Но вернёмся же туда, где будущий писатель томился в ожидании у входной двери.
Всё-таки он немного волновался, стоит, наверное, об этом сказать, чтобы Лоренса не посчитали совсем уж бесчувственным. Волновался, когда звякнул колокольчик над крыльцом, когда послышались нарастающие, но легкие, женские шаги, когда дверь вздрогнула, подалась вперед и на пороге появилась она.
Нет, жену профессора нельзя было назвать красивой, хотя эти иссиня-черные локоны, собранные в аккуратную прическу, этот пытливый, чуть насмешливый взгляд серо-зеленых глаз, глубокий, грудной голос, полная грудь, пожалуй, никого не могли бы оставить равнодушным.
Эмма Мария Фрида Йоханна Фрейн, баронесса фон Рихтгофен (18791956) родилась в семье немецких аристократов (дальним родственником является легендарный германский летчик-асс времен Первой мировой войны барон Манфред фон Рихтгофен, «Красный Барон»). В 1899 году вышла замуж за британца Эрнеста Уикли, профессора Нотингемского университета, переехала в Великобританию, родила троих детей. Занималась переводами немецкой литературы (сказок) на английский язык
«Да, она не в состоянии похвастаться ни стройной фигурой, ни ангельским личиком, ни весенней свежестью, частенько говаривала о Фриде соседка, но есть в ней что-то неуловимо прекрасное, что-то, что заставляет проходящих мимо мужчин трепетать, а женщин зеленеть от зависти».
Эрнст немного запаздывает, мистер Лоренс. Работа. Или, что не исключено, задержался по дороге. Но это даже неплохо. Никто не будет мешать нам беседовать, сказала хозяйка и улыбнулась, приглашая гостя проследовать за ней.
У всех, как известно, волнение проявляется по-разному: кто-то начинает нести всякий вздор, кто-то льёт елей[5], кто-то беспричинно и глупо смеется. Дэвид в такие минуты будто бы каменел, становился молчаливым, настороженным, а отвечая на заданные вопросы, был резок, порой, грубоват.
Уже после смерти Лоренса Фрида вспомнит и опишет эту встречу так:
«В дом вошел высокий, худой мужчина. Он непринужденно вел себя и, казалось, не было в нем ничего особенного, но он все равно заинтересовал меня. За полчаса до обеда я и Дэвид сидели в моей комнате. На окнах развевались занавески. В открытое окно было видно, как резвятся на лужайке мои дети. Мы мирно беседовали и вдруг Лоренс сказал, что он покончил с какими бы то ни было попытками познать женщин.
Он так яростно, с такой желчной ненавистью осуждал представительниц женского пола, что я невольно рассмеялась. Дэвид же покраснел и, как мне тогда показалось, был несказанно доволен тем, что ему удалось меня рассмешить.
Когда мы познакомились ближе, Лоренс поведал мне, что в первый вечер, вечер нашего с ним знакомства, он решил возвращаться домой пешком. Дорога от нашего до его дома занимала около пяти часов. И всё это время он, не отвлекаясь на чужие разговоры, на посторонний шум, мог мечтать, мысленно продолжать разговаривать со мной, вспоминать мой смех, мой голос.
«Ты самая замечательная женщина в Англии», писал он мне.
«Откуда ты можешь знать, что я самая замечательная, смеялась я, если ты общался лишь с немногими женщинами в здешних краях?»
Еще остро нуждающиеся в своей матери, нежно привязанные к ней, её очаровательные дети Барбара, Эльза и Чарльз то и дело затевали шумные игры и носились вокруг Фриды, отдавшись безудержному веселью. Набегавшись вдоволь, они скрывались в своих комнатах, Эрнст уходил на службу, она же, как это и было заведено в их семье с первого дня их жизни а совместная жизнь Фриды с мужем продолжалась чуть более десяти лет удобно устраивалась за письменным столом и принималась переводить сказки с немецкого на английский язык.
Прежде это занятие всецело увлекало её, но в последние дни ей недоставало собранности. В своих мыслях Фрида была далека от этого дома, от этой комнаты, этого стола Образ в чем-то трогательного, беззащитного и в то же время ершистого молодого человека то и дело проникал в её сознание.
