусной остановки на Дартмут-стрит, как прямо передо мной с визгом затормозил «Эскалейд» цвета гнилой вишни.
Вот блин! выругалась, когда со стороны водителя выпрыгнула крепкая мужская фигура. Кай обошел машину и в три шага подлетел ко мне, сверкая разгоревшимися докрасна глазами.
Понравилась прогулка? Если твой отец узнает, то спустит с меня шкуру и при этом вряд ли использует обычный нож, закипал Кай. Его мощная шея больше походила на огромную колонну, подпирающую старую водонапорную башню в пригороде, а толстые вены вздувались под кожей, порозовевшей от напряжения. Опасения Кая были не беспочвенны, поскольку Гордон Аттвуд, являясь владельцем нескольких мясоперерабатывающих предприятий, мог бы с точностью медика разделать тушу, будучи пьяным, с закрытыми глазами, и по памяти читая при этом стихотворения известных поэтов. Ты хоть представляешь, что я потратил пять часов на твои поиски? Пять часов, Лив! Еще и телефон вырублен, так что мне пришлось лгать мистеру Аттвуду, будто у тебя несварение, когда он не смог до тебя дозвониться.
Неловко, должно быть, притворяться, что ждешь перед туалетом, всерьез задумалась я.
Он стиснул челюсти, дыша через нос, как будто боялся открыть рот, чтобы брошенные слова не укололи своей остротой. Я неторопливо вытащила мобильник из сумочки и демонстративно включила его в знак примирения.
Повзрослей уже! выдавив это, мой водитель бросил на меня последний, полный разочарования взгляд и вернулся обратно в машину, громко захлопнув за собой дверь, даже не проверяя, иду ли я следом. Он знал, что пойду.
Мне очень жаль, сказала я, как только машина тронулась с места.
Кай неотрывно смотрел на дорогу впереди, пока я изучала его суровое, покрытое щетиной лицо и серые глаза. Ему было тридцать два, отец приставил его ко мне после окончания старшей школы два года назад. Он был атлетичен и красив, со светлыми короткими волосами и такой костной структурой, которой позавидовали бы модели Sports Illustrated. Но также он был моим другом, поэтому я никогда не смотрела на него иначе, чем на старшего брата.
Ты не смотрела на него, потому что всегда смотрела в другом направлении.
Нет, тебе не жаль, возразил Кай, перебив мои мысли, хотя знал, что до дома осталось менее пяти минут и этот разговор еще не закончен. Он был прав, я не испытывала мук совести, проведя день по своему разумению в южной части города, которую мой отец презирал настолько, что каждый раз чесался, просто проезжая мимо. Я думал, мы друзья.
После этих слов запоздалое чувство вины все-таки пробудилось. Этот человек не раз прикрывал мою спину, но я не могла вечно пользоваться добротой Кая, при этом рискуя его благополучием.
Я не могу втягивать тебя в это. Ты прав, мы друзья, и я дорожу нашей дружбой настолько сильно, что предпочитаю не навлекать на тебя неприятности.
Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида, уголки серых глаз сморщились от легкой улыбки.
Твои неприятности моя работа, Лив. И как ты собираешься окончить учебу, если пропустила половину занятий в этом семестре?
На это у меня не было ответа. Решение поступить на чуждую мне специальность было не более чем прихотью отца. Стоило с большим рвением отстаивать свое желание заниматься чем-нибудь, что действительно нравилось мне, а не только сулило родителям достойного преемника и новую прибыль. Я была единственным ребенком в семье, а это означало, что скоро унаследую все, над чем род Аттвудов трудился десятилетиями.
Городской пейзаж с видом на реку Чарльз быстро сменился знакомыми окрестностями и дорогой недвижимостью, еще одним напоминанием, что моя свобода пустая иллюзия в череде обязательств и ожиданий семьи. Ворота открылись, впуская «Эскалейд» на обширную территорию, окруженную зелеными насаждениями и высоким забором, больше походившим на каменное ограждение старинной крепости, чем на декоративный элемент вычурного богатства.
Особняк Аттвудов когда-то принадлежал деду, затем перешел к отцу, став моей золотой клеткой. Дом, в котором прошло все мое детство, слишком большой для этой семьи, но чертовски крохотный, чтобы навсегда похоронить в своих коридорах память обо всем, что когда-либо в нем случилось.
Машина отца уже стояла на подъездной дорожке, когда наша припарковалась рядом, но ни я, ни Кай не торопились покидать свое убежище. Он заглушил мотор спустя время и снова встретился со мной взглядом через зеркало, поигрывая пальцами по рулю, как делал всегда, когда нервничал.
Все будет в порядке, заверила я.
Вопреки напускной безжалостности, к которой отец прибегал всякий раз для устрашения врагов и подчиненных, у него было доброе сердце. Ну, где-то там, под всеми этими бесчисленными слоями пафоса и дорогими костюмами. И я знала, что в безопасности, даже когда он кричал на окружающих, угрожая пустить их на фарш на одном из своих предприятий. К тому же я была не чем иным, как выгодной инвестицией, и это тоже нельзя было сбрасывать со счетов.
Схватила с сиденья рюкзак, полный учебников, и, выбираясь из машины, натянула самое ангельское лицо из тех, что могла позволить себе отъявленная лгунья в обличье примерной дочери. Кай последовал за мной тенью, хоть личная безопасность и не входила в его обязанности.
Ужин подавали в семь, и я надеялась проскочить в свою комнату, чтобы принять душ и смыть с себя следы этого дня до того, как горничная пригласит всех к столу. Но было еще одно небольшое дельце, которое стало ежедневной рутиной и приятным отвлечением.
Кай бесшумно поднялся со мной по центральной лестнице и остановился, заметив, что я поворачиваю направо, в то время как моя комната находится в левом крыле. Он ни слова не сказал, когда я в одиночку направилась к последней двери на втором этаже, туда, где располагалась просторная спальня с окном величиной почти во всю стену и французскими дверями, ведущими на балкон, огибающий почти целое крыло. Коротко постучав, я приложила ухо к двери, из-за которой послышались шорох одеял и неспешная возня.
Это я, произнесла сквозь дверь.
Входи, дитя, ответил скрипучий голос по ту сторону.
Улыбка расплылась на моем лице, когда я распахнула дверь, входя в комнату, пахнущую свежим постельным бельем, книгами и увядающей эпохой.
Привет, дедушка, ласково поприветствовала, проходя и присаживаясь на край его кровати. Здесь было так много одеял, что вокруг тощего старческого тела будто парило настоящее облако, обволакивая его своей хлопковой дымкой. Как ты себя чувствуешь?