Он странный. Порой кажется колючим, но глаза у него хорошие: умные, ласковые, проницательные и лукавые одновременно. А еще он прост. Иногда неприятно, беспардонно прост: обращается к ней, как к равной. К ней женщине, которая определенно выше его по статусу, к женщине, которую никогда не видел прежде. Правда, в этом есть своя пикантность. Они как-то удивительно быстро нашли общие темы для разговора и, кажется, умудрились понравиться друг другу.
Вероятно, все дело в том, что оба они одиноки она и мистер Лоренс. И это несмотря на то, что у неё есть муж, семья. Быть может, у него тоже кто-то есть, и он просто подшучивал над ней?
Фрида ощутила тревогу, укол неизвестно откуда взявшейся ревности, нежность, желание немедленно оказаться рядом с ним, попытаться уловить его настроение, спрашивать, слушать, убегать, прятаться Не может быть, чтобы у него не было женщины.
Боже, какими глупостями забита её голова. Какое ей дело до его личной жизни, ведь у нее муж, дочери, сын
Напоминание о детях отрезвляло, возвращало на грешную землю. Фрида мрачнела, и склонялась над своими тетрадями.
«Мой брак казался удачным, писала Фрида позже. У меня было все, о чем только может мечтать женщина, но я жила, как сомнамбула[6]. Лоренс, его появление словно пробудило меня ото сна.
Я не любила общество, не признавала его, и в то же время чувствовала себя одинокой и изолированной ото всего живого. Нет, я не испытывала и не проявляла агрессии ни к окружающим меня, ни к посторонним людям, но спокойно чувствовать себя среди них никак не могла».
Позже, в «Любовнике леди Чаттерлей» своём последнем, самом скандальном, как назовут его критики, романе Лоренс расскажет читателям, какой он увидел супругу Эрнста, какой запомнил:
«Все было словно сон, вернее, как симуляция действительности. Она сама была, как кто-то, о ком она читала. Для нее не было ничего конкретного, никакого контакта с жизнью».
Дэвид начал появляться в их доме все чаще: поначалу с деловыми разговорами, затем захаживал на чай, наконец, стал гостем на всех семейных праздниках в доме Уикли. Вот уж и дети встречали дядюшку радостными возгласами.
А мы пойдем сегодня пускать кораблики по реке, мистер Дэвид? В прошлую среду вы обещали, помните?
Конечно пойдем. Отчего же нет?
Фрида смотрела на воду и думала о том, как стремительно было течение реки, по которой её новый знакомый вместе с её чадами отправлял в плавание самодельные кораблики. Благодаря Лоренсу она, неожиданно, ощутила себя одним из этих корабликов. Она вдруг понеслась по течению жизни, не осознавая, чем закончится для нее это путешествие.
Лоренс медленнодействующий яд для их с мужем семьи: для нее целительный так ей хотелось думать в те дни, для ничего не подозревающего, преступно легкомысленного Эрнста почти смертельный.
Стоило Дэвиду возникнуть на пороге их дома в очередной раз, Фрида явственно начинала ощущать, как жар охватывает все её тело, как пульсирует у нее в висках, как дрожат её руки.
Неизбежно наступит момент, когда им с Лоренсом придется признать, что их прежним семьям если, конечно, у Лоренса кто-то есть пришел конец. Если же у него никого, пострадает только одна её семья, но от этого легче не становится.
Дэвид боялся женщин, нужно было признать это, он боялся привязаться к одной из них, боялся полюбить. Ведь полюбить все равно, что сделаться уязвимым.
С детства наблюдая за бесконечно воюющими отцом и матерью, он сделал вывод: ничего хорошего от отношений мужчины и женщины не жди. Недопонимание, нежелание уступать друг другу надолго ранят, выбивают из седла, калечат психику, душу. Ты уже не можешь смотреть на мир столь же безоблачно, столь же радостно после встречи с изранившей тебя женщиной, как бывало это до знакомства с ней.